— Я тоже, — усмехаюсь я. — Но я не больше умираю, чем ты.

Она отходит назад, открывая последнюю коробку. Вытаскивая флисовое одеяло, она бросает его на кровать рядом со мной, затем она вытаскивает подушку и прижимает ее к груди. Кусая от волнения нижнюю губу, она смотрит на меня.

— Мне нравится спать головой на подушке.

Бл*дь!

Я тяжело сглатываю и медленно качаю головой.

— Я не могу.

— Она не для тебя, только для меня…

— Я не могу, — я стараюсь, чтобы злость не прокралась в мой голос.

Она делает шаг по направлению ко мне с подушкой, и я чувствую, как на коже выступают капельки пота.

— Вивьен? — я вытягиваю руку и качаю головой быстрее. Она останавливается. — Помнишь, что я только что тебе сказал?

Она кивает.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание и выровнять голос.

— Хорошо, тогда тебе нужно избавиться от чертовой подушки до того, как я порву ее на лохмотья.

Печальное выражение на ее лице опустошает меня, но я не могу изменить того, что происходит и ненавижу себя за это. Как бы я не хотел притвориться и сделать вид, что внутренний страх не съедает меня живьем, я не могу.

Несколько слезинок падают из ее глаз, затем она разворачивается, кладет подушку обратно в коробку и несет ее вниз. Я не могу дышать, когда пот стекает по моему лицу. Я сбрасываю одежду и прыгаю в холодный душ. Раскаяние накатывает на меня быстрее, чем вода.

Я ненавижу ее. Я ненавижу ее. Я ненавижу ее.

Оливер

Мы ходим на работу, едим, спим и даже занимаемся любовью как в первый и последний раз. Она все такая же игривая, веселая и чертовски сексуальная, будто я и не развалился на части перед ней из-за какой-то подушки. Я пытаюсь улыбаться в нужный момент и делаю вид, что участвую в наших разговорах. Я живу с женщиной, которую люблю больше, чем саму жизнь, но, все же, я несчастен.

— Ты взволнован из-за своего дня рождения завтра? — яркие глаза взирают на меня, когда мы садимся на Красную ветку метро, чтобы добраться до работы.

Качая головой, я обхватываю руками ее задницу и притягиваю ближе к себе.

— Это просто еще один день.

Она прикусывает губы. Затем шепчет мне на ухо:

— Увидим, будешь ли ты завтра к концу дня называть его «просто еще одним днем».

И… я уже твердый. Просто великолепно.

— Спасибо за стояк. Это моя остановка.

Она целует меня и усмехается.

— Люблю тебя.

— Ммм, я тебя тоже, — я разворачиваюсь, чтобы выйти из метро, и она шлепает меня по заднице. Я резко поворачиваюсь и вижу дьявольскую соблазнительницу в ее глазах, ловлю несколько смешков и ухмылок со стороны пассажиров вокруг нее. Как только схожу, и двери закрываются, я пишу ей сообщение.

Я: Расплата — суровая штука, моя любовь!

Вивьен: Надеюсь!

***

Мы с Ченсом начали новый проект в парке возле гавани. Это будет день непосильного физического труда: шесть тон камня и пятьдесят мешков мульча[51] нужно перевезти на тачке.

— Какие планы у Вивьен относительно твоего дня рождения?

— Она не говорит.

— Спорю, что они включают в себя кожу, хлыст и глазурь на ее кексиках.

Я вставляю лопату в кучу камней.

— Я не думаю о ней в таком ключе.

Ложь.

— Конечно же, нет. Вот почему ты не можешь даже убраться с подъездной дорожки родителей, прежде чем взять ее на заднем сиденье своей машины.

— Вот оно, — я качаю головой и поднимаю телегу за рычаги. — Я был фактически удивлен и в какой-то мере гордился тобой, когда ты не упоминал об этом целую неделю, а я думал, что наверняка ты будешь подшучивать надо мной еще в понедельник.

— Это впечатляет, не так ли? — он закидывает пару мешков мульча на плечо.

— Это впечатляло, но теперь уже нет.

— Мама с папой волнуются за тебя.

— Что в этом нового?

— Они думают, что ты все испортишь, не рассказывая ей.

— Я собираюсь рассказать ей. Всем остальным нужно просто не лезть не в свое дело.

— Когда?

Я выгружаю камни на ландшафтную бумагу.

— Когда мы вернемся от ее родителей в следующие выходные.

— Класс. Тогда ее родители будут знать в лицо парня, который разбил сердце их маленькой девочке.

— Я не собираюсь разбивать ей сердце! — вот как он давит на нужные кнопки.

— Эй, мужик, не расстраивайся. Я понимаю…

— Ты, бл*дь, не понимаешь! Никто не понимает! Тебя там не было, ты не видел того, что я!

Ченс смотрит вокруг, не слышит ли кто меня. Он ничего не говорит… до конца дня.

***

Вивьен

— Оли? — шепчу я, садясь на него верхом. — Ты пропустишь восход в такой важный для тебя день, детка.

Он закрывает лицо рукой. Я представляю, что он надеется, что через пятьдесят лет мы делаем то же самое, и что я все еще буду помнить этот день. Прокладывая дорожку из поцелуев по его телу и по его выпуклым мышцам пресса, я убираю руки с его лица. Он зажмуривает глаза, как непослушный маленький мальчик.

— Отлично, — я слажу с него. — Я буду на террасе, если ты передумаешь.

— Подожди!

Я улыбаюсь, и мне не нужно разворачиваться, чтобы увидеть, что он открыл глаза.

— Тебе нравится?

— Возвращайся назад.

Я разворачиваюсь, чтобы он смог увидеть мой красный кружевной «тедди»[52] спереди, нижняя часть которого представляет собой трусики-танга.

— Встретимся на террасе.

— Вивьен!

Я усмехаюсь всю дорогу до террасы. Как только я открываю дверь, его руки уже на моей голой попе, ласкают ее.

— Присаживайся, именинник.

Он садится на шезлонг и усмехается, будто я вот-вот воплощу все его желания в жизнь… и я так и делаю. Небо все еще темное, но небольшая линия света пробивается над горизонтом.

— У тебя когда-нибудь был секс, пока ты наблюдал за восходом, Оли?

Он качает головой, а его глаза неотрывно следуют за мной. Я раздвигаю его ноги, становлюсь на колени на шезлонг между ними.

— Хорошо. Я думаю, тебе сегодня исполняется тридцать лет, правильно?

Он кивает, а его рот широко открывается, когда я освобождаю его от трусов.

— Ну, тебе повезло, что у меня нет сильного рвотного рефлекса, поэтому ты просто сиди и наблюдай за восходом, пока я буду делать тебе тридцатиминутный юбилейный минет.

Его дыхание сбивается, когда я беру его в рот.

— Н-не знаю… продержусь ли… тридцать минут.

Смотрю на него вверх, пока мой язык медленно поглаживает его головку.

— Конечно же, ты не продержишься, малыш. — Я беру его в рот так быстро, как только могу, затем сосу и кружу языком вокруг, выпуская его. — Но это хорошо, я проглочу и начну все с начала.

***

Тридцать минут, один быстрый и два медленных оргазма спустя, Оли одевается, пока я готовлю завтрак.

— Вот, малыш, — я ставлю его тарелку, когда он садится за стол.

— Ммм, пахнет хорошо.

— Пюре, индейка и пшеничный тост. Кофе?

— Пожалуйста, — он поворачивается, когда я иду на кухню, и все еще смотрит на меня, когда я возвращаюсь с двумя чашками кофе.

— Что? — я поднимаю бровь.

— Ты собираешься в этом идти на работу?

Я смотрю вниз на мой красный «тедди».

— Да.

Его глаза чуть ли не вылезают из орбит.

— Мэгги говорит, что бизнес немного сбавил обороты за последнее время, поэтому я подумала, что могла бы стоять перед дверью, как талисман и зазывать новых клиентов.

Его тост выпадает из руки обратно в тарелку.

— Шучу, Оли, — я смеюсь и качаю головой. — Расслабься, я просто шучу.

Он выдавливает из себя улыбку и продолжает есть.

— Ты был каким-то тихим, даже отвлеченным во время восхода. Я ожидала обратного, я имею в виду… тебе же понравилось?