— Думаю, что для тебя это было бы слишком большой честью, — с легким презрением заметила она. — Если хочешь знать, то без меня твоя пьеса абсолютно никому не нужна. Никто не хочет знать, что ты там написал. Все хотят увидеть, что я сыграю.

Самохина била в незащищенное место. Удар был точно рассчитанным и жестоким. Никита еще попытался что-то возразить.

— Почему ты так говоришь? Васильев уверен в том, что это хорошая пьеса, а Сергей…

Самохина пустила в ход свой последний аргумент.

— Что ж, выбирай — или твой Сергей, или я! Решай, кто тебе важнее. Я даже думаю, что ты при желании сможешь найти для меня замену, но вряд ли с этим согласится режиссер.

— Я не хочу тебя менять, — с предательской поспешностью сказал Никита, — но все-таки Лисичкин мой лучший друг, пойми это. Как я ему об этом скажу?

— Боже мой, что за проблема? — фыркнула Наталья. — Ему скажет об этом Васильев. Или хочешь — я сама поговорю с ним?

Никита понял, что у него нет другого выхода. Лисичкину придется уйти. Но скажет ему об этом сам Шилов.

— Не надо. Я попробую все ему объяснить.

— Да? — с легкой насмешкой спросила Самохина. — И не боишься?

Он молча встал со стула и ушел из гримерки. Самохина проводила его презрительным взглядом.

Услышав о том, что ему больше нет места в пьесе Никиты, Лисичкин сорвался.

— Я сделал эту пьесу! Понимаешь? Я! Если бы не я, то ты бы сейчас сидел в своем Питере и бессмысленно марал бумагу! Кто пробивал постановку? Кто искал театр и режиссера? И после этого ты мне говоришь, что я должен уйти?

Это были справедливые слова, и у Никиты не нашлось слов возражения.

— Нет, ты скажи мне, — допытывался Лисичкин, — кому пришла в голову эта мысль? Васильеву или Самохиной? Кто это придумал?

— Неважно, — уклончиво сказал Шилов, — не в этом дело.

— А в чем дело? Дело во мне? Дело в том, что я голубой, да? Но я и сам еще толком не знаю, какой я!

— Я… — пролепетал Никита, — я пытался сопротивляться. Я пытался уговорить их.

— Знаешь, что? — возмущенно воскликнул Сергей. — Ты просто гнида! Ты жалкое ничтожество! Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Такие, как ты, ни на что не способны сами. Кто-то всегда должен тащить их за руку. Ну так вот, я больше этим заниматься не буду. Запомни, отныне мы с тобой — не друзья. Теперь я и ты — абсолютно не знакомые друг другу люди. Я собираю свои вещи и ухожу. Можешь жить в моей квартире, можешь трахаться там с Самохиной, можешь делать все, что угодно! Я ненавижу тебя!

Никита остался один. Работа над пьесой продолжалась, но теперь уже без Сергея. Вскоре наступило время премьеры.

В тот вечер в зрительном зале не было свободных мест. Присутствовало несколько театральных критиков из ведущих газет и журналов, перед началом пьесы появились телевизионщики, которые взяли интервью у драматурга и режиссера.

Но все это не радовало Никиту. В зале не было ни его любимой, ни единственного друга. Настя сказала, что занята и не сможет приехать, а Сергея Шилов не видел с тех пор, как они поговорили в последний раз.

На премьеру приехали родители Никиты. Мать была очень горда и ни минуты не сомневалась в том, что постановку ожидает успех.

После первого отделения половина зала опустела. Никита сидел в последнем ряду, с ужасом наблюдая за тем, как зрители поднимаются со своих мест и уходят из зала прямо во время действия. Он был уверен в том, что во всем виноват исполнитель главной мужской роли. Это работа была не для Барановского. Даже сейчас он оставался исполнителем третьего разряда.

Самохина старалась изо всех сил. Она пыталась импровизировать на ходу, добавляя от себя некоторые реплики и тем ставя партнера в полный тупик. Все-таки она смогла спасти спектакль.

После его окончания первым человеком, который поздравил Никиту с успехом, была его мать.

— Ты просто гений! — восклицала она. — Ты гений! Это было прекрасно!

Никита думал совсем по-другому. Но, к его изумлению, режиссер также был настроен оптимистично.

— Молодец, — говорил Никите Васильев. — Конечно, это была твоя первая пьеса. Может быть, она не стала настоящей творческой удачей, но у тебя еще все впереди. Когда-нибудь мы будем гордиться тем, что сделали эту постановку.

После спектакля все отправились в ресторан отметить премьеру. Никита туда не пошел, сославшись на усталость. Однако на самом деле все объяснялось по другой причине. Первым же поездом Никита отправился в Питер. Ему хотелось увидеть Анастасию.

Возле подъезда дома, где жила Анастасия, Шилов увидел машину Запольского. Чтобы никому не попадаться на глаза, он уселся в беседке, стоявшей в дальнем углу двора и терпеливо дожидался появления хозяина машины. Запольский вышел буквально через минуту. На его лице было написано такое недовольство, как будто его спустили по лестнице. Громко хлопнув дверцей машины, он уехал.

На его звонок в дверь долго не открывали. Наконец он услышал какой-то шорох, потом щелкнул дверной замок, и на лестничную площадку испуганно выглянула Настя.

— А, это ты, — озабоченно сказала она. — Здравствуй.

— Что он здесь делал? — не поздоровавшись, спросил Никита.

— Кто?

— Этот хлыщ, я его только что видел.

— Так вот, чтобы ты знал, — тяжело дыша от возбуждения, ответила Настя, — я его прогнала.

— А по-моему, ты… обманываешь меня, — нервно сказал Никита.

— Я не обманываю, — обиженно ответила она и отвернулась.

— У вас же с ним роман.

— Ничего подобного.

— А какого черта он здесь болтается?

— Он приезжал спросить, почему я не была на его премьере.

— Ах, значит, и у него премьера?

— Прошу тебя, Никита, не устраивай сцен ревности.

Шилов неожиданно успокоился.

— Хорошо, хорошо, я… я ждал, что ты приедешь на премьеру.

— Извини, что так получилось.

— Ты думала над моим предложением?

— Да, но я не знаю. Что я буду делать в Москве? Это чужой для меня город. У меня там нет никаких шансов пробиться.

— Я тоже так думал, когда уезжал. Тебе нужно немного пожить там, пообтереться. Самое главное, что мы будем вместе. Я, наверняка, чем-то смогу помочь тебе.

— Но Авенир сказал…

Едва произнеся эти слова, она осеклась. Никита снова взорвался.

— Авенир сказал, Авенир сказал! Кто он такой? Ты постоянно тычешь мне в глаза этим Авениром!

— Извини, — прошептала она, — я не хотела тебя обидеть.

— Почему ты не можешь сказать мне ничего определенного? Ты едешь или нет?

— Знаешь, я в последнее время много гуляла и подумала, что мне хочется от тебя ребенка. Мне не просто хочется ребенка, а именно от тебя. Я могу себе представить, что у меня будут дети только от тебя.

Никита обнял ее и нежно поцеловал в губы.

— Конечно, мы обязательно поженимся, у нас обязательно будут дети… потом, попозже. Сначала нужно встать на ноги.

Она не выдержала и расплакалась.

На следующий день они уехали в Москву. Итак, Анастасия Глазунова начала новую жизнь. Они поселились в квартире, которую прежде снимал Сергей Лисичкин. Учебу в институте Насте пришлось оставить, но это не вызвало у нее особого сожаления. Она была полна новых надежд. Знакомые Никиты помогли найти ей работу секретарем-консультантом. Казалось, все складывается удачно, однако время шло, но перемен к лучшему в их отношениях с Никитой не наблюдалось.

На следующий день Настя решила позвонить по телефону, который дал ей Боря Эйфман. На другом конце провода вначале долго не брали трубку, потом Анастасия услышала в микрофон громкий женский смех, звон бокалов, и лишь после этого какая-то девица громко закричала в трубку:

— Алло!

— Мне нужен Брумер, — сказала Настя.

Она слышала, как девица закричала в сторону:

— Какого-то Брумера спрашивают. Что? Это ты, Стасик? Ну и фамилия у тебя, ну и умора!

Потом развязный мужской голос сказал: