Скалистые горы еще продолжали таять на экране век, а действие уже шло.

Сначала возникло место – комната, залитая солнечным светом, более густым и желтым, чем на Земле. Грубые шерстяные одеяла брошены на матрасы, щетинистые от торчащей из них соломы. На матрасах прильнули друг к другу мужчина, женщина и две маленькие девочки. На голове у всех четверых конусы из тускло поблескивающего металла, похожие на накомарники.

Затем подключились запахи и звуки. Потянуло сохнущим на солнце конским навозом, вонью потных человеческих тел, взмокших под доспехами. Где-то далеко вскрикивали возчики, прокладывая телегам путь в толчее улиц, поблизости журчала вода. Наконец раздались голоса.

– …За что? Я не понимаю. Я всегда был лоялен к властям, – говорил мужчина на вестерлинге, главном диалекте Империи. – Поймите, нам очень страшно.

Кресло было подключено к главному компьютеру Студии, который поддерживал протокол перевода при помощи искусственного интеллекта, так что каждое сказанное слово звучало в голове Хари дважды – в оригинале и на английском. При этом перевод чуть запаздывал, и Хари, который прекрасно владел вестерлингом, пакули, липканским и сносно объяснялся еще на паре диалектов, раздражало это эхо в мозгу.

Скрипнув зубами, он постарался сосредоточиться на кинестезии Актера, в чьем сознании он оказался.

Тело ощущалось как стройное, не мускулистое, но очень спортивное. Доспехи из легкой, гибкой кожи, плащ, наручи, ботинки. Человек контролировал не только каждое движение тела, но и его положение в пространстве, словно танцор или акробат. Доспехи без гульфика – в нем нет нужды, так как отсутствует постоянное инстинктивное стремление мужчины защищать свои наружные половые органы.

«Женщина», – решил Хари и тут же ощутил, как панцирь туго облегает грудь – точнее, груди.

И тут все сошлось: и знакомая откуда-то линия от груди до бедра, и легкий наклон головы, которым она отбрасывала за спину волосы, и такое характерное пожатие плечами. Она еще молчала, ее голос еще не раздался в его ушах, а он уже все понял.

– Нам всем страшно. Но я клянусь, что спасу вас, если вы мне поможете, – сказала Шанна.

– Конечно помогу! – восклицает мужчина. – Думаете, я хочу, чтобы мою жену и дочек отдали Котам на растерзание?

Его жена вздрагивает при этих словах; дочки ведут себя спокойно, – наверное, они еще слишком малы, чтобы понимать смысл сказанного.

– Конечно нет, – говорю я и улыбаюсь своей самой лучезарной улыбкой. Она работает: его взгляд заметно теплеет. – Коннос, ты можешь ничего не объяснять, если не хочешь, но мне интересно: как ты добрался сюда? Донос на тебя был подан четыре дня тому назад; как случилось, что тебя еще не арестовали? Не хочешь – не говори, твое право, но если ты расскажешь – это может спасти жизнь другим, понимаешь?

Я опускаюсь на шершавый дощатый пол, подогнув под себя ноги. Коннос нервно оглядывается на моих спутников – я перехватываю его взгляд:

– Ты ведь доверяешь мне, доверяешь достаточно, раз послал за мной, а я доверяю этим людям. Это близнецы… – (Двое крепких золотоволосых парней с глазами стариков одинаковыми движениями точат одинаковые мечи.) – Они сбежали из школы гладиаторов, особой любовью к Империи не пылают, уж поверь. Это Таланн… – (Женщина сидит на полу в позе лотоса, тренированное тело угадывается под свободной туникой и штанами, маниакально сверкающие фиалковые глаза глядят из-под копны платиновых волос.) – За ее голову назначена награда в сто ройялов. А вон там, у окна, Ламорак, но о нем ты, наверное, уже слышал.

«Ламорак? – неприятно кольнуло Хари. Ламорак был Актером. – Сукин сын! Я знал, что они с Шанной друзья, но… Господи. Интересно, далеко у них зашло?»

Ламорак бормочет короткую фразу себе под нос, и я чувствую притяжение его магии, когда из его ладони вырывается маленькое пламя; он наклоняется, подцепляет огонек кончиком сигареты из листьев рита, затягивается, и струйка пряного травяного дыма уползает в окно.

Это он выпендривается. Шанна включает режим внутреннего монолога. Знает ведь, что здесь нельзя творить магию, даже самую слабую, ощутимую только в пределах комнаты.

Внутренний монолог – беззвучные движения языка и гортани, которые переводной протокол трансформирует в квазимыслительный процесс, – обычно растворяется в потоке снотворного, которое первоочередник получает в кровь на протяжении всего сеанса, и вскоре становится неотличимым от настоящих мыслей; без химической подпитки монолог раздражает почти так же, как осуществленный искусственным интеллектом примитивный перевод с вестерлинга. Голос Паллас – Шанны течет в уши Хари. Он ерзает, скрипит зубами, говоря себе, что кубик длится всего двенадцать минут. Надо выдержать.

Ламорак поворачивается, чтобы посмотреть на улицу, его рука – на обтянутой кожей, широкой, с полторы ладони, рукояти меча Косаля. Солнечный свет золотит его безупречный профиль, и, как обычно, я не нахожу в себе сил разозлиться, с трудом отрываю от него глаза и перевожу взгляд на Конноса.

– Я не политик, – между тем говорит он, откидывает сетку с лица и вытирает ладонью губы. – И никогда им не был. Я только ученый. Всю свою жизнь я посвятил фундаментальным исследованиям магии, то есть природы, поскольку они – одно. Видишь эту сетку? Она серебряная, так? А серебро обладает почти безупречной способностью пропускать магию – лучше его в этом смысле только золото, но я бедный исследователь, и каждая золотая монета из моего кошелька идет на прокорм моего семейства. Так вот, все заряженные амулеты, плавучие иглы, маятниковые индикаторы и прочие поисковые устройства улавливают характерный отпечаток, который искомый объект оставляет везде, как запах. Вы, адепты, обычно зовете его Оболочкой. В общем, мы сами, наши жилища и наши личные вещи резонируют на одной частоте, причем у каждого она своя. А серебряная сетка перехватывает наше излучение, как бы замыкает его на себя, делая нас почти невидимыми. Кроме того, она защищает от принуждения. В общем, если соединить сетку с источником Потока, например с гриффинстоуном…

Он продолжает бормотать, но я почти не слушаю, так восхищает элегантность придуманной им защиты.

Это же вариант клетки Фарадея, значит он ведет исследования по научной методологии. А ведь считается, что местные не могут пойти в своих воззрениях на природу глубже магической поверхности вещей. Наши социологи годами твердят нам, что занятия магией притупляют «научное чутье». По их теории, он должен мыслить исключительно в категориях блокировки одного заклинания другим, а не рассуждать об общих принципах, на которых основывается вся эта ветвь магии в целом. Ха. Впечатляет. Надо мне тоже обзавестись такой сеткой.

– Конечно, без гриффинстоуна против целенаправленных усилий хорошего мага они не выдержат, – продолжал Коннос, – но именно на этот случай у меня имеется маленький дружок, вот здесь. – Он погладил выпуклую крышку полированного футляра из слоновой кости, который торчал из сумки у него на поясе. – Это заклинание, я сам его написал и назвал заклятием Вечного Забвения. Сильнейшее заклятие противослежения из всех, какие я знаю, но прибегать к нему следует только в крайнем случае…

– Будем надеяться, что нам оно не понадобится, – прерываю его я, сейчас не время для долгих объяснений. – Лучше сними пока сетку. Ненадолго, – поспешно добавляю я, видя, что он уже готов протестовать. – Очи Короля время от времени пытаются подослать к нам шпионов…

– Я не шпион! Разве шпион взял бы с собой жену и детей на такое опасное задание?

– Нет-нет, ты меня не понял. Я знаю, что ты добрый и честный человек, – отважно лгу я. – Дело совсем не в этом. Просто есть заклинания, которые можно наложить на человека помимо его воли, так что он сам себя выдаст. А есть другие, которые взывают к тому, кто ищет, и открывают ему убежище жертвы. Мне нужно испытать тебя сейчас, чтобы проверить, нет ли на тебе подобного заклятия. Другие такие же жертвы, как ты, уже ждут нас там, в том месте, куда я тебя поведу и которое я сделала непроницаемым для любой поисковой магии. Чтобы защитить их, а заодно и нас, я должна проверить тебя.