Впервые за много лет Сэм воспользовался тем, что он свободный негр, и отправился в Кембридж. На всякий случай он напросился на какое-то мелкое поручение от Хопкинса и получил записку с подписью надсмотрщика. Вернулся он через сутки, посвежевший и помолодевший, с покупками, завёрнутыми в тряпку, и сразу же направился к Устричному Биллу.

— Написал и отправил, — весело сообщил он, — только не по почте. Я был у преподобного Мак-Аллана, а тот познакомил меня с капитаном парохода, который пойдёт в Бостон, а уж оттуда письмо дойдёт в сохранности до Канады. Преподобный Мак-Аллан, великой честности человек, учёный мула?т, читает даже научные словари и всегда может помочь. И я думаю — что бы ты сказал, Билл? — думаю переехать со временем в Кембридж, а?

— Ну, в Кембридж? — завистливо сказал Билл. — Там все ходят в башмаках и галстуках, и у каждого есть зонтик. Уж больно шикарное место этот Кембридж!… Кстати, видел я вчера Большого Бена.

— При чём тут Большой Бен?

— А вот при чём: его позвал сам док и стал допрашивать, не видел ли он свою дочь Хэт.

— А он?

— Бен сказал, что не видел. Он и в самом деле не видел её с тех пор, как она убежала. Док очень рассердился и закричал, что Хэт преступница и что ей не уйти от тюрьмы. Прошедшей ночью от Стюартов бежало одиннадцать негров! Говорят, что их увёл Мойсей. Нынче овчарки лают на всё графство. А Бену пригрозили, что его продадут с торгов в Кембридже.

— Одни бегут, других продают, — иронически заметил Книжник. — Этак скоро в Мэриленде некому будет растить табак и маис. Так вот, Билл, я так и написал: «Один большой, один средний и два маленьких готовы к отправке. Прошу передать привет стройному молодому джентльмену».

— Кто это?

Твоя дочь Джейн. Кухарки из большого дома клянутся, что видели её в мужском костюме в тот вечер, когда она исчезла.

Книжник отправился домой, очень довольный результатами путешествия в Кембридж. Возле своей хижины он наткнулся на двух лошадей, привязанных к дереву.

Вдали щипала кусты ещё одна лошадь, которую Сэм хорошо знал, — это была кобыла Данкена Стюарта с новым английским седлом.

Внутри хижины был разгром. Хопкинс и один из надсмотрщиков Стюарта шарили по всем углам. Кровать была опрокинута, сломанная скрипка валялась в золе очага.

Данкен направил на Сэма дуло своей винтовки.

— Брось то, что у тебя в руках, учёная обезьяна! — скомандовал он. — Ты, конечно, всё знаешь. Ты агент аболиционистов!

— Масса Данкен, — воскликнул Сэм, — да кто же поверит в такую небылицу?!

— Говори, видел ты Гарриет Табмен?

— Убей меня бог на этом месте, масса Данкен, если я видел её с тех пор, как она исчезла!

— Но ты знаешь, кто агенты среди моих негров?

— Не имею никакого понятия, масса Данкен.

— Ты видел Пинча?

— Нет, масса Данкен, я и Пинча не видал с тех пор, как сгорел его дом.

— Смотри, Сэм, как бы твои лживые слова не отпечатались у тебя на лбу! Не воображай себя свободным. Тебя ничего не стоит продать.

— Все знают, масса, что я никогда не лгу. Мы с Большим Беном никогда не оскверним себя ложью. Мы уже оба старики.

— Я дал бы двадцать долларов тому, кто укажет, кто из чёрных помогает Гарриет Табмен!

— Двадцать ударов доской с гвоздями надо ему дать! — проворчал Хопкинс. — Это гораздо лучше подействует, чем деньги. Смотри, любезный, в каком виде у тебя библия. На ней паутина! Ты не раскрывал её уже месяца три, а ещё проповедник!

— Гм, я многое знаю наизусть, — смущённо сказал Сэм.

— «Наизусть»! — свирепо крикнул Стюарт. — А ещё что ты знаешь наизусть?! Адреса подпольных станций? Что за дрянь ты притащил из Кембриджа?

Книжник прижал было к себе свой пакет, но Стюарт вырвал его из рук. В тряпке оказалась книжечка в зелёном переплёте.

— «Хижина дяди Тома, или Жизнь среди обездоленных», — громко прочитал Стюарт. — «Сочинение Гарриет Бичер-Стоу»… Так вот зачем ты ездил в Кембридж, негодяй!

Сэма Грина судили в Кембридже по обвинению в хранении «возмутительных, лживых, лицемерных и предательских сочинений, распространяемых аболиционистами, с целью посеять вольнодумство, преступные мысли и склонность к мятежу среди населения южных штатов». В своём последнем слове подсудимый утверждал, что в сочинении миссис Бичер-Стоу говорится о боге больше, чем в библии, но его замечание вызвало смех среди присяжных. «Цветной проповедник пытался доказать, что дядя чуть ли не христианский мученик, что возбудило законное возмущение присутствовавшей на суде публики», — писала местная газета.

Сэм Грин был присуждён к восьми годам тюрьмы.

При следующей «большой продаже» доктор Томпсон решил продать жену и детей Устричного Билла.

Его убедил в этом полковник Стюарт:

— Вы разрушаете основы нашего процветания, доктор, именно тем, что не содержите своих работников в страхе и повиновении, — объявил полковник. — Дочь этого негра бежала — пусть же вся семья ответит! Следующий любитель свободы десять раз подумает о своих близких, прежде чем пересечёт линию Мэсона и Диксона!

Торги начались в Кембридже в здании суда в десять часов утра, но, несмотря на все старания аукциониста, никто не покупал женщину и детей.

— Ужасно упал спрос на этот товар, сэр, — сказал аукционист Томпсону, опуская молоток. — Как видите, взрослых негров раскупают, но мелочь нынче не в цене. Вдобавок эта пожилая тётка Баули не кухарка и ни к чему не годна, кроме починки сетей, а уж о детях и говорить не приходится. Я советую вам продать их негроторговцам поштучно и не спорить из-за цены. Впрочем, после обеда попробуем ещё раз.

Аукционист отправился в харчевню, где его ждали большие дельцы, знатоки спроса и предложения, которые привыкли обсуждать хозяйственные дела за большим стаканом бурбонского виски. Доктор поехал в ресторан, а непроданных чёрных отвели в арестантскую.

Сторож уже собирался запереть камеру, когда перед ним появился немолодой, солидного вида негр и, низко поклонившись, вручил письмо.

— Пошёл к чёрту! — лениво протянул сторож, звеня ключами. — Что это за письмо и чей ты негр?

— Письмо от массы Хэндерби, аукциониста, — отвечал пришедший, — я его негр.

Сторож зевнул и проглядел письмо. В нём было написано, что аукционист нашёл покупателя в харчевне и чтобы «старая Баули с детьми была немедленно доставлена моим слугой Минго на место продажи». Подпись мистера Хэндерби была обозначена не слишком разборчиво, но сторож спешил домой к обеду, и у него не было времени разглядывать письмо. Он равнодушно кивнул головой и крикнул в камеру:

— Эй, тётка Баули с отродьем! Выходите, вас продали!

Заплаканная тётя Баули с двумя девочками проплыла мимо сторожа, с ужасом взглянула на Минго и последовала за ним на улицу.

— Билл, — воскликнула она, прикладывая ладони ко лбу, — как ты сюда попал? Что это такое?

— Молчите! — сердито произнёс Устричный Билл, высоко поднимая над головой конверт. — Молчите и идите за мной!

Городок Кембридж был пуст. В полдень все обедали, и даже в гавани шум становился меньше.

Тётя Баули следовала за мужем, который шёл неторопливыми шагами, торжественно держа в руке конверт.

— Неужели ты хочешь продать нас, Билл? — стонала тётя Баули, но Билл не отвечал.

Путешествие неожиданно закончилось возле белой калитки в заборе, куда Билл провалился, как в яму, таща за собой жену и детей.

— За мной, на чердак! — прошептал он. — Это дом преподобного Мак-Аллана. Это он писал письмо.

— Да благословит его господь! — вздохнула тётя Баули.

— И его и Мойсея… Мойсей написал ему из Филадельфии и объяснил всё, что надо делать. Быстрее, старуха, нам нельзя оставаться на дворе. Преподобный Мак-Аллан — мулат, и сюда могут прийти…

Преподобный Мак-Аллан не был агентом подземной дороги Несмотря на своё полунегритянское происхождение, он пользовался некоторым почтением в городе. Плантаторы считали его цветным, и дом его не был застрахован от обысков и налётов, но шкиперы, капитаны, рыбаки и механики, из которых состояло большинство населения Кембриджа, относились к нему как «честному попу». Иногда Мак-Аллан втайне помогал своим цветным сородичам, но всегда старался, чтобы они не задерживались у него в доме. Поэтому он сам не вышел к беглецам.