Щель закрылась, и даже шрам на её месте молниеносно затянулся.

Когда она исчезла, зал вдруг показался пустым, словно огромная пещера. Всего одна люстра и несколько небольших настенных светильников по-прежнему продолжали гореть, рассеивая полумрак.

За окном вечернее небо успело посереть — уже сгущались сумерки. Слышно было, как ветер шуршит в кронах деревьев.

А в зале царила абсолютная тишина. Толпа волшебников и парочка избитых, потрепанных бесов застыли недвижно. Двигался лишь один: мальчишка, что, прихрамывая, шёл к центру зала, и в руке у него болтался Амулет Самарканда. Нефритовая вставка Амулета тускло поблескивала.

Среди всеобщего гробового молчания Натаниэль подошёл к Руперту Девероксу, наполовину придавленному распростертым министром иностранных дел, и осторожно вложил Амулет ему в ладонь.

Вот в этом весь этот мальчишка. После того как он свершил величайшее деяние всей своей невеликой жизни, логично было бы ожидать, что он тихо осядет на пол от изнеможения и облегчения. И что же, осел он? Как бы не так! Это был его счастливый шанс, и мальчишка использовал его на полную катушку, самым мелодраматическим образом. Он, еле живой, словно раненая птица, прохромал под взглядами присутствующих через разгромленный зал прямо к средоточию власти. Что он намеревался сделать? Этого не знал никто. И никто не смел предполагать (я собственными глазами видел, как дернулся премьер-министр, когда мальчишка протянул к нему руку). А затем состоялся кульминационный момент сей маленькой постановки: легендарный Амулет Самарканда — подними его повыше, чтобы всем было видно! — вернулся в лоно правительства. Мальчишка даже не забыл почтительно поклониться.

Естественно, это произвело фурор.

Каково представление, а? На самом деле это инстинктивное стремление произвести впечатление на толпу даже в большей степени, чем его способность изводить джиннов, заставило меня подумать, что мальчишке, возможно, суждено добиться в этой жизни редкостных успехов[122]. И эти его действия определённо произвели желаемый эффект: он в мгновение ока оказался в центре восхищенной толпы. Воспользовавшись тем, что в этой суматохе никому не было дела до меня, я сменил облик Птолемея на внешность мелкого беса и, когда толкотня немного улеглась, скромно повис у мальчишки за плечом. Я совершенно не желал, чтобы кто-нибудь засек мои истинные возможности. В противном случае кто-то мог вспомнить об отчаянном демоне, недавно бежавшем из государственной тюрьмы.

Плечо Натаниэля оказалось идеальным насестом для желающего понаблюдать за последствиями несостоявшегося государственного переворота, ибо мальчишка ещё самое меньшее несколько часов оставался в центре внимания. Куда бы ни шли премьер-министр и прочие видные лица правительства, Натаниэль постоянно был рядом с ними, отвечал на множество их вопросов и подкреплял силы конфетами, услужливо подносимыми всякими мелкими сошками.

Когда наконец-то была произведена перекличка, выяснилось, что среди пропавших числятся четыре министра (к счастью, достаточно незначительных) и один замминистра[123]. Кроме того, несколько волшебников сильно преобразились внешне либо претерпели иные неудобства.

Всеобщее облегчение быстро сменилось гневом. С уходом Рамутры волшебники сумели натравить своих рабов на магические барьеры в дверях и в окнах и поспешно выскочили из зала. Усадьбу тщательно обыскали, но так никого и не нашли, кроме множества слуг, мертвого старика и очень злого мальчишки-слуги, запертого в туалете. Тот волшебник с рыбьей физиономией, Руфус Лайм, удрал — что и неудивительно. Никаких следов чернобородого человека, охранявшего ворота, тоже не обнаружилось. Оба словно растаяли в воздухе.

Натаниэль также провел дознание на кухне, среди поваров, забившихся в кладовку и там дрожавших от страха. Повара сообщили, что примерно с полчаса назад[124] шеф-повар испустил громкий вопль, вспыхнул синим пламенем и чудовищно увеличился в размерах, а потом исчез в облаке серы. При обыске кухни был обнаружен мясницкий нож, глубоко погрузившийся в камни очага — последнее воспоминание о рабстве Факварла[125].

Поскольку главные заговорщики погибли или бежали, волшебники принялись допрашивать слуг. Однако же те сумели доказать, что ничего не знали о готовящемся заговоре. Они сообщили, что несколько недель назад Саймон Лавлейс принялся наводить на зал новый лоск и вход туда надолго оказался закрыт для всех. Незримые работники — их труды сопровождались странными звуками и цветными вспышками — сделали стеклянный пол и заложили под него новый ковер[126], а надзирал за ними некий хорошо одетый джентльмен, круглолицый, с рыжеватой бородкой.

Это дало новую зацепку. Мой хозяин тут же сообщил, что сегодня утром видел именно такого человека, уезжающего из поместья, и в лондонскую полицию — а также полицию окрестных графств — тут же полетели гонцы с описанием этого человека.

Когда все мыслимые меры были приняты, Деверокс со старшими министрами подкрепились шампанским, холодным мясом и фруктами в желе и наконец-то выслушали историю моего хозяина целиком. Что это была за история! Какую потрясающую байку он состряпал! Даже меня, хоть я давно привык к людскому двуличию, потрясла та наглая ложь, которую он сочинил. Откровенно говоря, ему действительно было что скрывать. Например, то, что он сам стащил Амулет Самарканда. Или моё столкновение с Шолто Пинном. Но в его истории наличествовало много и такого вранья, без которого прекрасно можно было обойтись. Я тихо сидел на плече у мальчишки и слушал, как меня именуют «мелким бесом» (пять раз) «разновидностью фолиота» (два раза) и даже «гомункулусом» (один раз)[127]. Можете себе представить подобное оскорбление?!

Но и это было ещё не всё! Мальчишка поведал (сделав круглые скорбные глаза), что его дорогой наставник, покойный Артур Андервуд, давно подозревал Саймона Лавлейса, но не мог добыть доказательств. И так тянулось до того рокового дня, когда Андервуд случайно узнал, что у Лавлейса находится Амулет Самарканда. Но прежде чем он успел сообщить об этом властям, Лавлейс в сопровождении своего джинна явился к ним домой, задумав убийство. Андервуд вместе со своим верным учеником, Джоном Мэндрейком, оказал героическое сопротивление, и даже миссис Андервуд внесла свой вклад, отважно попытавшись остановить Лавлейса. Но всё было тщетно. Мистер и миссис Андервуд погибли, а Натаниэлю пришлось бежать, спасая свою жизнь. Ему помог один мелкий бес. Когда мальчишка рассказывал об этом, в глазах у него стояли слёзы, как будто он и вправду верил во всю эту белиберду.

На этом основная часть вранья закончилась. Не имея возможности доказать вину Лавлейса, Натаниэль отправился в Хедлхэм-Холл в надежде как-нибудь предотвратить готовящееся чудовищное преступление. И теперь он счастлив, что ему удалось спасти жизни благородных правителей его страны, и так далее, и тому подобное. Честное слово, бес, и тот бы заплакал от умиления.

Но они это съели! Проглотили и даже не поморщились! Натаниэль ещё раз наскоро перекусил, глотнул шампанского, и его увезли в министерском лимузине в Лондон, навстречу новым расспросам.

Я, конечно же, отправился следом за ним. Не хватало ещё, чтобы он исчез из виду! За ним должок. Невыполненное обещание.

Шаги слуги стихли. Мы с мальчишкой огляделись по сторонам.

— Мне больше нравилась твоя старая комната, — сказал я. — Тут воняет. И даже повернуться негде.

— Ничего и не воняет.

— Воняет. Свежей краской, пластиком и всякими новыми сборными штуковинами. Хотя тебе это, я полагаю, как раз подходит — не так ли, мистер Мэндрейк?