— Бьюсь об заклад, что так оно и есть, мисс, — серьезно сказал ее спутник. — Это все молитвы да псалмы, я слышу их с тех пор, как был мальчишкой.

«Благородное создание! — сказала про себя мисс Томпкинс, взглядывая на величавого Покорителя Вершин, который склонился над веслом, чтобы скрыть свое волнение. — Взращенный в этой дикой пустыне, он тем не менее проникся духом Великого Верховного Существа». Затем, взяв себя в руки, она произнесла вслух:

— Я думаю о том, как приятно было бы вечно скользить вот так по потоку жизни, рука об руку с человеком, близости которого алкает душа. Но что это я говорю? — И чувствительная девица закрыла лицо руками.

— Если вы насчет женитьбы, то я не против, — задумчиво промолвил он.

— О мой супруг! — заикаясь, пробормотала залившаяся румянцем девица и упала в его объятия.

Через десять минут влюбленная пара причалила к дому судьи Томпкинса.

Прошел год. Натти Бампо возвращался из Голд-Хилла, куда он ходил за провиантом. По дороге к озеру Доннер до ушей его донесся слух о восстании индейцев.

— Не сносить им свои подлые шкуры, если они посмеют тронуть мою Дженни! — пробормотал он сквозь сжатые зубы.

Было уже темно, когда он добрался до берега озера. Вокруг мерцающего костра он различил смутные силуэты пляшущих фигур. Они были в боевой раскраске. Среди них выделялся знаменитый Мэк-А-Мэк. Но почему пальца Натти Бампо конвульсивно сжали ствол его ружья?

Вождь держал в руке длинные тугие завитки черных как вороново крыло волос. Сердце пионера болезненно сжалось, когда он узнал густые локоны Джиневры. Он мигом вскинул ружье, раздался пронзительный «вжик!», и труп Мэк-А-Мэка, перекувырнувшись в воздухе, упал на землю. Вышибить мозги у остальных индейцев, вырвать локоны из коченеющей руки Мэк-А-Мэка и стремглав ринуться к хижине судьи Томпкинса было делом одной минуты.

Он настежь распахнул дверь. Но почему он остановился как вкопанный, с разинутым ртом и вылезающими из орбит глазными яблоками? Разве открывшееся перед ним зрелище столь чудовищно, что его невозможно вынести? Напротив, перед ним во всей своей неподражаемой красе стояла Джиневра Томпкинс, опираясь на руку отца.

— Значит, с вас не сняли скальп! — задыхаясь, проговорил ее возлюбленный.

— Отнюдь. Я без колебаний заявлю, что не сняли. Но что означает эта внезапность? — отозвалась Джиневра.

Бампо, не в силах произнести ни слова, в отчаянии извлек шелковистые локоны. Джиневра отворотила свое лицо.

— Да ведь это же ее шиньон! — воскликнул судья.

Бампо без чувств повалился на пол.

Знаменитый вождь и Покоритель Вершин никогда не оправился от обмана и отказался жениться на Джиневре, которая двадцать лет спустя умерла от разбитого сердца. Судья Томпкинс лишился своего состояния. Дилижанс два раза в неделю проезжает мимо опустевшей хижины на берегу озера Доннер. Так была отомщена смерть Мэк-А-Мэка.

Перевод М. Беккер

Соч. капитана Марриета, К. Ф.[49]

Отец мой был лекарем в северной части страны. За много лет до описываемых здесь событий он овдовел, вышел в отставку из флота ее величества и приобрел небольшую практику в своем родном селении. Когда мне исполнилось семь лет, он стал посылать меня разносить лекарства пациентам. Будучи ребенком живого нрава, я иногда развлекался тем, что во время своих обходов перемешивал содержимое разных склянок.

Хотя у меня не было никаких оснований сомневаться, что в общем итоге этот метод действует благотворно, тем не менее, когда добавление крепкой ртутной примочки в отхаркивающую микстуру вызвало смерть страдавшего чахоткой приходского священника, отец счел необходимым лишить меня этой должности и отправить в школу.

Учитель Грубинс был тиран, и вскоре моя пылкая и своевольная натура восстала против его власти. Я начал лелеять планы отмщения. В этом мне помогал Том Трензель, мой школьный товарищ. Однажды Том предложил:

— Давай взорвем его. У меня есть два фунта пороха!

— Нет, это слишком шумно, — возразил я.

С минуту помолчав, Том заговорил снова:

— А помнишь, Пилюлькинс, как ты уложил священника? Хорошо бы дать Грубинсу чего-нибудь такого, чтоб его наизнанку вывернуло.

Тут меня озарило вдохновение. Я отправился к сельскому аптекарю. Он меня знал, — я частенько покупал у него медный купорос. Мы наливали его в чернильницу Грубинсу, чтобы испортить ему перья и прожечь фалды сюртука, которыми он имел привычку их вытирать. Я смело спросил унцию хлороформа. Молодой аптекарь подмигнул и подал мне бутылку.

На переменке Грубинс обыкновенно накрывал лицо носовым платком, откидывался на спинку стула и погружался в дремоту. Улучив удобный момент, когда он уснул, я сдернул у него с лица платок и заменил его своим, пропитанным хлороформом. Через несколько минут он впал в бесчувственное состояние. Тогда мы с Томом быстро сбрили ему волосы, бороду и брови, намазали лицо смесью купороса и жженой пробки и удрали. На следующий день разразился страшный скандал. Отец всегда оправдывал меня тем, что Грубинс был пьян, но на этот раз почему-то счел удобным безотлагательно определить меня во флот ее величества.

Официальное письмо с печатью Адмиралтейства извещало меня о том, что мне надлежит без промедления явиться в Портсмут на военный корабль «Изрыгатель» под командованием капитана Ликтроса. Через несколько дней я предстал перед высоким суровым джентльменом, который медленно шагал взад-вперед на подветренной стороне юта. Когда я отдал ему честь, он строго посмотрел на меня и сказал:

— Ха-ха! Еще один молокосос. Служба катится к чертям. В кубрике — сплошь младенцы, в кают-компании — сплошь старые бабы. Помощник шкипера, позовите мистера Бушприта.

Мистер Бушприт, стюард, явился и отдал честь.

— Представьте мистера Бризи молодым джентльменам. Стойте! Где мистер Грог?

— На топе мачты, сэр.

— Где мистер Долговяз?

— На топе мачты, сэр.

— Мистер Бригс?

— Там же, сэр.

— А прочие юные джентльмены?

— Все на топе мачты, сэр.

— Ага! — мрачно улыбаясь, произнес капитан Ликтрос. — При таких обстоятельствах отправляйтесь-ка и вы на топ мачты, мистер Бризи.

На топе мачты я познакомился с двумя мальчиками приблизительно моих лет. Один из них рассказал мне, что проводит здесь 332 дня в году.

— Во время шторма, когда старый хрен не в духе, мы и вовсе вниз не спускаемся, — добавил юный джентльмен лет девяти с кортиком почти таких же размеров, как он сам, которого мне представили под именем мистера Бригса.

— Кстати, Пилюлькинс, — продолжал он. — Каким образом случилось, что вы не приветствовали капитана по всей морской форме?

— Но ведь я же отдал ему честь, — наивно возразил я.

— Да, но видите ли, этого недостаточно. В другое время это вполне сойдет. Но когда человек в первый раз вступает на борт корабля, капитан ожидает, что его будут приветствовать по всей морской форме. Эх вы, мелюзга!

Я не на шутку встревожился и попросил его объяснить, в чем дело.

— Понимаете, после того, как вы отдали ему честь, вы должны были слегка ткнуть его указательным пальцем в жилет и спросить: «Ну, как дела, ваше вашество?»

— Ну, как дела, ваше вашество? — повторил я.

— Вот-вот. Он бы тогда немного попятился, а вы повторили бы свое приветствие, заметив: «Ну, как дела, ваше королевское вашество?» — а потом деликатно осведомились бы об его супруге и семействе и попросили представить вас дочери канонира.

— Дочери канонира?

— Вот именно. Она ведь опекает нас, юных джентльменов. Смотрите же, постарайтесь не забыть.

Когда нас позвали вниз, на палубу, я решил, что настал удобный случай воспользоваться этим наставлением. Я подошел к капитану Ликтросу и, не пропустив ни звука, добросовестно повторил приветствие. Капитан побагровел и на минуту лишился дара речи. Наконец он, задыхаясь, пробормотал: