Трактирщик содрогнулся.

Гость встал и собрался ехать.

Трактирщик медленно подошел к нему со счетом, к которому украдкой приписал убытки, причиненные ему предыдущими незнакомцами.

— А, счет. Запиши.

— Записать? На чье имя?

— На имя короля, — сказал гость.

— Как, его величества?

— Разумеется. Будь здоров, Перигор!

Трактирщик застонал. Затем он вышел на улицу и снял свою вывеску. Затем сказал жене:

— Я простой человек и не разбираюсь в политике. Однако сдается мне, что государство в опасности. Его преосвященство кардинал, его величество король и ее величество королева разорили меня в конец.

— Постой, — сказала госпожа Перигор, — мне пришла в голову одна мысль.

— А именно…

— Ступай сам в мушкетеры!

Битва

Покинув Прованс, первый мушкетер отправился в Нанжи, где к нему присоединились тридцать три человека. Второй мушкетер, приехав в Нанжи одновременно с ним, стал во главе еще тридцати трех. Третий гость трактирщика из Прованса приехал в Нанжи и тоже успел собрать тридцать трех мушкетеров.

Первый незнакомец командовал войском его высокопреосвященства.

Второй — войском королевы.

Третий — войском короля.

Бой начался и яростно кипел в течение семи часов.

Первый мушкетер убил тридцать человек из войска королевы. Второй мушкетер убил тридцать человек из войска короля. Третий мушкетер убил тридцать человек из войска его высокопреосвященства.

Легко убедиться, что к этому времени число мушкетеров убавилось до четырех с каждой стороны.

Естественно, что три военачальника приблизились друг к другу.

Все трое разом вскричали:

— Арамис!

— Атос!

— Д’Артаньян!

И упали в объятия друг друга.

— Кажется, мы сражаемся друг с другом, дети мои, — мрачно произнес граф де Ла Фер.

— Как странно! — воскликнули Арамис и Д’Артаньян.

— Прекратим эту братоубийственную войну, — сказал Атос.

— Прекратим! — воскликнули все вместе.

— Но как быть с нашими армиями? — вопросил Д’Артаньян.

Арамис подмигнул. Они поняли друг друга.

— Армии урезать.

Они урезали всех. Арамис зарубил троих. Д’Артаньян — троих. Атос — троих.

Друзья снова обнялись.

— Совсем как в доброе старое время! — сказал Арамис.

— Как трогательно! — воскликнул серьезный и склонный к философии граф де Ла Фер.

Топот копыт заставил их высвободиться из объятий друг друга.

Приближалась гигантская фигура.

— Трактирщик из Прованса! — вскричали они, обнажая шпаги.

— Смерть Перигору! — заорал Д’Артаньян.

— Остановись! — сказал Атос.

Гигант был уже рядом. Он издал крик:

— Атос, Арамис, Д’Артаньян!

— Портос! — воскликнуло изумленное трио.

— Он самый.

Все снова заключили друг друга в объятия.

Граф де Ла Фер медленно воздел руки к небу.

— Да благословит вас бог! Да благословит вас бог, дети мои! Как бы мы ни расходились в мнениях относительно политики, мы все придерживаемся одного мнения относительно наших собственных достоинств. Где найдете вы человека лучше Арамиса?

— Лучше Портоса? — сказал Арамис.

— Лучше Д’Артаньяна? — сказал Портос.

— Лучше Атоса? — сказал Д’Артаньян.

в которой описывается, как король Франции лез по лестнице

Король сошел в сад. Осторожно пройдя по ступеням террасы, он приблизился к стене под окнами мадам. Слева находились два окна, скрытых вьющимся виноградом. Это были окна апартаментов Лавальер.

Король вздохнул.

— До этого окна около девятнадцати футов, — сказал король. — Если б у меня была лестница около девятнадцати футов длиной, она достала бы до этого окна. Это логично.

Вдруг король обо что-то споткнулся.

— Сен-Дени! — вскричал он, глядя себе под ноги. Это была лестница ровно девятнадцати футов длиной.

Король приставил ее к стене. При этом он нижним концом упер ее в живот человека, который лежал, спрятавшись под стеной. Человек не издал ни крика, ни стона. Король ничего не подозревал. Он стал взбираться по лестнице.

Лестница была коротка. Людовик Великий был невысок ростом. До окна не хватало двух футов.

— Господи! — сказал король.

Вдруг кто-то снизу приподнял лестницу на два фута. Это дало возможность королю прыгнуть в окно. В дальнем конце комнаты стояла молодая хромоногая девица с рыжими волосами. Она трепетала от страсти.

— Луиза!

— Король!

— О боже, мадемуазель!

— О боже, государь!

Но тихий стук в дверь помешал влюбленным. Король издал крик гнева, Луиза — крик отчаяния. Дверь отворилась, и вошел Д’Артаньян.

— Добрый вечер, государь, — сказал мушкетер.

Король дернул сонетку. В дверях показался Портос.

— Добрый вечер, государь.

— Арестуйте мсье Д’Артаньяна.

Портос взглянул на Д’Артаньяна и не двинулся с места.

Король побагровел от гнева. Он снова дернул сонетку. Вошел Атос.

— Граф, арестуйте Портоса и Д’Артаньяна.

Граф де Ла Фер посмотрел на Портоса и Д’Артаньяна и любезно улыбнулся.

— Sacré![48] Где Арамис? — в бешенстве спросил король.

— Здесь, государь! — И Арамис вошел в комнату.

— Арестуйте Атоса, Портоса и Д’Артаньяна.

Арамис поклонился и скрестил руки.

— Арестуйте сами себя!

Арамис не двинулся с места.

Король задрожал и побледнел.

— Разве я не король Франции?

— Без сомнения, государь, но ведь и мы тоже, каждый в отдельности, Портос, Арамис, Д’Артаньян и Атос.

— Ах! — сказал король.

— Да, государь.

— Что это значит?

— Это значит, ваше величество, — сказал Арамис, выступая вперед, — это значит, что вы, как женатый человек, ведете себя в высшей степени неприлично. Я аббат, и я восстаю против этого неприличия. Мои друзья Д’Артаньян, Атос и Портос, чистые сердцем юноши, равным образом ужасно шокированы. Посмотрите, как они покраснели, государь.

Атос, Портос и Д’Артаньян покраснели.

— Ах, — задумчиво сказал король. — Вы преподали мне урок. Вы честные и благородные молодые люди; ваш единственный порок — чрезмерная скромность. С этой минуты я произвожу всех вас в маршалы и герцоги, за исключением Арамиса.

— А меня, государь? — сказал Арамис.

— Вы будете архиепископом!

Четыре друга подняли глаза, после чего бросились в объятия друг друга. Чтобы поддержать компанию, король обнял Луизу Лавальер. Последовала пауза. Наконец Атос заговорил:

— Поклянитесь, дети мои, что после самих себя вы будете чтить короля Франции, и помните, что «Сорок лет спустя» мы встретимся снова.

Перевод М. Беккер

Ясный октябрьский день клонился к вечеру. Последние лучи заходящего солнца отражались в одном из лесных озер, столь характерных для калифорнийской Сьерры. Справа среди стволов величественных сосен вился дым индейского селения, тогда как слева бревенчатая хижина судьи Томпкинса, осененная каштанами, завершала очаровательную картину.

Несмотря на то, что внешний вид хижины, скромный и непритязательный, вполне гармонировал с диким ландшафтом, внутреннее убранство жилища свидетельствовало об изысканном и утонченном вкусе его обитателей. Аквариум с золотыми рыбками стоял на мраморном круглом столе в одном конце комнаты, в то время как великолепное черное фортепьяно занимало другой. Пол был покрыт мягким гобеленовым ковром, а стены украшали картины, кисти Ван Дейка, Рубенса, Тинторетто, Микеланджело, а также произведения более современных живописцев — Тэрнера, Кенсетта, Черча и Бирштадта. Несмотря на то, что судья Томпкинс выбрал себе для жилья окраину цивилизованного мира, он не мог совершенно отрешиться от привычек и вкусов своей прежней жизни. Сидя в роскошном кресле, он писал на бюро красного дерева, между тем как его дочь, прелестная молодая девица семнадцати лет от роду, вышивала тамбурным швом, примостившись на софе у его ног. В большом просторном камине пылали ярким пламенем сосновые поленья.