«Они не скажут ничего массе Бродасу, — соображала Хэт. — Он может потребовать, чтобы миссис Сьюзен вернула ему то, что я сто?ю. А сколько я сто?ю?»
Такой вопрос никогда не приходил в голову Хэт. Она слышала, что цены на негров поднялись и взрослые «руки» стоят до тысячи двухсот долларов. Но Хэт ведь не «руки». Она не может собирать хлопок на плантации. Значит, она просто… девочка. Сколько стоит девочка?
Девочка? Это очень странно. Вам никогда не случалось думать, что вы девочка, а не собака?
И неожиданно Хэт подумала, что, может, она вовсе не глупее, чем миссис Сьюзен. Разве миссис Сьюзен пришло бы в голову, съев сахар, выпрыгнуть в окно и спрятаться в свинарнике?
Хэт почувствовала даже что-то вроде гордости. А ловко всё это получилось! Они и не подозревают, что Хэт сидит в нескольких шагах от их дома. Она не выйдет отсюда ни сегодня, ни завтра. Может быть, ей удастся сбежать в посёлок, к родителям. Во всяком случае, очень ловко всё это получилось.
Нет, только не возвращаться обратно к этой рыжей миссис с её грубым, каменным лицом! Лучше обмануть её, остаться здесь, убежать, только не идти с покорным видом под жестокие удары плётки. Ведь Хэт — человек!
Сколько сто?ит человек? Сколько сто?ит миссис Сьюзен?
Через несколько часов Хэт стали одолевать голод и жажда. Ей удалось забрать у свиньи картофелину и съесть её, стоя тут же, у корыта. Одна картофелина за сутки — не очень-то обильная пища. Хэт снова нагнулась над корытом, но тут Мэмми перешла в наступление и схватила её зубами за руку.
У свиньи были поросята, и она ревностно охраняла еду. Вид у Мэмми был такой, словно она готова была разжевать и проглотить самоё Хэт. Её маленькие красные глазки свирепо поблёскивали. Она сердито сопела и толкала Хэт всей своей тяжёлой тушей.
Хэт тоже рассердилась. Неужели это тупое животное так и не даст ей поесть? У Хэт засверкали глаза и сжались кулаки. Сражаться так сражаться! Она засучила рукава, отыскала за перегородкой полено и набросилась на Мэмми. Боже, какой крик подняла эта свинья! Хэт сразу поняла, что при таком шуме она рискует навлечь на себя внимание. И хотя ей удалось загнать противницу в угол и ухватить в корыте ещё парочку подгнивших морковок, но дальше так нельзя было действовать. Хэт решила пойти на мировую с Мэмми. Худой мир лучше доброй ссоры, и она стала бросать Мэмми еду, держа полено наготове. Пока Мэмми чавкала, Хэт съела несколько головок полуочищенного маиса. Таким образом ей удалось пообедать в этот день. Но затевать ссору по нескольку раз в день было невозможно. Остаток дня и ночи Хэт провела в сене. Она пыталась есть сено, но это всё равно что жевать траву — ни вкуса, ни сытости. На следующий день Хэт снова атаковала Мэмми, но добыча была невелика — две засохшие хлебные корки и горсточка картофельных очисток. В животе мучительно ныло. Но самое трудное было ничего не делать. Хэт не привыкла к безделью, а тут даже петь нельзя было. Она пробовала мурлыкать про себя:
Негр сеет хлопок,
У негра есть душа,
Но белому все деньги,
А негру ни гроша…
От этой песни ей не стало веселее. Так прошли ещё сутки. На следующий день Хэт дождалась темноты и потихоньку выбралась из свинарника.
Свежий ветер её опьянил. Несколько минут стояла она на месте, покачиваясь, полузакрыв глаза.
В доме горела лампа, и Хэт ясно видела на занавеске тень мужа миссис Сьюзен. Он сидел, опустив голову, и заряжал ружьё.
Для того чтобы уйти с участка, надо было обойти дом. Девочка неслышно кралась вдоль дощатой стены. Дворовая собака Уини подошла к ней и потёрлась мордой о колени. Уини не выдаст — она давно знает Хэт. Кажется, миссис Сьюзен нет дома. Если так, то, значит, повезло.
Самый опасный участок возле заднего входа в дом Хэт миновала благополучно. В два прыжка очутилась она возле забора и вскарабкалась уже на верхнюю жердь, как вдруг тяжёлая рука опустилась ей на плечо и бросила на траву.
Хэт подскочила и забарахталась в чьих-то объятиях. Она пыталась кусаться и царапаться, но две сильные руки держали её крепко и несли к дому. При свете из окна Хэт увидела своего преследователя — это был муж миссис Сьюзен.
— Отпустите меня. — выдохнула Хэт, — я всё равно не могу… не могу здесь оставаться…
Хозяин молчал. Он внёс девочку на кухню. У очага сидела миссис Сьюзен. При виде Хэт её голубые глаза засияли каким-то особенным блеском.
Миссис Сьюзен ни разу не выругалась. Она встала с места и неторопливо вытащила из-за шкафчика прут камедного дерева.
Розгами из камедного дерева секли особо провинившихся негров. Сок этого дерева проникал в раны, задерживал заживление и причинял невыносимую боль.
— Она сидела в свинарнике с пятницы до понедельника, — сказал муж миссис Сьюзен. — Вот это характер! Девка с характером!
— Никаких характеров у цветных не должно быть, — невозмутимо заметила миссис Сьюзен, — их надо ломать.
И она занялась «ломанием» характера Хэт Росс.
В сумерках старая Рит вышла из своей хижины за водой. В хибарках, кое-как сбитых из старых досок, зажглись очаги. Чёрный дым полз прямо из дверей. «Полевые руки» варили маисовую кашу — свою единственную пищу за день.
Навстречу старой Рит не попалось ни одной живой души. Только какая-то босая фигурка в рубашке при виде Рит отделилась от бревенчатого забора и, шатаясь, вышла на середину улицы.
Рит выронила деревянный бочонок, заменявший ей ведро.
— Хэт! — крикнула она в ужасе. — Хэт, что с тобой, во имя божие?
Хэт сделала ещё два неверных шага и свалилась на землю. Рит подхватила её на руки и заголосила. На этот вопль откликнулся весь посёлок. Старые и молодые негритянки выскакивали из дверей и, заламывая руки, кричали. Вокруг матери и дочери сразу собралась толпа.
— Убили!
— Не убили, а изувечили!
— Не изувечили! Девочка, видать, попала капкан для лисиц.
— Её отхлестал управляющий.
— Сёстры, клянусь вам, управляющий уехал в Бактаун за спиртным! Я сама видела!
— Ну что ж, — рассудительно сказала старуха Сайки, вынув изо рта большую трубку, с которой она не расставалась даже по ночам, — если изувечили, то её не продадут. Кому нужна калека? А если убили, то тем лучше. Значит, она освободилась. Свобода — это когда умрёшь…
К толпе женщин подошёл мускулистый негр громадного роста. Крики сразу затихли. Он взял девочку на руки и понёс в хижину.
Это был Бен Росс, отец Хэт, широкоплечий силач, известный лесоруб, сплавщик, охотник и старшина рабов Бродаса.
Бен Росс рубил старинные, могучие дубы. Каждый раз, свалив очередное великолепное дерево, он вздыхал.
— Скоро здесь ничего не останется, — ворчал он, — и реки пересохнут, потому что река не может привыкнуть к пустому месту… Денег у хозяина всё меньше, он сеет немного маиса, немного пшеницы, да и все тут. Когда-то, братцы, был табак, я его хорошо помню. А где этот табак? Его больше нет.
— И слава богу, — подавал голос его помощник Иорик Кимбс, — потому что этот проклятый табак поливали нашим потом.
— А теперь, — сурово продолжал Бен, — когда у хозяина мало денег, он продаст вас самих на глубокий Юг. Зачем ему столько негров? Тысяча двести монет за голову! Посчитай, сколько выйдет, если продать человек сорок.
— Масса не станет торговать людьми, — сказал кто-то из молодых сплавщиков, — он может продать одного-двух, но не продаст сорок пар рук.
Бен усмехнулся и снова взялся за топор.
— Тебе-то хорошо, — сказал Кимбс, — масса обещал, что не продаст тебя.
— Меня-то он не продаст, но может продать моих детей или жену. Двое уже ушли в цепях… — Бен опустил голову. — У негра не должно быть семьи. Семья у нашего брата всё равно что семья собаки. Щенки подросли — их продают… Я даже не стал провожать своих. Для меня это уже покойники.
