Натаниэль уныло посмотрел на лист бумаги, лежащий между ними. На листе был изображен сложный орнамент: переплетение листьев и цветов и вписанные меж ними абстрактные фигуры. Натаниэль перерисовывал этот узор в свой альбом. Он трудился над ним вот уже два часа без перерыва, но позади была едва половина работы.

— Ну, просто это кажется таким бессмысленным… — тихо сказал он.

— Нет, это вовсе не бессмысленно, — возразила мисс Лютьенс. — Дай-ка я взгляну, что у тебя получается. Хм. Неплохо, Натаниэль. Очень даже неплохо. Только вот взгляни — тебе не кажется, что этот купол чуть больше, чем в оригинале? Вот здесь — видишь? И ты оставил дыру вот в этой веточке — а это уже серьёзная ошибка.

— Но ведь маленькая! А остальное всё в порядке, разве нет?

— Не в этом дело. Если ты будешь копировать пентакль и оставишь в нем прореху — что получится? Ты можешь поплатиться жизнью. Ты же не хочешь умереть из-за такой мелочи, ведь правда, Натаниэль?

— Не хочу.

— Вот и прекрасно. Значит, ты не должен делать ошибок. Или они тебя погубят. — Мисс Лютьенс откинулась на спинку стула. — Ну а теперь начни сначала.

— Мисс Лютьенс!!!

— Мистер Андервуд не стал бы делать поблажек. — Учительница ненадолго умолкла, задумавшись. — Но судя по твоему крику души, бесполезно ожидать, что прямо сейчас ты преуспеешь больше. Потому мы на сегодня закончим. Отправляйся-ка ты в сад. Тебе не помешает погулять на свежем воздухе.

Для Натаниэля сад был приютом и местом уединения. Здесь никогда не проводилось никаких уроков. С этим местом не было связано никаких неприятных воспоминаний. Сад был вытянутым и редким; его окружала высокая стена из красного кирпича. Летом по ней вился цветущий плющ, а над лужайкой простирали ветви шесть яблонь. В самом сердце сада разрослись два рододендроновых куста; за ними был укромный уголок — его почти не было видно из окон дома. Здесь росла высокая, сочная трава. Каштан, возвышающийся за стеной сада, отбрасывал тень на каменную скамью. Рядом с позеленевшей от лишайников скамейкой стояло мраморное изваяние человека, сжимающего в руке разветвленную молнию. Человек был одет в викторианский сюртук, а на щеках его топорщились короткие баки, словно жвала у жука. Статуя потемнела от времени и непогоды и покрылась тонким слоем мха, но до сих пор производила впечатление огромной энергии и мощи. Натаниэль был очарован ею и даже однажды решился спросить у миссис Андервуд, кто это. Но она лишь улыбнулась.

— Спроси у своего наставника, — сказала она. — Он знает все.

Но Натаниэль не посмел ни о чём расспрашивать мистера Андервуда.

Именно сюда, в это тихое местечко с его уединением, скамьей и статуей, и приходил Натаниэль, когда ему нужно было собраться с духом перед уроком у своего грозного, сурового наставника.

В промежутке между шестью и восемью годами Натаниэль виделся со своим наставником лишь раз в неделю. Эти визиты происходили по пятницам, во второй половине дня, и превратились в настоящий ритуал.

После обеда Натаниэль поднимался к себе наверх, чтобы умыться и надеть чистую рубашку. Потом, ровно в половине третьего, он должен был предстать перед дверью читальни, расположенной на первом этаже. Ему следовало постучать три раза, и тогда изнутри раздавалось дозволение войти.

Наставник, небрежно развалившись, восседал в плетеном кресле у окна. Свет с улицы окутывал силуэт мистера Андервуда туманным ореолом, так что лицо его оставалось в тени. Натаниэль входил, и длинная тонкая рука указывала на заваленную грудой подушек тахту у противоположной стены. Мальчик садился туда и, сдерживая волнение, заставляющее сердце выпрыгивать из груди, изо всех сил ловил каждое слово наставника, каждую его интонацию, чтобы, не дай бог, ничего не упустить.

Поначалу, пока Натаниэль был мал, волшебник обычно довольствовался тем, что расспрашивал мальчика, как идут занятия, обсуждал с ним векторы, алгебру или принципы вероятности, просил вкратце пересказать историю Праги или изложить по-французски ключевые события Крестовых походов. Мистер Андервуд почти всегда оставался доволен ответами — Натаниэль был способным учеником.

Изредка наставник жестом велел мальчику умолкнуть посреди ответа и сам начинал говорить о целях и ограничениях магии.

— Волшебник, — говорил он, — обладает властью. Он напрягает волю и добивается результата. Он может совершать это и из эгоистических побуждений, и из добродетельных. Его действия могут вести и к добру, и ко злу. Но по-настоящему плохим можно назвать лишь некомпетентного волшебника. В чем заключается некомпетентность, мальчик?

Натаниэль беспокойно заерзал на подушках.

— В потере контроля.

— Правильно. Если исключить из контроля над необходимыми силами магическую составляющую, что останется?

Натаниэль качнулся взад-вперёд.

— Э…

— Пошевели мозгами, мальчик. Пошевели мозгами. Три «С».

— Скрытность, сила, самосохранение, сэр.

— Правильно. Что есть величайшая тайна?

— Духи, сэр.

— Демоны, мальчик. Называй их так, как они того заслуживают. О чём никогда нельзя забывать?

— Демоны очень злобные и непременно причинят вред, если только смогут, сэр. — При этих словах голос Натаниэля дрогнул.

— Недурно, недурно. У тебя превосходная память. Но отнесись внимательнее к тому, как ты произносишь слова — такое впечатление, будто у тебя язык заплетается. Стоит тебе в неподходящий момент неправильно произнести хотя бы один слог, и демон мгновенно воспользуется представившейся возможностью.

— Да, сэр.

— Итак, демоны — великая тайна. Простолюдины знают об их существовании и знают, что мы можем общаться с ними, — и потому они так боятся нас! Но они не осознают истины в её полноте — что всей своей силой мы обязаны демонам. Без помощи духов мы были бы всего лишь дешевыми фокусниками и шарлатанами. Наше единственное великое дарование заключается в умении вызывать демонов и связывать их своей волей. Если мы всё проделываем правильно, они вынуждены подчиняться нам. Но стоит нам допустить хоть малейшую ошибку, как эти твари накинутся на нас и разорвут нас в клочья. Мы ходим по лезвию ножа, мальчик. Сколько тебе лет?

— Восемь, сэр. Через неделю будет девять.

— Девять? Хорошо. Значит, со следующей недели ты начнешь должным образом изучать магию. Мистер Парцелл хорошо потрудился, дав тебе все необходимые базовые познания. Впредь мы будем встречаться дважды в неделю. Я начну знакомить тебя с основными принципами и догматами нашего сословия. Ну а на сегодня мы закончим тем, что ты расскажешь древнееврейский алфавит и сосчитаешь на иврите до десяти. Приступай.

Под присмотром наставника и учителей образование Натаниэля продвигалось вперёд семимильными шагами. Он с радостью рассказывал миссис Андервуд о своих успехах и млел от её похвал. По вечерам он смотрел в окно на далекое жёлтое сияние, окутывающее башню Парламента, и мечтал о том дне, когда он войдет туда как волшебник, как один из министров благородного правительства.

Через два дня после дня рождения Натаниэля, когда он сидел и завтракал, на кухню вошёл его наставник.

— Оставь это и ступай за мной, — велел волшебник.

Натаниэль прошёл следом за ним в комнату, служившую его наставнику библиотекой. Мистер Андервуд остановился рядом с широкой книжной полкой, заставленной томами всех цветов и размеров, от переплетенных в кожу словарей великих языков древности до потрепанных жёлтых книжечек в бумажных переплетах с таинственными знаками на корешках.

— Вот твой круг чтения на ближайшие три года, — сказал волшебник, похлопав по полке. — К двенадцати годам ты должен ознакомиться со всем, что содержится в этих книгах. Здесь в основном книги на среднеанглийском, латыни, чешском и иврите, хотя в описаниях египетских похоронных ритуалов встречаются фрагменты на коптском. Тут тебе пригодится коптский словарь. Твоё дело — прочитать всё это. Нянчиться с тобой мне некогда. Мистер Парцелл по-прежнему будет заниматься с тобой языками. Ты всё понял?