Они прошли к третьему ряду, где Винс и Сал уже успели выстроить детей по росту. Энджи села рядом с мамой. В течение следующего часа она следовала порядку, хорошо ей знакомому с раннего детства: вставала, преклоняла колени, снова поднималась. Во время заключительной молитвы она поняла, что что-то в ней изменилось, что-то вдруг сдвинулось и встало на место, хотя раньше она и не подозревала, что ее внутренний порядок нарушен. Ее вера всегда была рядом, она впиталась в ее кровь и ждала ее возвращения. И вот сейчас на нее снизошел покой, она почувствовала себя сильной и защищенной.

Когда служба закончилась, Энджи вышла в холодное декабрьское утро и устремила взгляд через улицу. Вон он там, Сирл-парк. И вон карусель из ее сна, поблескивает в лучах зимнего солнца. Она выросла в этом парке, и ее детям наверняка тоже понравилось бы там.

Энджи шла через улицу, и ей слышался смех, который так никогда и не прозвучал. «Толкни меня посильнее, мама».

Она села на холодное, изъеденное ржавчиной железное сиденье и закрыла глаза. Ей вспомнился долгий и тягостный процесс удочерения, который закончился неудачей, ей вспомнились дети, которые так и не родились, ей вспомнилась дочь, которую слишком быстро забрали у нее, ей вспомнилась их семейная жизнь, которая закончилась полнейшим крахом. И она заплакала. Рыдания разрывали ей душу, раздирали грудь, но, когда они стихли, она поняла, что выплакала все слезы. Наконец-то.

Энджи подняла глаза к бледному небу и почувствовала рядом с собой отца. Его теплое присутствие ощущалось даже в холодном воздухе.

— Энджи!

Она вытерла не успевшие высохнуть слезы. К ней через улицу бежала Мира, путаясь в длинной юбке.

— Как ты? — задыхаясь, проговорила она, добежав до карусели.

К собственному удивлению, Энджи улыбнулась:

— А знаешь, я в порядке.

— Не шутишь?

— Не шучу.

Мира села с ней рядом, и они, отталкиваясь от земли ногами, закружились на карусели. Энджи раскинула руки, подняла лицо к небу, счастливая от сознания, что она больше не стоит на месте, что она движется вперед по жизненному кругу.

Весь следующий день Лорен собиралась с духом. К тому моменту, когда она добралась до «Маунтенера», уже стемнело. Ворота были закрыты, а в будке никого видно не было. Какой-то мужчина в желтовато-коричневой форме развешивал рождественские гирлянды на кованой ограде, окружавшей поселок.

Лорен подошла к будке и заглянула в окошко. Кресло, стоявшее у заваленного автомобильными журналами стола, пустовало.

— Чем я могу вам помочь?

Это произнес мужчина с гирляндами. Судя по виду, он был чем-то раздражен — то ли ее появлением, то ли порученной ему работой.

— Я пришла к Дэвиду Хейнзу.

— Он вас ждет?

— Нет.

Ее голос прозвучал еле слышно, это и понятно: весь прошлый вечер они с Дэвидом провели в диком грохоте музыки, и, чтобы что-то сказать друг другу, им приходилось кричать. А потом, когда они разошлись по домам — Дэвид отправился к себе на тот случай, если вдруг родители вернутся, — она дома, в кровати еще долго плакала, потому что понимала: завтра наступит решающий момент, так как она откроет Дэвиду свою тайну.

Калитка щелкнула и приоткрылась.

Лорен кивнула охраннику, хотя и не могла видеть его через маленькое окошечко. В стекле было только ее отражение: худенькая, испуганная девчушка с копной рыжих волос и большими, полными слез карими глазами.

Когда она подходила к дому Дэвида — она пошла длинным путем, по совершенно незнакомым ей улицам, — начался дождь. Несильный, так, противная морось, которая оседала влагой на щеках и мешала дышать.

Дом Дэвида, величественный особняк в георгианском стиле, выглядел как на рождественской открытке: украшенный к празднику, с лампочками в виде свечек в окнах, с зеленым венком на входной двери.

Лорен открыла калитку и прошла по мощеной дорожке. Когда она поднялась по ступенькам, на крыльце автоматически зажегся свет. Она позвонила и услышала, как в доме зазвучала мелодия.

Дверь открыл мистер Хейнз. На нем были брюки цвета хаки с идеально отглаженной стрелкой и белая как снег рубашка.

— Привет, Лорен. Какой сюрприз!

— Я понимаю, что уже поздно, сэр, почти половина восьмого. Мне надо было бы предварительно позвонить, хотя я действительно звонила. В общем, попыталась, но никто не взял трубку.

— И тогда ты решила зайти.

— Я подумала, что вы еще не вернулись… а мне очень нужно было увидеть Дэвида.

Он улыбнулся:

— Не переживай. Он играет в какую-то компьютерную игру. Уверен, он обрадуется тебе.

— Спасибо, сэр, — слегка приободрилась Лорен.

— Проходи вниз. Я скажу Дэвиду, чтобы он шел туда.

Ковер на лестнице был таким толстым, что полностью заглушал звук шагов. Внизу Лорен оказалась в просторной, изящно обставленной комнате. На ковровом покрытии цвета льна стоял длинный, обитый кремовой замшей диван с золотистыми и темно-серыми подушками и журнальный столик из светлого мрамора. Деревянные дверцы с затейливой резьбой скрывали огромный плазменный телевизор.

Лорен робко присела на краешек дивана и стала ждать. Она не слышала шагов на лестнице и вдруг увидела перед собой Дэвида. Он обнял ее, и Лорен прижалась к нему. Она готова была отдать все, чтобы повернуть время вспять, чтобы в их беседах главной темой опять стала только любовь. Взрослые часто рассказывали о своих ошибках и о той цене, которую им приходилось платить за неправильные решения и поступки. Жаль, что она не слушала.

— Я люблю тебя, Дэвид. — В голосе Лорен явственно слышалась обреченность.

Дэвид тоже это услышал. Он отстранился от нее и нахмурился.

— Что-то ты странно себя ведешь в последнее время, — сказал он, сев на диван и утягивая ее за собой.

Лорен вывернулась из его объятий.

— Твои родители дома. Не надо…

— Только папа. Мама в городе, на каком-то благотворительном вечере.

Дэвид предпринял еще одну попытку притянуть к себе Лорен. Она была бы рада сдаться. Ей очень хотелось, чтобы он своими поцелуями заставил ее забыть о ребенке. Но она не позволила себе расслабиться. Ласково, но настойчиво отведя от себя его руки, она слегка отодвинулась.

— Дэвид! — Лорен показалось, что у нее ушли все силы на то, чтобы произнести его имя.

— В чем дело? Ты меня путаешь.

Она уже не могла контролировать себя, и из ее глаз хлынули слезы. Дэвид погладил ее по мокрым щекам.

— Я впервые вижу, чтобы ты плакала. — Странное поведение подруги настолько ошеломило Дэвида, что он испугался.

Лорен набрала в грудь побольше воздуха и решилась:

— Помнишь тот матч в Лонгвью? Первый в этом году матч на домашнем поле?

Дэвид озадаченно взглянул на нее.

— Естественно. Двадцать один-семь.

— Думаю, счет получился другим.

— То есть?

— После матча мы все пошли в «Рокко» за пиццей, а потом — в городской парк.

— Точно. Ты к чему ведешь, Ло?

Она помнила тот вечер во всех деталях: как он разложил заднее сиденье, достал из багажника бледно-голубое одеяло и подушку. У него нашлось все необходимое, кроме одного предмета, который имел огромнейшее значение. Презерватива.

Они припарковались у пляжа, под раскидистой кроной древнего кедра. Сверху на них смотрела огромная серебряная луна. По радио группа «Сэвидж гарден» исполняла «Сильно, безумно, до слез».

Дэвид тоже помнил тот вечер. Воспоминания придали его лицу мечтательное выражение. Но в следующее мгновение его лицо изменилось, и Лорен поняла: он обо всем догадался.

— Я все помню, — мрачно произнес он.

— Я беременна.

Его полный сожаления вздох отдался болью в душе Лорен.

— Нет! — Дэвид закрыл глаза. — Черт! Черт!

— Вот тогда мы и создали себе проблему.

Реакция Дэвида ошарашила Лорен. Она готовилась к чему угодно, но только не к этому взрыву раздражения и испуга. Если он разлюбит ее, она этого не вынесет!

Дэвид медленно открыл глаза и угрюмо посмотрел на нее: