Она двигается против меня, ее тело молит о нашем идеальном удовольствии, и мое тело выигрывает у сердца. Я пробую ее губы, посасываю ее сладкий язык и массирую ее груди.

— Посмотри на меня, Вивьен.

Она открывает глаза, вода течет между нами, несколько капель цепляются за ее длинные ресницы. Когда я вхожу в нее, глубже с каждым разом, ее вишневые губы раскрываются и язык скользит вдоль нижней губы. Наше теплое дыхание смешивается.

Веки Вивьен тяжелеют, когда я тру ее клитор.

— Оставайся со мной, детка.

Она открывает их снова.

— Оли…

Мне это необходимо. Мне нужно увидеть что-то еще, кроме боли в глазах этой женщины. Мне нужно видеть страсть, любовь, жизнь… нас.

Хватая ее бедра, рык исходит из глубины моей груди, и я вхожу в нее так глубоко, что, клянусь, теряю рассудок и могу никогда его уже не обрести. Каждый мускул напрягается, когда я замираю, изливаясь в нее. Истощенный, я кладу свой лоб на ее. Мы обмениваемся слабыми улыбками, перед тем как наши тяжелые веки закрываются.

***

Вивьен растянулась на животе по диагонали моей кровати, обнаженная, удовлетворенная и моя. До этого момента я не осознавал, что задерживал дыхание в течение восьми недель. Как мне это удалось? Как можно жить без дыхания? Как я мог жить без нее?

Я обводил пальцем ее тату так много раз в свете луны, что, думаю, мог бы воссоздать ее с закрытыми глазами. Ее веселая и остроумная индивидуальность вызывает неожиданную улыбку на моем лице, когда я наедине. Ее красота — самая яркая звезда на моем небосклоне. А секс — неописуемый. Но это… обводя бутоны цветов и считая веснушки, я на небесах. Вивьен — мои небеса.

— Задумываешься, как я выглядела до всех тех чернил и отвратительных шрамов, которые они скрывают?

— Шшш… — я целую ее плечо. — Два часа ночи. Спи.

Она перекатывается на свою сторону и целует мою грудь.

— Это нормально. Иногда я пытаюсь представить, каким был Оливер до Кэролайн.

Я накручиваю прядь ее длинных волос на палец.

— И?

— И не могу. Что заставляет меня думать, что я бы не была частью той жизни, — она кладет ладонь мне на грудь в области сердца, расставив пальцы. — Поэтому, я больше об этом не думаю, потому что жизнь без Оливера Конрада — не жизнь вообще.

Я проглатываю удушающее чувство в горле. Когда Вивьен открывает душу и делится своей уязвимостью, будто тиски сжимают мою грудь. Она не представляет себе, как я неистово нуждаюсь в том, чтобы защитить ее. Что невыносимо для меня, так это чувство, когда я ощущаю, что наибольшая опасность для нее — это я сам и мое прошлое.

Я пытаюсь поднять настроение.

— Ну, я никогда не пытался представить тебя до меня. Вероятно, потому что я все еще просыпаюсь каждое утро и задаюсь вопросом, не приснилась ли ты мне. И когда я понимаю, что ты моя действительность, то чувствую, будто выигрываю в лотерею каждый чертов день моей жизни.

Она хихикает.

— Лотерею? Пффф…Ты, должно быть, имеешь в виду скретч-карту[66]

— Нет, я говорю о единственном победителе Мега Миллионов… каждый день.

Она проводит подушечками пальцев по волосам на моей груди, едва касаясь.

— Оли?

— Хм?

— Помнишь, когда ты пришёл в «Зеленый горшок» и тебе нужно было еще немного растений в тот день, когда мы были очень заняты?

— Да.

— Помнишь, какой длинной была очередь, и я позволила тебе подойти и получить то, что ты хочешь вне очереди?

— Да.

— Помнишь, я сказала тогда, что ты у меня в долгу?

Я ухмыляюсь.

— Да, помню.

Она смотрит на меня пронизывающим взглядом. Я могу ощущать ее тяжкие мысли, которые стали преградой между нами.

— Возвращайся в Портленд.

Я качаю головой еще до того, как она сказала последнее слово.

— Я сказал, что остаюсь.

— Тебе необходимо вернуться.

— Вивьен, нет, я не хочу возвращаться туда. Кэролайн не нуждается во мне, просто так думают ее родители. Но, правда в том, что они бредят, так же как и она.

— Оливер, тебе нужно вернуться ради себя.

— Что это значит? Ты поговорила с моей мамой?

— Ты мне должен.

Я хватаю себя за волосы, а затем тру руками лицо, смеясь саркастически.

— Я должен тебе? Правда? Ты приравниваешь обслуживание вне очереди и мое возвращение в Ад? Нет, я не поеду. Вчера утром, да, я собирался. Даже вчера вечером, дома у моих родителей я планировал ехать. Но я видел боль в твоих глазах, Вивьен. Черт, сейчас темно, но я все еще могу видеть эту чертову боль в твоих глазах! Я не еду. Точка.

Она перекатывается на меня сверху, наши лица находятся на расстоянии вздоха друг от друга.

— Оли, разве ты не видишь? Боль, которую ты видишь в моих глазах, за тебя, а не из-за тебя. Садись на самолет завтра, но не для Кэролайн или ее родителей, и не из-за своей работы, а для себя, Оли. И если ты не можешь этого сделать, — она моргает, и ее слезы падают мне на щеку, — тогда сделай это для меня.

Я не хочу ехать. Когда я сказал, что остаюсь, это было в такой же мере для меня, как и для нее. Но, когда мужчина любит женщину так, как этот конкретный мужчина любит эту конкретную женщину, нет ничего, чего я не сделал бы для нее. До передней линии фронта, до края земли, до моего последнего вдоха… вот как далеко я могу пойти ради нее.

— Для тебя, любимая, только для тебя.

Вивьен

Еще один понедельник, еще один день учебы, еще один день, когда я скучаю по Оливеру. Прошло шесть недель с тех пор, как он сел на самолет до Портленда, шесть недель с тех пор, как мы занимались любовью, пока солнце не показалось над горизонтом, шесть недель с тех пор, как он успокаивал меня, пока я не заснула в его объятиях, и шесть недель с тех пор, как он оставил меня спящей в нашей кровати и вышел за дверь, не попрощавшись.

После того как он согласился вернуться, ради меня, у меня было еще две просьбы. Одна — заниматься со мной любовью, пока мы не впадем в поисткоитальную кому, а вторая — уйти не прощаясь. Тоска по нему — как тупая боль; когда я учусь или сплю, я ее не замечаю. Но прощание… это медленная, жестокая пытка.

Мы разговариваем и обмениваемся сообщениями каждый день, даже если это быстрое «я люблю тебя». Оливер работает на протяжении дня и навещает Кэролайн вечерами. Ее прогресс медленный, но заметный. Оливеру удалось поговорить с ней о том, чем ее кормят, или о шоу, что транслируют больничные телевизоры. Никто не говорил о Мелани или о событиях, что привели к тому трагическому дню.

Я все также хожу к родителям Оливера каждую субботу, иногда мои родители приезжают, чтобы присоединиться к нам. Пока Хью на гребле в воскресенье утром, Джеки приходит ко мне на кофе. Это то время, когда мы разговариваем по душам. Она предполагает, что Кэролайн обсуждает смерть Мелани с доктором во время индивидуальных сеансов, а на групповых — говорит о своей борьбе с депрессией. Оливер все еще отказывается посещать специалиста или даже поговорить с Джеки об этом. Я боюсь, что он начнет ускользать от меня и всех остальных, если не предпримет что-то.

— Мама хочет, чтобы я разослала приглашения на свадьбу почтой, но ты не дала мне адрес Оливера в Портленде.

— Просто пошли ему домой. Я перескажу ему подробности, — я откладываю меню. У Алекс и меня перерыв между занятиями по понедельникам как раз во время ланча. Я планировала использовать это время для учебы, но она настояла, чтобы мы потратили его на планирование свадьбы за бургерами и картошкой фри… ладно, и салатом для нее. Хотя к этому времени уже почти ничего не нужно было планировать.

— Мама думает, что это невежливо, так как он живет в Портленде.

— Ну, он все еще оплачивает ипотеку здесь, и я надеюсь на Бога, что он все еще считает его своим домом, — я шлепаю ее по руке. — Почему ты заказываешь салат, а затем крадешь половину моей картошки? Просто возьми себе картошку.