— Очень прошу, миссис, — всхлипывает она, — очень прошу, не выгоняйте меня до рождества! Я больше никогда в жизни не буду спать.

Миссис Сьюзен швыряет плётку в угол:

— Глупости болтает Дигби Пинч, что негров надо учить без плётки! Так и норовят обмануть. Бездельники и воры! Не выношу запаха чёрных! Пахнет Африкой!… Ступай за водой к колодцу!

Вы думаете, это легко — удержаться от искушения?

Искушение, по мнению Хэт, — это когда хочется кушать, но кушать запрещено.

Началось с того, что миссис Сьюзен с мужем уехали в гости на весь вечер. Миссис Сьюзен любила развлечения и особенно танцы. По этому случаю она надела на себя множество юбок и поверх всего — шёлковое платье. На голове у неё была модная соломенная шляпка с цветами. От неё сильно пахло ирисовым корнем, и двигалась она по комнатам выпрямившись, словно аршин проглотила. Для Хэт всё это тоже было развлечением, потому что она никогда не видела, чтобы человек мог надеть на себя так много одежды. Сама Хэт ходила в одной рубашке, сделанной из мешковины.

Наконец к крыльцу подан был шарабан, запряжённый мулом, хлопнул бич, и миссис Сьюзен с мужем укатили в гости. Хэт осталась одна в доме.

Это тоже было развлечением. Хэт уже давно удивлялась тому, что белые живут не в одной комнате, а в разных, и каждая комната имеет своё название: гостиная, спальня, столовая, кухня. У белых всё не так, как у негров. Например, печь имеет дымоход и дым не стелется под потолком. Белые сидят на стульях, пища стоит на столе, посуда в шкафу. У белых очень много белья, и они меняют его так часто, точно им просто надоедает носить одну и ту же рубашку. На стене в гостиной висят два ружья, на столе лежит переплетённая в телячью кожу «Святая библия», а на другой стене сияют в овальных золотых рамах портреты предков. Предки — бородатые мужчины с грубыми чертами лица и дородные дамы с медальонами на бархатных ленточках. У всех предков важный и набожный вид. Они словно говорят девочке-негритянке: «Мы хозяева этой страны. Мы захватили её с помощью оружия и господа бога, и всё это потому, что мы белые. Плохо тому, кто слаб, и хорошо тому, кто силён, ибо таков закон природы и Соединённых Штатов».

Полюбовавшись на счастливых предков миссис Сьюзен и пройдясь по всем комнатам, Хэт вошла в столовую и оцепенела.

На столе стояла сахарница, а в сахарнице лежал тростниковый сахар. Хэт вздохнула и сделала вид, что её это не касается.

Миссис Сьюзен забыла на столе сахар, и её, Хэт, это не касается. Хозяйка не приказывала убрать сахар. Следовательно, сахар должен оставаться там, где его забыли. Даже если бы он взорвался, как это случилось с порохом массы Бродаса в позапрошлом году, Хэт не должна принимать никаких мер. Чёрные не должны ничего делать по собственному разумению, потому что предполагается, что у чёрных никакого разумения нет.

Хэт сделала всё, чтобы избежать искушения. Она вышла из комнаты, прошла в кухню и проверила, всё ли на месте. Потом она убедилась в том, что ребёнок крепко спит. На всякий случай она задвинула засов на дверях и полюбовалась на мерно колышущийся маятник стенных часов. Потом…

Неведомая сила снова повлекла её в столовую, и она опять увидела сахар в сахарнице.

Хэт помолилась богу, чтобы он удержал её от искушения. Она даже закрыла глаза. Но бог, вероятно, был очень занят, а дьявол был начеку. Не раскрывая глаз, она ощупала сахар, отпрянула назад и вдруг, схватив сахар, убежала в кухню. Там она заплакала и сунула сахар в рот.

Бывает такая сила, с которой десятилетней девочке трудно совладать. Это было очень вкусно! И это продолжалось долго, потому что сахару было много.

Таким образом преступление совершилось. Она съела запрещённую еду белых. Теперь её изобьют и выгонят.

Она плакала почти весь вечер. Было тихо, часы тикали, ребёнок спал. Хэт постепенно успокоилась. Она решила броситься на колени перед миссис Сьюзен и сразу признаться в преступлении. Хэт уже видела, как у миссис Сьюзен опускаются углы её большого, сочного рта, как у неё начинает подрагивать левая щека и рука тянется к «хозяйственной» плётке. Остаётся только поднять плечи, закусить нижнюю губу и вынести град ударов, стараясь уберечь голову. Авось всё-таки не выгонят до рождества!

Но, когда в ночной тиши раздалось едва слышное цоканье копыт мула и лёгкое дребезжание повозки, Хэт почувствовала ужас. Хорошо, конечно, нам с вами размышлять, сидя с книжкой в руках. Гораздо труднее размышлять, когда беда надвигается на вас, словно смерч. Ещё несколько минут…

Хэт застонала, бросилась в гостиную, раскрыла окно и выпрыгнула в огород. Бегать она умела, как олень. Она пронеслась через грядки, спотыкаясь босыми ногами о спелые тыквы, перелезла через забор и устремилась к свинарнику. В свинарнике было темно. Большая свинья Мэмми блаженно спала, уткнувшись носом в корыто. Поросята шевелились вокруг неё и, повизгивая, старались устроиться поудобнее возле матери. Мэмми нисколько не удивилась появлению своей старой знакомой Хэт. Она равнодушно хрюкнула и снова заснула.

Прошло много времени, и Хэт услышала голоса.

— Она ничего не взяла, кроме сахара, — говорил муж миссис Сьюзен. — Значит, она не собиралась бежать далеко.

— Этого нельзя оставлять без наказания, — отвечал низкий, металлический голос миссис Сьюзен. — Если всё прощать черномазым, то в один прекрасный день они нас прирежут и разграбят всё имущество… Надо позвать негролова с собаками…

Хэт задрожала всем телом и стала искать места, где бы спрятаться. «Ведь завтра они придут сюда, — думала она, — или их приведут в свинарник собаки. Это злые псы, которые когда-то загрызли Клемми-рыболова. Мать рассказывала, как он пытался бежать и прятался в лесах трое суток…»

— Зачем преувеличивать? — сказал муж миссис Сьюзен… — У девчонки не так-то много ума. Она стащила сахар и спряталась где-нибудь по соседству. Может быть, она просто торчит за кустом на полянке. Негроловы берут немалые деньги. Подай фонарь. Я поищу её сам.

Через несколько минут послышались шаги. В щелях свинарника замелькал свет. Хэт метнулась в сторону и спряталась за кормушку.

«Если он не войдёт сюда, — лихорадочно думала Хэт, — то все следующие воскресенья до Нового года я буду молиться по целым дням».

Бедняжка Хэт верила, что бог добрый. Может быть, он белый, но добрый. И он очень любит молитвы. Если ничего у него не просить (негры обычно что-нибудь да вымаливают), то он растрогается и поможет. Кто же ещё может помочь ей, кроме бога?

Шаги стали отчётливее. Хэт прижалась в угол. Она старалась, чтобы даже дыхания её не было слышно. Снова заскрипел песок.

— Однако эта черномазая, кажись, в лес убежала, — бормотал муж миссис Сьюзен. — Чтобы негритянка бросилась в лес после захода солнца… быть не может! Конечно, если она сбежала, мы ничего не теряем, теряет Бродас. Но мы взяли её взаймы и отвечаем за чужую собственность… Тьфу, как надоели мне эти негры!

Шаги стали удаляться по направлению к дому. Хэт ещё слышала издали раздражённые выкрики миссис Сьюзен и густой бас её мужа. Потом всё стихло.

«Я отсюда не выйду, — подумала она. — Меня могут найти только завтра, когда придут кормить Мэмми. Тогда я пролезу за загородку, где лежит сено для мулов. В сене меня не найдут. Только не пришли бы с собакой…»

Так прошла ночь. Утром Хэт проснулась от пения птиц. Вдали звякнуло ведро. Кто-то шёл за водой. Потом послышались шаги возле свинарника. Мэмми поднялась и захрюкала, поросята завизжали. Шли кормить свинью.

Это была сама миссис Сьюзен. Хэт в одно мгновение нырнула за загородку.

Уж как миссис честила сбежавшую Хэт! Ведь кормить свиней — дело вовсе не подходящее для белых. «Чёрная морда», «проклятая воровка», «исчадие ада», «дармоеды из вонючей Африки»… — всё это сыпалось градом. Но не было ни малейшего намёка на собак и негроловов. Хэт сидела, зарывшись в сено и затаив дыхание, пока дверь не хлопнула и ругань не затихла в отдалении.