В часе пути до Джеймстауна, там, где река уже стала грязной и берег был, словно оспинами, испещрен ямами от выкорчеванных деревьев, девочка показала, что хочет остановиться, и они подогнали каноэ к берегу.

Медленно, нехотя они смыли мазь в воде. Индианка сорвала несколько листьев и терла Джею спину, пока белая кожа не засветилась сквозь темный жир и знакомый запах, который показался ему таким ненавистным в первый день, не испарился. Потом оба надели одежду, которую должны были носить в городе. Девочка съежилась в своей истрепанной рубахе, словно в тюремных оковах, и уже не выглядела олененком в сияющих крапинах солнечного света, а скорее была похожа на неопрятную служанку.

Джей натянул рубаху и штаны, и после свободы, какую он ощущал, будучи в одной набедренной повязке, ему показалось, что он в кандалах. Он снова превратился в человека с обычными человеческими горестями и перестал быть свободным существом, живущим в лесу как дома.

Сразу же над его опаленными солнцем обнаженными руками и плечами жадным облачком закружили голодные насекомые. Джей замахал руками, выругался, и девочка улыбнулась. Но глаза ее не улыбались.

– Мы снова отправимся в путь, – ободряюще сказал Джей. Он показал на себя, на нее и на деревья. – Когда-нибудь мы снова отправимся в путешествие.

Она кивнула, но глаза оставались непроницаемыми.

Они сели в каноэ и стали грести вверх по течению в сторону Джеймстауна.

Всю дорогу Джею досаждали кусачие мошки, пот заливал глаза, рубашка стягивала спину, жали сапоги. К тому времени, когда они наконец причалили к маленькому деревянному пирсу, Джей весь вспотел и с трудом сдерживал раздражение. В порту стоял новый корабль, и на причале собралась толпа. Никто не удостоил даже взглядом каноэ с маленькой индейской девочкой и белым человеком.

Они вытащили лодку на берег сбоку от причала и начали выгружать растения. Из тени портового здания выступила женщина, подошла и встала перед ними. Она была индианкой, но в европейском платье и шали, повязанной на груди. Волосы ее были убраны назад, как у белой женщины, и открывали лицо, обезображенное бледными полосками шрамов, как будто кто-то давным-давно выстрелил ей в лицо из мушкета с близкого расстояния.

– Господин Традескант?

Она говорила с сильным акцентом.

Джей круто повернулся, услышав свое имя, и отшатнулся – такое горькое выражение застыло на ее лице. Она смотрела мимо него на девочку и говорила, выдавая целую тираду, быстро произнося слова, напевные и бессмысленные, как птичий щебет.

Девочка отвечала так же многословно, выразительно тряся головой, потом показала на Джея и на растения в каноэ.

Женщина снова повернулась к Джею:

– Она говорит, вы не причинили ей вреда.

– Конечно нет!

– Не насиловали ее.

– Нет!

Тугая линия плеч, как натянутый лук, вдруг разогнулась, и женщина издала короткий всхлип, похожий на кашель при рвоте.

– Когда мне сказали, что вы увезли ее в лес, я решила, что никогда больше ее не увижу.

– Я собираю растения, – устало сказал Джей. – Видите, вот они. Она была проводником. Она разбила лагерь. Она охотилась и ловила рыбу для нас обоих. Она была очень, очень хорошей девочкой.

Он взглянул на нее, и она подбодрила его быстрой поощряющей улыбкой.

– Она мне очень помогла, и я у нее в долгу.

Индианка не вслушивалась в слова, но заметила обмен взглядами и правильно прочитала в них взаимную привязанность и доверие.

– Вы ее мать? – спросил Джей. – Вас только что… выпустили?

Женщина кивнула:

– Господин Джозеф сказал мне, что отдал ее вам на месяц. Я думала, что никогда больше ее не увижу. Я думала, вы взяли ее в лес, чтобы попользоваться и закопать ее там.

– Сожалею, – неловко сказал Джей. – Я здесь чужеземец.

Она посмотрела на него, и горькие складки у рта стали еще глубже.

– Мы все здесь чужеземцы, – заметила она.

– Она может говорить? – осторожно поинтересовался Джей, думая, что бы это могло значить.

Женщина кивнула, не давая себе труда предложить более подробное объяснение.

Девочка закончила разгружать каноэ. Она посмотрела на Джея и жестом спросила у него, что теперь делать с растениями.

Джей повернулся к женщине:

– Я должен сбегать за бочками и приготовить растения, чтобы отвезти их домой. Может, я поплыву на этом корабле. Позволите ей остаться и помочь мне?

– Мы обе поможем, – бросила женщина. – Я ее одну в этом городе не оставляю.

Она подоткнула юбки и пошла к кромке воды. Джей наблюдал за обеими индианками. Они не обнялись, просто остановились в паре дюймов друг от друга и смотрели друг другу в лицо так, как будто за один взгляд могли прочитать все, что им нужно было знать. Потом мать коротко кивнула, они обернулись и рядышком, так близко, что плечи их соприкасались, вместе склонились над растениями.

Джей отправился к своему жилищу, чтобы раздобыть бочки для упаковки растений.

Они трудились до темноты. На следующий день работа продолжилась.

Черенки оборачивали влажной тканью и пересыпали землей, затем слоями укладывали в бочки между мокрыми тряпками и листьями, упаковывали семена в сухой песок и запечатывали крышку.

Когда все было сделано, у Джея в итоге оказалось четыре бочки, наполовину заполненные растениями, которые он будет держать открытыми, чтобы туда попадал свежий воздух и можно было поливать их пресной водой, плюс одна запечатанная бочка с семенами. Он громко позвал матросов с корабля, двое спустились на берег и погрузили бочки. По крайней мере, у Джея будет достаточно места, чтобы заботиться о своем грузе по пути домой. Обратно в Англию собирались только несколько пассажиров. Прочие места отводились для табака.

– Мы отплываем утром при первом свете дня, – предупредил Джея капитан. – Вы лучше погрузите свои вещи на борт уже сегодня и сами переночуйте на корабле. Я не могу ждать пассажиров. Когда начнется отлив, мы уйдем вместе с ним.

Джей кивнул:

– Хорошо.

У него не было ни малейшего желания возвращаться в гостиницу и встречаться с озлобленной хозяйкой. Он подумал, что, если та в его присутствии назовет девочку животным, он вступится за ребенка, и тогда выйдет ссора, а то и что-нибудь похуже.

Он повернулся к обеим женщинам.

– Как ее зовут? – спросил он у матери.

– Мэри.

– Мэри?

Она кивнула:

– Ее отняли у меня совсем ребенком и крестили Мэри.

– Вы называете ее этим именем?

Она запнулась, как будто не была уверена, что может доверять ему. Но тут что-то пробормотала девочка, стоявшая рядом.

– Ее зовут Сакаханна.

– Сакаханна? – переспросил Джей.

Девочка улыбнулась и кивнула:

– Это значит «вода».

Джей согласно склонил голову и вдруг понял, что слышит родную речь:

– Ты говоришь по-английски?

Она снова кивнула.

Его охватило мгновенное чувство глубочайшего горестного замешательства.

– Тогда почему ты… ни разу… Ни разу… Я не знал! Все это время, что мы путешествовали вместе, ты была немая!

– Я приказала ей никогда не разговаривать с белым человеком, – вмешалась женщина. – Я думала, она будет в большей безопасности, если не будет отвечать.

Джей открыл было рот, чтобы возразить: лучше, если бы она могла заговорить, защитить себя.

Но мать резким движением руки запретила ему продолжать.

– Я сама сидела в тюрьме из-за того, что сболтнула лишнее, – заметила она. – Иногда лучше вообще ничего не говорить.

Джей посмотрел на корабль, высившийся за спиной индианки. Внезапно его посетила мысль, что он не хочет уезжать. Неожиданное открытие, что у девочки было имя и что она могла понимать его, делало ее ужасно интересной. Что она думала все эти дни их молчаливого товарищества? Что она могла бы сказать ему, но не говорила? Она как будто была заколдованной принцессой из сказки и вдруг обрела дар речи. Когда он исповедовался перед ней и рассказывал о своих чувствах, о доме, о детях, о растениях, она выслушивала его признания с безмятежным лицом. Но она понимала его, понимала все, что он говорил. Получалось, она знала его лучше, чем любая другая женщина, когда-либо знавшая его раньше. И значит, она знает, что только вчера утром он боролся с искушением остаться здесь, на этой новой земле, остаться с ней.