Во-первых, нужно было платить за квартиру, во-вторых, что самое существенное, содержать не только себя, но и Никиту. Шилов на протяжении последних нескольких месяцев был занят тем, что писал очередную пьесу. Это находило свое выражение в том, что целыми днями он валялся дома, изображая напряженную умственную работу, а по вечерам сидел в небольшом театральном кафе недалеко от дома, в Кузьминках, таким образом принимая участие в творческой жизни Москвы.

Несмотря на то, что по роду занятий Никита Шилов был непосредственно связан с театральным миром, он не любил ходить на спектакли. По его представлениям, настоящий драматург не должен был смотреть чужие пьесы, чтобы уберечь собственное творческое лицо.

Кстати, такого же мнения придерживались многие его друзья и знакомые. Анастасия поначалу пыталась убедить Шилова в обратном, но затем махнула рукой, стараясь поменьше вмешиваться в его проблемы.

Хотя Анастасия и Никита жили вместе вот уже несколько лет, Шилов не проявлял особой склонности к тому, чтобы зафиксировать их отношения на бумаге. По его понятиям, творческий человек не должен был обременять себя тяжкими узами брака. Возможно, будь Анастасия понастойчивее, ей удалось бы убедить Никиту в необходимости расписаться.

Но она предпочитала не торопить события. Все-таки, несмотря на недостатки Шилова, она любила его. И именно по его настоянию переехала в Москву.

Несмотря на выпитую таблетку аспирина, последствия вчерашней вечеринки еще долго давали о себе знать. Анастасия вышита из дома даже чуть раньше, чем обычно, чтобы пройти вдоль Люблинского пруда и немного развеяться. Утро было свежее, прохладное, в воздухе ощутимо пахло наступавшей осенью. Анастасии очень нравился этот ни с чем несравнимый запах стареющей природы, когда хочется дышать полной грудью и любоваться первым золотом деревьев.

Она медленно шла по дорожке, стараясь ни о чем не думать, и, щурясь на солнце, подставляла лицо под его мягкие, лишенные летней расточительности щедрые лучи.

Жители окрестных домов, прогуливавшие поутру своих собак, с нескрываемым любопытством смотрели на красивую блондинку, неторопливо шагавшую вдоль пруда. Настя даже знала, о чем они думают. «Куда это она идет в такую рань? С ее-то внешностью… Скорее всего, путана, возвращается домой после ночной смены. Хотя… одета не слишком броско. Те-то покруче прикинуты…»

На станции электрички, как всегда, было многолюдно. В ожидании поезда люди шуршали утренними газетами, громко и шумно зевали, разговаривали друг с другом о последних политических событиях, просто курили. За спиной у Анастасии остановился какой-то работяга в измятых брюках, и, ощутив за спиной запах перегара, Анастасия едва смогла сдержать приступ тошноты.

Она тут же сменила место на платформе, но от этого ей не стало легче. Повсюду было одно и то же.

Наконец, пришла электричка, и Анастасия вошла в вагон. Выражаясь точнее, в вагон ее просто внесли. Электричка, как всегда, была переполнена, но на сей раз Насте повезло. Некий молодой человек, увидев перед собой высокую стройную блондинку в сером костюме, немедленно уступил ей место. Анастасия с облегчением опустилась на сиденье и прикрыла глаза.

Но отдохнуть ей так и не пришлось. После остановки «Текстильщики» в вагоне стало посвободнее, и сквозь полудрему Анастасия услышала знакомый голос.

— Привет!

Это были ее коллеги по работе Рита Голованова и Надя Шабалина, которые жили в районе Волгоградского проспекта. Они были немного старше Анастасии, у обоих не сложилась личная жизнь, и к Насте они относились с чувствами, далеко выходившими за рамки обыкновенной дружбы. Глазунова была для них чем-то вроде общего взрослого ребенка, за которым требуется уход и присмотр.

Когда Анастасия пришла на фирму, Надя и Рита взяли ее под свою опеку. Обе работали секретаршами в разных отделах, немедленно сообщали друг другу последние новости, порой злоупотребляя телефонами. Можно сказать, что они были идеальными подругами, если бы не их вечное желание вмешиваться в ее личную жизнь — пусть даже с благими намерениями. Ведь, как известно, дорога в ад вымощена именно благими намерениями.

Настя подвинулась к окну вагона, а Маргарита и Надежда сели рядом.

— Ну как дела? — тут же осведомилась Голованова, обращаясь к Анастасии.

Глазунова вяло отмахнулась.

— А, не спрашивай, голова трещит…

Надежда и Маргарита понимающе переглянулись.

— Так ты уже отметила?

— Что отметила?

— Ну как — что? День рождения.

Анастасия засмеялась.

— Вот черт, а я и забыла. С такой жизнью все на свете забудешь. Сегодня какое число?

— Четырнадцатое.

— Все правильно. Совсем замоталась на работе, — Настя махнула рукой.

— А вот мы не забыли, — хитро улыбнулась Маргарита. — Ты же все-таки наша подруга.

Она достала из сумки маленький, размером с булку, пирог в форме сердечка, Надежда воткнула туда свечку, чиркнула зажигалкой, и подарок был торжественно преподнесен Анастасии. Маргарита и Надежда переглянулись и хором воскликнули:

— С Днем рождения!

Окружающие стали широко улыбаться, а кое-кто даже захлопал в ладоши.

Настя тут же забыла и про свою головную боль, и про сухость во рту, и про зевоту. Она широко улыбнулась и, чуть помедлив, задула свечку.

— Спасибо, Надя, спасибо, Рита.

Подруги чмокнули ее в щеку.

— А ты желание загадала? — спросила Маргарита.

— Конечно, — лукаво улыбаясь, ответила Настя.

— И про что ты подумала?

— Э, — отрицательно покачала головой Анастасия, — секрет!

— Так и быть, — добродушно протянула Маргарита, — не хочешь признаваться — не надо. Тогда лучше расскажи, почему у тебя голова болит.

— К нам с Никитой вчера гости приходили.

— А кто, кто? — тут же затараторила Надежда. — Знаменитости какие-нибудь были? Театральные режиссеры, актеры? Может, Виктюк приходил?

— Да какой там Виктюк, — засмеялась Анастасия, — он же модный режиссер, ходит только по презентациям и ночным клубам. Очень ему нужен мой Никита.

— Так ведь он у тебя тоже модный, — уверенно сказала Надежда.

В ответ Анастасия лишь скептически хмыкнула и отвернулась к окну.

— Ладно, не расстраивайся, — успокоила ее Маргарита, — съешь пирожок.

Она вытащила потухшую свечку и протянула пирог Насте. Та покачала головой.

— Спасибо, Рита, я не хочу.

— Ты вправду много выпила?

— Нет, просто намешала. Правильно говорят — пей что-нибудь одно, тогда и голова болеть не будет.

— Может, тебе опохмелиться надо?

— Вот еще, только этого не хватало. Хочешь, чтобы я в алкоголичку превратилась?

Надежда мечтательно закатила глаза.

— А вот я бы хотела каждое утро начинать с шампанского… «Абрау-Дюрсо»…

— Ага, — поддакнула Маргарита, — чтобы тебе его в постель приносили вместе с чашечкой кофе…

— Точно.

— А еще прекрасного принца подай с полными карманами денег. Ну-ну, мечтать не вредно.

— Эх, девчонки, да что там говорить, не повезло мне! — тяжело вздохнула Надежда. — Жалко, что я не родилась генеральской дочкой.

— У них тоже свои проблемы. Вот я знала одну такую, — сказала Маргарита. — Она утром без звука трубы подняться не могла — привыкла, мотаясь с отцом по гарнизонам. А ты говоришь — генеральская дочка…

За болтовней незаметно пролетело время, и вскоре электричка остановилась на Курском вокзале. Вместе с толпой Анастасия, Маргарита и Надежда пересекли площадь и спустились на станцию метро. Надежда всю дорогу до станции метро «Лермонтовская» рассказывала подругам о том, как нужно готовить домашнюю пиццу, и что у нее вышло после первого подобного опыта. Анастасия рассеянно кивала, больше занятая мыслями о том, как ей быть дальше.

Совместная жизнь с Никитой не складывалась, деловую карьеру тоже нельзя было назвать успешной. Место секретаря-референта, пусть даже в процветающей фирме — это все-таки не то, к чему она стремилась.

В свое время, под влиянием уговоров Никиты, она бросила учебу на актерском курсе института театра, музыки и кинематографии и уехала в Москву. Никита был уверен в том, что его ждет блестящая карьера драматурга, свою роль сыграли и уверения его друзей в том, что настоящую театральную карьеру можно сделать только в Москве. В этом была большая доля истины — Питер, по большому счету, оставался только театральной провинцией.