— Ты свободная?

— Нет, беглая. Но я грамотная.

Последнее заявление вызвало замешательство.

— Ты читала слова массы Линкума? Он и в самом деле освободил каролинских негров?

— Я читала собственными глазами. Всех негров в мятежных штатах.

— Он, наверно, как пророк Даниил!… — с чувством произнёс старец. — Но в нашей реке есть мины.

— Вы знаете, в каких местах? — спросила Гарриет.

— Виноградный телеграф всё знает. Можно выловить, если знать, как с ними обращаться.

— Это сделают Конго Джим и его люди.

— У него есть люди? Он начальник?

— Не знаю, поверите ли вы, если я скажу вам, что Конго Джим — сержант американской армии, — ответила за Гарриет Джейн.

— Поверим, — отозвался старец, — потому что ты грамотная. Наступило время чудес. После войны масса Линкум даст нам землю. О, кусок земли и мул — всё, что нужно человеку. О! Благословен будь масса Линкум!

— Если ему это позволят, — заметила Гарриет.

— Молчи, женщина! Масса Линкум всё может. Какая свобода без земли? Масса Линкум всё понимает. Он как пророк Даниил. Наступило время чудес!

— Как вы вернётесь к своим? — спросил великан.

— Так же, как явились сюда, — с усмешкой ответила Гарриет. — Мы продаём свежие, вкусные пироги голодным солдатам Дикси.

На следующей неделе несколько вооружённых шлюпок и три канонерки полковника Монтгомери прошли в реку Комбахи незамеченными. Никто в Южной Каролине не ожидал рейда по заминированной реке, и войск в этом районе не было.

Впереди шли три ялика под командой Конго Джима. Рослые полуголые негры с баграми, шестами и секирами медленно поднимались на яликах по извилистой жёлтой реке, внимательно вглядываясь в воду.

Иногда раздавался протяжный гортанный вопль: «Охэ!…» Это значило, что дозорный заметил мину. Ялики осторожно окружали её, и негры пересекали под водой канат, на котором она держалась. Большой чёрный смертоносный шар медленно всплывал на поверхность. Его тащили за обрывок каната к берегу и укрепляли в тростниках, не вынимая из воды.

Масса Джемс стоял на носу канонерки, скрестив руки на груди, и удовлетворённо вздыхал каждый раз, когда мина убиралась с пути. Он любовался слаженной работой чёрных, отрывистыми сигналами дозорных и ответными приказаниями Конго Джима. Это были неразборчивые, короткие восклицания, иногда состоящие из одного протяжного звука со странным запевом, похожим на молитву.

— Что он говорит? — спросил полковник, обращаясь к Гарриет, которая стояла рядом с ним.

— Это не по-английски, — ответила Гарриет, — это охотничьи сигналы. Может быть, их вывезли в старину из Африки.

— Джим, — крикнул полковник, — что случилось?

— Одна мина на цепи, масса Джемс, — улыбаясь, сказал проводник. — Мы её поднимем вместе с цепью. А тут есть знаки, масса Джемс.

— Какие знаки?

— Кто-то поставил тростниковые буйки над минами.

— Это мои знакомые, — заметила Гарриет. — Парни, с которыми мы с Джейн виделись в брошенном доме. Они называют себя друзьями массы Линкума. Они нас ждут.

— Когда будет сигнал, сэр? — нетерпеливо спросила Джейн.

— Когда подойдём ближе к складам.

Гарриет разглядывала низкие берега Комбахи, окружённые дамбами, за которыми тянулась до горизонта яркая зелень рисовых полей, рассечённая канавами. В них ослепительно сверкала вода. Здесь росло каролинское «золотое зерно» — лучший рис в мире. Поля были безлюдны.

— Зелёная пустыня, — сказал Монтгомери, вглядываясь в бинокль. — Меня это начинает беспокоить.

— Не беспокойтесь, сэр, — ответила Гарриет, — за нами следит много пар глаз. Достаточно сигнала… Это что?

На дороге между полями возник клуб пыли, а из него вынырнул всадник в серой куртке, с непокрытой головой. Он скакал галопом, бешено колотя лошадь ногами.

— Патрульный, — сказала Гарриет, — белый патрульный, подросток.

Джейн молча стащила винтовку с плеча, прицелилась и выстрелила. Полковник сердито повернулся к ней. Всадник взмахнул руками и упал в зелень. Лошадь неожиданно остановилась и тревожно заржала.

И словно по взмаху волшебной палочки рисовые поля ожили. Отовсюду поднимались головы, крик «янки идут!» понёсся над рекой, всё кругом зашевелилось. Здесь были сотни негров. Многие бежали по дамбе, размахивая цветными тряпками.

«Они были грязные, в лохмотьях, — рассказывала Гарриет впоследствии. — Смотришь, семенит женщина, на голове у неё бадейка с варёным рисом, и оттуда идёт пар, как будто она только-только сняла его с огня, а на спине у неё голый ребёнок, и он держится ручкой за лоб матери, а другая рука в бадейке, и ребёнок на ходу ест рис. Ещё двое-трое ребят постарше бегут, держатся за юбку, да ещё со спины матери свисает мешок, а в нём поросёнок, и визг слышен за милю…»

Вдали поднялся в ясное небо густой столб дыма. Горела подожжённая неграми усадьба. Люди Монтгомери высадились на берег и двинулись в глубь района. Только в одном месте их встретили частым ружейным огнём — возле военных складов, где хранилась одежда и припасы. Джейн стремительно нырнула в стрелковую цепь и несколько раз разрядила свою винтовку. Гарриет посмотрела на неё и насупилась.

— Ты попала уже в трёх-четырёх, Джейн, — сказала она.

— А тебе никогда не приходилось стрелять, Хэт?

— Стрелять приходилось, — смущённо сказала Гарриет, — но я ещё никогда не убила ни одного человека.

— Вы, старшие, другие люди, — равнодушно отозвалась Джейн и снова приложила к плечу приклад.

Через два часа полковник приказал поджечь склады и отходить к берегу. Задерживаться в этих местах было рискованно. Виноградный телеграф донёс, что в шести милях к северу от Покаталиго появилась кавалерия и скачет к реке. Перед погрузкой на шлюпки Монтгомери велел поднять щиты в воротах дамбы. Уровень воды в Комбахи был немалый, и вода начала разливаться по полям и дорогам.

Шлюпки были полны негров. Некоторые плыли за лодками, держась за борт, и кричали «Слава!». Другие пригнали плоты, погрузили на них пожитки и отплыли вслед за эскадрой массы Джемса.

Вечером усталая и возбуждённая Джейн появилась в госпитале, где под брезентовым навесом лежал Дэви Кимбс.

Санитарка, обходившая койки, бросилась ей на шею:

— Джейн, дорогая, ему лучше! Он совсем ожил!

Джейн подошла к Дэви и села у него в ногах. Дэви долго смотрел на неё.

— Джейн, сердце моё, — прошептал он, — ты была в бою?

— Что ты, Дэви, разве я гожусь для боя?

— Джейн, я всё знаю. От тебя пахнет порохом.

Дэви слабой рукой притянул её к себе.

Три человека следили за ними издали: Гарриет, Монтгомери и Фредерик Дуглас. Великий мулат разыскивал своих сыновей — солдат, раненных при атаке на Форт Вагнер.

— Вот сердце Америки, — прошептал он.

— О чём вы говорите, Дуглас? — спросил полковник.

Дуглас обвёл взглядом госпиталь и лагерь, в котором горели костры и сильные мужские голоса пели песню о Джоне Брауне.

— Обо всех этих людях, белых и чёрных, — рассеянно ответил Дуглас. — Я смотрю на них, и мне кажется, что я слышу, как бьётся это громадное сердце. Я слышу толчки этого сердца с тех пор, как Эйб Линкольн вывел свою подпись под прокламацией об освобождении.

— Вы типичный писатель, мистер Дуглас, — сказал Монтгомери.

У этого человека был усталый вид. И ещё у Соджорнер Труз создалось впечатление, что он не знает, куда девать свои длиннейшие ноги. Он вертелся за столом как неприкаянный. Наконец он встал и заходил по комнате.

— Видите ли, тётя Соджорнер, — сказал он, — в этом доме мебель сделана не по моему росту. Предыдущий президент приказал сделать по своей мерке. Уверяю вас, что за его письменным столом я могу стоять только на коленях… Что вы хотели мне передать?