Ривер была терпелива, как и положено тысяча трехсотлетней женщине. Ее ясные теплые глаза внимательно смотрели на меня.

— Но если ты бессмертная, аэфрелиффен, тебе начинает казаться, будто впереди тебя ждет только забвение. Или еще хуже, ты твердо знаешь, что жила, допустим, в 1250 году, и это ужасно, поскольку ты абсолютно не помнишь, чем занималась, и как это было. Если ты бессмертная, года проносятся стремительно и теряют свой смысл. Года, десятилетия и целые века пролетают в мгновение ока, так что какой-нибудь 1700 год вспоминается лишь как дурацкая вечеринка, на которую ты зачем-то заглянула.

Я молчала, теребя в руках концы шарфа.

— Из-за относительной долготы нашей жизни многие вещи утрачивают важность или и вовсе теряются на фоне столь богатых декораций, — неторопливо продолжала Ривер. — Сколько у тебя было возлюбленных? Сколько детей? Скольких друзей, которых ты когда-то любила, ты потеряла? Для обычных людей каждое из этих событий грандиозно, оно определяет или изменяет всю их жизнь. Для нас это не более чем краткий эпизод. Однако это не проходит бесследно. Мало-помалу, шажок за шажком, потеря за потерей, мы сами начинаем уменьшаться. За долгие годы мы накопили такой груз потерь, что большинство людей, событий и переживаний утратили для нас свою ценность, вес и смысл. Мы разучились ценить и чувствовать. Мы забыли, что значит любить.

Вообще-то, тут было над чем подумать. По крайней мере, кое-что показалось неприятно знакомым.

— Здесь мы первым делом заставляем всех, — как ни в чем не бывало сообщила Ривер, — пройти интенсивный курс восстановления утраченной способности ценить каждую минуту, каждое мгновение жизни. Мы научим тебя чувствовать себя живой и живущей в настоящем. Здесь ты научишься ощущать и ценить то, что тебя окружает. В результате ты почувствуешь себя более цельной и счастливой.

Я прикусила губу, боясь, что она говорит правду, и заранее ненавидя эту правду.

— Именно поэтому все наши ученики работают в огороде, готовят еду, моют и убирают — то есть, занимаются рутинной и скучной работой. Для бессмертных это почти немыслимо, правда? Мы привыкли постоянно гоняться за новым огромным чувством, огромным событием, огромным ощущением — ведь ничего другого мы просто неспособны почувствовать.

Вот так. Приехали. Блин.

— Наш подарок тебе и всем бессмертным, которые сюда приходят, заключается в том, что вы научитесь ценить и чувствовать каждый миг бытия, погружая руки в мыльную пену. Вы по-настоящему разглядите каждый сорняк, который вытаскиваете, и услышите его запах. Вы почувствуете твердую гладкость турнепса и ощутите свежий землистый вкус его ботвы. Научитесь оставаться в своей шкуре, не испытывая желания с воплем бежать куда подальше. Мы научим любить, ценить и знать самих себя. И только после этого, — она помолчала и снова улыбнулась, — можно суметь по-настоящему полюбить кого-то еще.

Я ничего не сказала. Горло снова сдавило, глаза щипало. С воплем бежать куда подальше — это было единственное, на что я сейчас была способна.

Боже, похоже, она и впрямь знает, о чем говорит! Пугающее открытие. Выходит, она действительно знает меня и все, что я чувствую. Вы представляете, как это было гадко и унизительно? Внутри я была настолько грязной, жалкой, раздавленной болью и страхом, что сама мысль о том, что кто-то видит мою изнанку, была для меня самой мучительной пыткой. Я чувствовала себя крысой в клетке, причем мою клетку уже начали медленно опускать в кипящее масло. Все глубже и глубже, нестерпимый жар уже начал жечь кожу..

— И, разумеется, — спокойно сказала Ривер, не обращая внимания на мой затравленный взгляд, ты научишься творить магию, не забирая жизнь. Ты станешь Тахти.

Я чуть не вскрикнула, когда она произнесла вслух это имя. Если о Терава бессмертные говорят очень редко, то о Тахти — вообще никогда. Никто из моих друзей никогда в жизни с ними не встречался, и многие считали, что это вообще миф. Но я приехала сюда в надежде, что это не Пне.

— Мы рождаемся такими, какие мы есть, — еле слышно выдавила я. — И не можем измениться.

— Очень немногие могут. Они меняются, — уверенно и спокойно возразила Ривер. — Именно так я стала Тахти. Мы творим свою магию без тьмы, без разрушения. Ты тоже сможешь этому научиться.

С тем же успехом она могла бы сказать, что я смогу научиться перестать быть человеком и превратиться в пришельца. Или в тигра. Это было примерно так же реально.

— Что вы хотите этим сказать? — потребовала я.

— Я не всегда была доброй и светлой, — ответила Ривер, вставая. — Было время, когда внутри у меня было... очень много тьмы. — Она отвернулась, словно почувствовав, что сказала лишнее. — А теперь нас ждет турнепс! — Она улыбнулась и махнула рукой в сторону двери.

Я смотрела на нее, не в силах осознать все, что она мне только что сказала.

Всего за десять минут Ривер бесстрастно извлекла на свет самую сокровенную мою суть, вскрыла грудную клетку и обнажила гниющий труп, скрытый внутри. Я была полностью уничтожена.

Уничтожена, но при этом, простите, голодна, как зверь. Несколько часов работы на холоде, под солнцем и ветром настолько обострили мой аппетит, что я буквально умирала от голода.

— Идем, — сказала Ривер, протягивая мне руку. — Можешь психовать и за едой. Я слышала, что сегодня на десерт у нас яблочный пирог. Для тех, кто отдаст должное нашему турнепсу.

О, Боже, Боже, Боже. Она меня знала. Как облупленную.

— Эй, Настасья, помоги!

Обернувшись на голос Ривер, я увидела ее идущей следом за потертым красным грузовиком. Было раннее утро, но я уже успела принести растопку для огромных каминов в столовой и главной гостиной. Не знаю, насколько это приблизило меня к спасению души, но все лучше, чем дергать свеклу. Выпустив ручки тележки с дровами, я бросилась к Ривер, которая склонилась к земле, удерживая за ошейник одного из наших псов.

— Настасья, тебе придется взять Джаспера, — сказала Ривер. Высыпавшиеся из пучка тонкие серебряные прядки легкими завитками обрамляли ее лицо.

— Ладно, — ответила я, протягивая руку. — Ой, а он что... Плохо себя вел?

— К сожалению, да. Мне ужасно неудобно, но я должна до восьми утра отвести капусту на фермерский рынок. Джаспер обычно ездит со мной, но в последнее время у него появились проблемы с местными собаками. Ты не могла бы взять его и заодно выкупать?

Я посмотрела на Ривер. Джаспер радостно запыхтел у моих ног, воняя до небес.

— Лучше всего томатным соком, — посоветовала Ривер. — Посади его в большую ванну и полей всего томатным соком. Я уже сказала Рейну принести сок и помочь тебе с мытьем.

— Гмм, — пробурчала я.

Зато Ривер, похоже, находила нечто очень забавное в том, чтобы дать мне такое отвратительное задание, и тщетно пыталась подавить смешок.

— Прости, Настасья, но у меня нет другого выхода. Ты моя последняя надежда. Побольше томатного сока, потом хорошенько намылить шампунем, и он у нас будет как новенький. Правда, Джаспер, детка?

Джаспер выглядел абсолютно счастливым и довольным собой.

— Извини, мне пора лететь. Спасибо тебе огромное! — Она быстро потрепала меня по плечу и бросилась к грузовику. Я молча смотрела, как она сдает задом и выезжает на длинною грунтовку, ведущую на главную дорогу.

Потом я посмотрела на Джаспера. Он улыбнулся мне во всю пасть. Видел бы меня сейчас кто-нибудь из моих друзей... Пожалуй, я показалась бы им такой же чокнутой и убогой, какими они казались мне теперь.

— Ладно, идем, что ли, — вздохнула я и потащила Джаспера к конюшням.

На территории Риверз Эдж был большой амбар, где проходили занятия, и несколько пристроек. Наша конюшня была рассчитана на десять лошаки, но Ривер держала только шесть. В одном углу располагалась каптерка для инвентаря, а напротив стояла огромная жестяная ванна. Рейн уже стоял возле нее, раскупоривая огромные жестянки тома того сока. На меня он посмотрел без всякого энтузиазма.