– Ой, мамочки, страшно, – усмехнулся водила. – Не хотел бы я, чтобы ты сердился на меня.

Служитель почтительно придержал дверь, давая Хари пройти. Переступив порог маленькой комнаты, Хари пожал ему руку – физический контакт представителей двух каст, высокой и низкой, не совсем обычный, но и не то чтобы неслыханный, маскировал передачу пакетика кокаина. Все выплаты осуществлялись безналичным путем, денежные потоки находились под строгим и неусыпным контролем; зато любой представитель высших каст, начиная с Профессионалов и далее, мог совершенно легально приобрести кокаин или иные возбуждающие средства; наркотики давно уже ходили на черном рынке как универсальный обменный эквивалент, а просить представителей нижних каст об одолжении, не подкрепляя просьбу дозой кокаина, считалось чуть ли не дурным тоном. Вот почему, отправляясь в социальный лагерь Бьюкенен, Хари всегда привозил с собой порядочный запас наркотика – каждое его посещение отмечалось массовой раздачей взяток, причем очередь желающих получить белый порошок неизменно увеличивалась. Если сначала Хари подмазывал только начальника лагеря, то теперь приходилось давать на лапу уже и Трудящимся, которые надзирали за хирургически оглушенными Рабочими, обслуживавшими заключенных, – так он покупал возможность поговорить с отцом.

Служитель без слов ткнул пальцем в тачпад на стене – показал Хари, куда ему жать, когда он решит выйти, – и поднял перед собой растопыренные ладони.

Десять минут.

Хари кивнул, и санитар закрыл за собой дверь; она захлопнулась, лязгнув замком.

– Папа? – заговорил он, подходя к кровати. – Пап, как ты себя чувствуешь?

Дункан Майклсон скорчился между двумя мокрыми от пота синтетическими простынями, глаза под закрытыми веками перекатывались, как два неровных мраморных шарика. На безволосом черепе выступили вены; тощие руки судорожно натягивали ремни со смягчающими прокладками на изнанке, стон вперемешку с неразборчивым бормотанием срывался с губ – ему снился бесконечный кошмарный сон.

«Черт, мне же обещали, что отец будет бодрствовать».

Тряхнув головой, Хари уже хотел шагнуть к тачпаду и вызвать санитара, но передумал, пожал плечами и отошел к маленькому окошку в дальней стене. За это окошко он добавлял по двадцать процентов к каждому ежемесячному платежу. Не грех и воспользоваться им когда-никогда.

Ежемесячный взнос Хари покрывал все расходы на содержание отца в лагере и был единственным, что отделяло Дункана от ярма киборга; оно и труд Рабочего в считаные месяцы отправили бы его на тот свет даже в те времена, когда его болезнь только начиналась, а сам он был намного сильнее, чем сейчас.

Хари оплачивал особые условия содержания отца в тюрьме уже десять лет.

За окном шел дождь, вода струйками бежала по стеклу, делая весь мир расплывчатым и серым. Вдруг всего в паре метров от окна молния ударила в молоденькое деревце, расщепив его ствол; треск электрического разряда и оглушительный грохот мгновенно пробудили рефлексы Хари, и он, коротко вскрикнув, упал на пол, перекатился на бок и встал на четвереньки у крошечного столика, где с омерзением тряхнул головой, ожидая, когда успокоится пульс.

На кровати открыл глаза отец.

– Хари? – Голос был злой и тихий, почти шепот. – Это ты, Убийца?

Хари оперся рукой о край кровати и встал:

– Да, папа.

– Господи, какой ты стал большой. Как дела в школе?

– Пап, я… – Он прижал руку ко лбу. – Хорошо, пап. Отлично.

– Тебе голову разбили? Я же говорил тебе: держись от Ремесленников подальше. Быдло они, и всё. А я как-никак Профессионал. Иди к маме, пусть зашьет.

Хари поднял руку и ощупал старый рваный шрам чуть выше линии роста волос. В десять лет он подрался с целой бандой пацанов из семей Ремесленников; те напали на него вшестером, пихали и выкрикивали дразнилку из тех, которые мальчишки часто сочиняют экспромтом. Она называлась «Отродье придурка».

По лицу Хари на мгновение скользнула улыбка: приятно было вспомнить, как один из обидчиков тут же покатился на землю, зажав руками яйца, по которым он саданул ботинком, а второй с воем прижал ладонь к прокушенному носу, пытаясь унять кровь. Эх, жалко, что ему уже не десять; вернуться бы сейчас в то время, так он бы еще двоих уложил, прежде чем их вожак – Нильсен, кажется, его звали, как-то там Нильсен – поставил в потасовке финальную точку кирпичом.

Но Хари не привык долго предаваться ностальгическим раздумьям, и сожаление о несбыточном быстро прошло. Мать не зашила ему рану, оставленную кирпичом Нильсена, – к тому времени ее уже три года не было в живых.

А Дункан гонял гусей с такой силой, что вполне хватило бы на двоих.

– Хорошо, папа.

– Вот и ладно… – Дункан снова бессильно потянул за ремень. – Ты можешь развязать веревки? Чешется, сил нет.

Хари развязал ремни, и Дункан с удовольствием принялся скрести себя вокруг пластин питания, прижатых к груди.

– Ох, благодать какая. Хороший ты парень, Хари… и хороший сын. Мне жаль, что я… ну, ты же знаешь, я мог бы… я… – Дункан закатил глаза, задергал веками и забормотал что-то гортанное, неразборчивое.

– Папа?

Хари потянулся к отцу, слегка его встряхнул. Его пальцы легли на плечо Дункана, и он ощутил каждое его сухожилие, каждую косточку, сустав. Беспощадная выучка Кейна подсказала ему, как одним движением вывихнуть это плечо, разделив кость и соединительную ткань.

Хари отдернул руку так, словно коснулся раскаленного железа, и даже посмотрел на свою ладонь, как будто ожидал увидеть ожог.

Он снова отошел от кровати, вернулся к окну и встал, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

Наверное, на всей Земле не было человека, незнакомого с историей жизни Хари по версии Студии – с классической историей успеха крутого парня из гетто Трудящихся Сан-Франциско. И лишь немногие знали, что Хари не родился Трудящимся. Его отец, Дункан Майклсон, преподавал социоантропологию в Беркли и был, по сути, основным автором всех учебников вестерлинга, а заодно целого ряда работ по культуре и традициям Надземного мира. Мать Хари, Давия Хапур, познакомилась с Дунканом, когда молоденькой магистранткой пришла к нему в семинар по основам языкового дрейфа. Союз двух наследственных Профессионалов поначалу был почти идеальным, и ранние воспоминания Хари были счастливыми.

Теперь Хари знал, что́ стало причиной отцовского падения. Прорвавшись к славе и статусу звезды, он сумел организовать платную медицинскую диагностику, которая установила, что Дункан стал жертвой прогрессирующей нейродегенерации. Дункан Майклсон страдал от аутоиммунного расстройства, которое разъедало химические синапсы в его мозге, периодически вызывая беспорядочные «короткие замыкания» в работе центральной нервной системы. Как бестактно выразился один представитель среднего медицинского персонала, «мозг твоего папаши последние двадцать лет занят тем, что медленно превращается в пудинг».

Но это теперь, а тогда, в детстве, Хари даже не замечал, что происходит. В шесть лет он стоял на пороге яркого и блистательного мира Знаний, который распахнули перед ним родители-Профессионалы, и был так увлечен его новизной, что не видел внезапно нахлынувшей угрюмости и резких перепадов настроения отца. Но первое избиение помнил прекрасно – дело было в отцовском кабинете, отец вдруг закатил Хари здоровую оплеуху, от которой он кубарем покатился по ковру, а потом схватил его руками за плечи и стал трясти, да так, что у мальчика искры посыпались из глаз.

А еще он помнил, как кричали друг на друга родители, обмениваясь репликами, в которых мелькали фамилии – те самые, которыми Дункан бравировал перед студентами на семинарах и лекциях и которые так пугали его мать, что у нее зубы начинали стучать от страха. Много лет спустя Хари достал на черном рынке книги запрещенных авторов и только из них узнал, что это были за фамилии и кому они принадлежали: Джефферсон и Линкольн, Вольтер и Джон Локк. Но в детстве он понимал лишь одно: отец слишком часто говорит об этих людях и они непременно доведут его до беды.