Натаниэль подскочил.

В комнате Саймона Лавлейса находился кто-то ещё; он стоял в тени, рядом со шторами. Натаниэль не видел, как он вошёл. Не видел этого и волшебник, который так и продолжал стучать по клавиатуре, сидя спиной к гостю — высокому, крепко сбитому мужчине, закутанному в кожаный дорожный плащ. И плащ, окутывавший фигуру незнакомца с головы до пят, и сапоги гостя были заляпаны грязью. Густая чёрная борода скрывала чуть ли не большую часть лица. Над бородой виднелись поблескивающие в темноте глаза. Отчего-то при взгляде на этого человека по спине у Натаниэля поползли мурашки.

Очевидно, неизвестный что-то сказал или издал какой-то звук, потому что Саймон Лавлейс дернулся и резко обернулся.

Изображение замерцало, потускнело, проступило снова. Натаниэль выругался и наклонился ещё ниже. Сцена в зеркале за эти несколько секунд успела измениться. Гость и хозяин теперь оказались рядом — бородач в плаще подошёл к столу. Саймон Лавлейс что-то быстро говорил ему. Он протянул руку, но неизвестный коротким кивком указал на стол. Волшебник кивнул, выдвинул ящик, извлек оттуда мешок и вытряхнул его содержимое на столешницу. Из мешка посыпались пачки банкнот.

Бронзовый диск заговорил, хрипло и настойчиво.

— Я просто хотел тебя предупредить — пожалуйста, не надо больше меня бить! — что туда идёт какой-то наблюдатель. Он в двух комнатах оттуда и приближается. Нам надо сматываться, босс, и побыстрее.

Натаниэль прикусил губу.

— Оставайся там до последней возможности. Я хочу видеть, за что он платит. И запомни их разговор.

— Босс, ты роешь себе могилу.

Незнакомец выпростал из-под плаща руку в перчатке и медленно сложил банкноты обратно в мешок. Натаниэль едва не скакал от ярости — бес в любой момент может смыться оттуда, и тогда он, Натаниэль, так и не выяснит, что означала эта сцена!

К счастью, Саймон Лавлейс вполне разделял его нетерпение. Он снова протянул руку, на этот раз — более настойчиво. Незнакомец кивнул. Он запустил руку под плащ и достал небольшой пакетик. Волшебник тут же вцепился в него и принялся сдирать обертку.

— Он в дверях! — взвыл бес. — Сматываемся! — Но Натаниэль всё-таки успел увидеть, как его враг справился с оберткой и извлек из пакетика что-то блестящее, — а потом изображение исчезло. Натаниэль произнёс короткую команду, и в зеркале неохотно возникло лицо младенца.

— Чего, опять? Слушай, ну мне нужно хоть немного соснуть! Уф, ну и близко же он был! Нас чуть не сцапали!

— О чем они говорили?

— Э-э… о чём, бишь, они говорили?.. Нет, я, конечно, мог услышать какие-то обрывки, мог, хотя слух у меня теперь уже не тот, после такого долгого заточения…

— Сейчас же говори!

— Тот здоровый тип почти ничего и не говорил. Ты случайно не заметил красные пятна у него на плаще? Оч-чень подозрительные. Не кетчуп, точно. Да, так что же он сказал… «У меня». А потом: «Плата вперед». Я бы сказал, этот человек знает цену словам.

— Это был демон?

— Судя по твоему невежливому замечанию, ты имеешь в виду кого-то из благородных обитателей Иного Места? Нет. Это был человек.

— А что сказал волшебник?

— Ну, он был малость разговорчивее. Я бы даже сказал, болтливее. «Он у тебя?» Это он с этого начал. Потом сказал: «Как ты его?.. Нет, не надо, я не хочу знать подробностей. Просто отдай мне». Это всё он выпалил на одном дыхании. Потом достал денежки.

— Что это было? Что за вещь? Никто не сказал?

— Уж не знаю, смогу ли я припомнить… Э-ей! Погоди! Не надо меня бить — я же всё рассказываю! Когда тот здоровый тип отдал волшебнику пакетик, он кое-что сказал…

— Ну?!

— Очень тихо сказал, еле-еле слышно…

— Да что, что он сказал?!

— Он сказал: «Амулет Самарканда твой, Лавлейс». Вот что он сказал.

Натаниэлю потребовалось ещё шесть месяцев, прежде чем он решил, что готов. Он оттачивал своё мастерство, учил всё новые, всё более сильные Приказы и заставлял себя плавать каждое утро, чтобы стать сильнее. И действительно, он окреп разумом и телом.

Ему никогда больше не удавалось понаблюдать за своим врагом. Уж неизвестно, засекли их тогда или нет, но у демона больше не получалось подобраться достаточно близко к Лавлейсу. Ну да неважно. Натаниэль уже узнал всё, что нужно.

Весна сменялась летом. Натаниэль сидел в саду, обдумывая и шлифуя свой план. План ему нравился — он выгодно отличался простотой и ещё одним, даже более важным достоинством: никто во всём свете не догадывался об истинной силе Натаниэля. Наставник лишь теперь заказал ему линзы и начал поговаривать насчёт того, что зимой нужно будет заняться простейшими заклинаниями демонов. В глазах наставника, преподавателей и даже миссис Андервуд Натаниэль был учеником, лишенным особых талантов. И пускай оно так и остается, пока он не похитит Амулет Саймона Лавлейса.

Эта кража должна стать началом, пробой сил. А уж потом, если всё пройдет нормально, он расставит свою ловушку.

Оставалось лишь найти слугу, способного сделать то, что требовалось Натаниэлю. Кого-нибудь достаточно сильного и находчивого, чтобы выполнить его план, но не настолько могущественного, чтобы он представлял угрозу для самого Натаниэля. Ещё не время браться за подчинение самых могучих демонов.

Натаниэль проштудировал все имевшиеся у его наставника труды по демонологии. Он изучил послужные списки многовековой давности. Он прочел о меньших слугах Соломона и Птолемея.

В конце концов он сделал свой выбор.

Это будет Бартимеус.

Я знал, что по возвращении в мансарду нам предстоит изрядная потасовка, и как следует к ней приготовился. Первым делом я решил, какой облик мне принять. Мне нужно было что-нибудь такое, чтобы мальчишка хорошенько разозлился, вышел из себя и обо всем позабыл, — а значит, как ни странно это звучит, большинство моих жутких личин не годились. Тут требовалось нечто вполне определённое. Как ни странно, но волшебники злятся куда сильнее, если их оскорбляет кто-то, похожий на человека, чем когда их осыпает ругательствами привидение или пышущий огнём крылатый змей. Только не спрашивайте меня почему. Так уж у людей устроены мозги.

Я прикинул, что лучше всего будет принять обличье мальчишки примерно одних лет с Натаниэлем, чтобы тут же разбудить в нем чувство соперничества. Нет проблем. Птолемею, когда мы с ним общались теснее всего, было четырнадцать. Значит, пусть будет Птолемей.

После этого мне осталось лишь освежить в памяти лучшие свои контрзаклинания и с удовольствием предвкушать скорое возвращение домой.

Проницательные читатели могли заметить, что я воспрянул духом и стал гораздо оптимистичнее смотреть на свои взаимоотношения с этим мальчишкой. Они совершенно правы. Почему я приободрился? Да потому, что узнал имя, данное ему при рождении[33].

Впрочем, надо отдать парню должное: он не стал уклоняться от боя. Едва лишь он добрался до своей комнаты, как тут же натянул куртку, скакнул в свой круг и громко вызвал меня. Мог бы и не орать так, кстати. Я и без того скользил рядом с ним.

Мгновение спустя во втором круге возник мальчишка-египтянин в обычном наряде лондонского сорванца. Я ослепительно улыбнулся.

— Так значит, Натаниэль? Круто! И совершенно тебе не идёт. Я бы скорее подумал, что тебя зовут как-нибудь попроще — Берт или там Чак.

Мальчишка побелел от гнева и страха; я заметил в его глазах панику. Он с трудом взял себя в руки и соврал:

— Вовсе это и не моё истинное имя. Истинного не знает даже мой наставник.

— Ага, как же. Ты что, меня за дурака держишь?

— Думай, что хочешь. Я велю тебе…

Я просто ушам своим не поверил — он пытался поручить мне ещё что-то! Я расхохотался ему в лицо, нахально подбоченился и перебил его:

— А у тебя ничего не слипнется?

— Я велю тебе…

— Облезешь и неровно обрастешь!