Я молча смотрела на нее, но она не поднимала на меня глаз.

Тогда я вытерла тряпкой лужу и продолжила разливать воду по кружкам. Олаф Паллсон держал овец и жил за две фермы от нас. Кажется, я видела Асмундура Олафсона пару раз, на ярмарке. Он был высокий и светловолосый, но я совершенно не помнила его лица.

Поскольку я продолжала молчать, моя приемная мать оставила тесто и посмотрела на меня.

— Сунна, тебе шестнадцать. Большинство девушек твоего возраста уже замужем, многие стали матерями. Асмундур хороший парень, и он старший сын, а значит, унаследует отцовскую ферму.

— Я не хочу замуж, — зачем-то сказала я, хотя прекрасно понимала, что у меня нет выбора.

— Сунна, — она вытерла руки о фартук. Моей мачехе было не больше тридцати пяти лет. — Сунна, у нас с отцом шесть ртов, которые надо кормить.

Я кивнула, взяла пустое ведро и пошла к колодцу. Им было нелегко взять меня в семью, но я старалась быть полезной, ухаживая за малышами и помогая маме по дому. Эти шесть лет были для меня передышкой.

После трех дней проливного весеннего дождя суббота выдалась ясной и солнечной. Было еще холодно, но дни потихоньку прибывали, и месяца через два должно было наступить летнее тепло.

Мои приемные родители проводили меня в церковь. Дороги развезло, в глубоких колеях стояла вода. Заглянув в одну из луж, я увидела свое отражение и подумала: «Это я, в день свадьбы». Мои длинные светлые волосы были заплетены в косы на макушке, и вся одежда была чистой. Momer

[15]

сама сплела мне венок из лавра.

Я подняла голову и увидела Асмундура и его отца, ожидавших нас у церкви.

«Вот, значит, какой он», — подумала я, разглядывая широкое крестьянское лицо своего жениха.

Это было в 1567 году.

Тогда я выглядела именно так, как сейчас. Мой молодой муж умер через два года после свадьбы, от оспы.

Моргая, я встала с пола.

— Идем, выпьем чайку, — сказала Ривер, гася лампу. — Завтра все уберем.

Когда свет погас, мое призрачное отражение в стекле тоже исчезло. Мы прошли по темному коридору, спустились по узкой лестнице. На ходу я то и дело дотрагивалась до своих волос. Кажется, без окраски они стали гораздо мягче. Я не узнавала себя. Наверное, теперь я буду вздрагивать каждый раз при взгляде в зеркало. Поверьте, я очень-очень давно так не выглядела.

Когда мы вышли во двор, Ривер посмотрела на небо и сказала:

— Я и не думала, что уже так поздно.

Я тоже посмотрела на звезды, полускрытые облаками. Созвездия широким полукругом двигались через ночь по небу. Судя по звездам, ночь еще не дошла до середины, но ее первые часы уже миновали. Наверное, сейчас было что-то между десятью и двенадцатью, но из-за облаков сказать точнее было трудно.

— Около десяти? — наугад спросила я.

— Да, — заметно обрадовалась Ривер. — Я вижу, что ты впитываешь знания, сама того не желая.

Я кивнула. Наверное, она была права. Я не узнавала себя, и не понимала, что мне теперь с собой делать. Мне казалось, будто открывающее заклинание не только проявило мое прошлое, но стерло настоящее. Все вокруг казалось новым и незнакомым. Больше всего мне хотелось вернуться в свою комнату и как следует изучить себя в зеркале.

Тьма сгустилась вокруг нас, и я невольно прильнула поближе к Ривер, не сводя глаз с огней большого дома впереди. Что-то холодное и невесомое коснулось моего носа и, запрокинув голову, я увидела маленькие снежинки, кружившие в ночном небе.

Кругом было холодно, темно и снежно. Как в детстве, как в самые ранние годы моей жизни. Поэтому я всегда предпочитала места потеплее. Даже в Лондоне никогда не было так холодно... Сначала я стала выглядеть, как раньше, а теперь вдруг и погода стала казаться мне похожей на прежнюю, и все это вместе рождало во мне нехорошие мысли и непонятную тревогу.

Мы дошли до крыльца кухни, освещенного прямоугольником светящегося окна. Я рванулась к двери, мечтая поскорее очутиться внутри, среди других людей, но Ривер остановила меня, взяв за руку. Я посмотрела на нее.

— Когда-то ты была там, — тихо сказала она, указывая рукой куда-то в пространство. — Теперь ты здесь, — она ткнула в небо второй рукой, обозначив точку на большом удалении от первой. — Время движется вперед. Ты больше не там, понимаешь?

— Типа того, — сказала я, а про себя подумала: «Нет».

Ривер покачала головой.

— Ты начала там, в 1551 году, — она снова указала точку в воздухе. Маленькие снежинки падали на ее волосы, растворяясь в седых прядках. — Теперь ты здесь. Здесь — Она энергично рассекла воздух второй рукой. Потом уперлась пальцами мне в грудь. — Ты. Здесь. Ты — сейчас. Ты — вот в этот миг!

Наверное, я продолжала глупо таращиться на нее, потому что Ривер вздохнула и распахнула кухонную дверь. В тот же миг на нас хлынули тепло, свет и запахи недавней готовки. В кухне было тепло, чисто, пусто, но все еще светло.

Я ужасно проголодалась, что было весьма необычно. Хотя больной я себя тоже не чувствовала.

— Ну что, грушевые чипсы? — спросила Ривер, открывая холодильник. — И чай!

Глава 21

Если большую часть жизни прожить хамелеоном, постоянно и радикально меняя свою внешность, то трудно перестать вздрагивать, видя в зеркале свое настоящее лицо.

На протяжении этих лет я перепробовала все оттенки волос от белого до черного, включая синий, зеленый и фиолетовый, а также все варианты длины — от короткого ежика до длинных локонов. Я была худой, как спица, и приятно упитанной, толстой и беременной, тощей и изможденной. Была белокожей северянкой, месяцами не видевшей солнца, п загорелой, как каштан, смуглянкой, обожженной экваториальным солнцем, пропитавшим мою кожу до самых костей.

Теперь я выглядела именно так, как должна была вы глядеть выросшая девочка, которой я когда-то была. Это было странно, непривычно и тревожно, я чувствовала себя выставленной напоказ и совершенно беззащитной. Утром я надела несколько свитеров, обмотала шею пушистым шарфом и повязала волосы косынкой, что, как ни смешно, лишь усилило мое сходство с той, кем я была когда-то. Крестьянкой. Собравшись с духом, я спустилась вниз. В то утро я должна была накрывать на стол к завтраку.

На кухне я быстро поздоровалась с Дайсуко и Чарльзом, которые готовили завтрак.

Про себя я отметила, что кухня выглядела чистенькой и аккуратной, хотя ребята готовили еду на тринадцать человек. Как им это удавалось? Они оба были изящными и элегантными, и от них всегда исходило какое-то внутренне спокойствие. А вот, скажем, Бринн вечно переворачивала все вверх дном на кухне, и Лоренцо тоже... Они оба были яркими, красивыми и невероятно притягательными. Рейн был аккуратным, а Нелл — неряхой. Мы с Джесом были одинаково неорганизованными, и я уверена, что это сходство немало всех удивляло.

Но я опять отвлеклась. Схватив поднос с посудой, я со всех ног бросилась в столовую, где все еще стояли предрассветные сумерки. Внутри у меня все дрожало, я была взвинчена до предела, даже не помню, когда со мной в последний раз бывало такое. После завтрака я собиралась на работу и уже заранее решила улучить свободную минутку и ненадолго запереться в служебном туалете с коробкой краски для волос. Скажем, каштановой. На этот раз.

Дверь в кухню распахнулась, и вошел Солис с охапкой срезанных веток. Я молча кивнула ему, не поднимая глаз. Он поставил на середину стола высокую вазу и принялся расставлять в ней ветки, устраивая икебану в три фута высотой.

— Принудительное цветение, — пробормотал он, поглаживая тонкими пальцами кору. — Никакой магии, достаточно просто принести ветки в тепло. Но правильно ли заставлять их идти против своей природы?

Казалось, Солис разговаривал сам с собой, не глядя на меня, и я очень надеялась, что этот вопрос не предполагает ответа. Признаться, я не способна размышлять на темы экзистенциальной философии до того, как выпью первую чашку кофе.