— Ты его любишь? — неожиданно спросила Амелия.

Люсинда вздрогнула и закашлялась. Потом снова потянулась к чашке из тонкого китайского фарфора.

— Твое молчание надо считать согласием? — с улыбкой спросила Амелия.

Люсинда сделала очередной глоток. Она по-прежнему молчала, так как обещала герцогу не рассказывать Амелии о Гаренне и коринфянах. Но ей очень хотелось поговорить с подругой.

— Ты спрашиваешь о герцоге? — пробормотала Люсинда, стараясь не смотреть Амелии в лицо.

Подруга фыркнула и заявила:

— Конечно, я говорю о герцоге. У тебя ведь нет другого жениха?

Люсинда в ответ пожала плечами. Отставив хрупкую чашечку и блюдце на стоящий рядом столик, она пробормотала:

— А ты как думаешь?

Амелия немного помолчала, потом спросила:

— Он знает о твоих чувствах?

Люсинда тут же кивнула:

— Да, знает.

Подруга обняла ее и задала очередной вопрос:

— А он отвечает тебе взаимностью?

Люсинда со вздохом покачала головой, и из ее глаз выкатились слезинки. Амелия достала из ридикюля кружевной платочек и утерла щеки подруги.

— Шшш… — прошептала она.

— Ты меня предупреждала, — пробормотала Люсинда и снова вздохнула.

— Теперь это уже не имеет значения. — Амелия взяла подругу за руки. — Я наблюдала за Клермоном, когда ты была с ним рядом. И мне совершенно ясно, что он к тебе неравнодушен. — Она убрала мокрый носовой платок в свой ридикюль. — А там, где есть симпатия, всегда есть вероятность, что со временем она перерастет в любовь.

Люсинда грустно улыбнулась. Ведь Амелия не знала всей правды… А если бы знала, то сказала бы совсем другое.

— Ты права, наверное… — Люсинда сжала руки подпруги. — А я… Я веду себя как человек, у которого волос на голове больше, чем мозгов.

— Ты ведешь себя как влюбленная женщина, — уверенно заявила Амелия. — Поэтому тебе нет надобности извиняться за свое поведение.

— Но ты ведь этого для меня хотела? Ты постоянно находила мне женихов, надеясь, что я выберу кого-нибудь из них и безумно влюблюсь в него. Что ж, теперь это произошло… Хотя у меня не хватило ума, чтобы влюбиться в кого-нибудь из твоего списка.

Амелия взяла миндальное печенье и передала его Люсинде. Потом взяла печенье и себе.

— Ну… видишь ли…

Подруги переглянулись, откусили по кусочку печенья — и громко расхохотались.

— Пойми, Люсинда, — сказала Амелия, когда они отсмеялись, — любовь облагораживает душу, а не разрушает ее. Ты это понимаешь?

Ах, как ей хотелось поверить словам подруги! Но поверить было очень трудно. К тому же это ничего бы не изменило — было уже слишком поздно для таких фантазий.

— Значит, ты одобряешь мои чувства к герцогу? — спросила Люсинда.

— Ну… он довольно красив, — заметила Амелия.

Люсинда в задумчивости откусила кусочек печенья и принялась жевать.

— Но он — не единственный привлекательный мужчина в Лондоне. Есть и другие.

— Неужели? — Люсинда в тревожном предчувствии взглянула на подругу. — Значит, твой список подходящих женихов больше, чем я полагала? Что ж, тебе придется подыскать для меня еще кого-нибудь, причем как можно скорее.

Амелия молча похрустывала печеньем, и сейчас она напоминала взгляд генерала перед сражением. Наконец она заявила:

— Герцогу просто нужен подходящий случай, чтобы открыть тебе свои истинные чувства. И мы предоставим ему такую возможность.

Люсинда в растерянности пробормотала:

— Не думаю, что такой план…

— Воксхолл! — закричала Амелия так громко, что арфистка взяла фальшивую ноту.

— Амелия, но я…

— Воксхолл — это прекрасно! — восторженно перебила подруга. — Именно там мы с Джоном впервые… — Она немного помолчала. — Но это уже другая история, и о ней — в другое время.

У входа за занавесом послышался громкий голос мадам Бофон, та звала одну из своих служащих.

Амелия отправила в рот остатки печенья и быстро прожевала.

Люсинда поступила так же и едва успела проглотить печенье — в следующее мгновение мадам Бофон откинула портьеру и спросила:

— Ну, дамы, так на чем мы остановились?

— С вами все в порядке? — спросил Уилл, наклоняясь к своему противнику, лежавшему на полу ринга. Один глаз у бедняги заплыл, а из носа сочилась красная струйка.

— Жить буду, но сейчас мне нужна помощь.

Уилл постоял рядом, пока двое служителей не подняли боксера-неудачника. Затем отошел в сторону.

— Надеюсь, это помогло, — раздался вдруг голос Кармайкла.

Уилл нахмурился и пробурчал:

— Что именно?

— Поколотить противников, — пояснил Кармайкл. — Надеюсь, это помогло.

Уилл подошел к своему наставнику.

— Очень помогло, — с усмешкой ответил он, и оба зашагали к приемной клуба, находившейся у самого входа.

Обстановка в комнате была простая, но чрезвычайно удобная. И здесь можно было поговорить наедине без всяких опасений.

Герцог придвинул кресло для Кармайкла, а сам уселся в кресло напротив и принялся вытирать лицо грубым льняным полотенцем.

— У нас не остается времени, — заявил вдруг Кармайкл.

Уилл посмотрел на него с удивлением.

— Времени — для чего?

— Ну… если в нескольких словах… — Кармайкл вытянул перед собой ноги. — В общем, мы больше не можем ждать, когда Гаренн сделает очередной ход. Мы должны выманить его из укрытия.

Уилл ухватился за ручки кресла.

— Мы не можем больше ждать? Что вы этим хотите сказать?

Раздумывая над ответом, Кармайкл вертел на пальце перстень с печаткой.

— Мы исчерпали все свои ресурсы, Уилл. Мне очень не хотелось бы говорить вам об этом, но ваши помощники уже нужны в других местах. Почти половина наших агентов занимается сейчас этим делом. Так дальше не может продолжаться.

Уилл уперся локтями в колени и запустил пальцы в волосы.

— Что вы предлагаете?

— Вам это не понравится, — ответил Кармайкл. — Но выбора у нас нет.

— Вы же знаете, я не боюсь трудностей.

Кармайкл молча смотрел на собеседника, и было очевидно, что он о чем-то напряженно размышлял.

— Черт побери, старина, говорите же, — проворчал Уилл.

— Нам нужна леди Люсинда, понимаете?

При этих словах в глазах Уилла потемнело.

— Вы что, серьезно?

— Вполне. — Кармайкл вздохнул. — Поверьте, мне сейчас не до шуток.

— Мы ведь говорим о Гаренне, а не каком-то лондонском карманнике. — Голос Уилла оставался ровным, но внутри у него все кипело от злости. — Нельзя ожидать от леди Люсинды, что она переиграет такого человека.

— Другой возможности у нас нет…

— Гаренн — настоящий монстр, а вы — глупец! — загремел Уилл, выбираясь из кресла. Он сделал несколько шагов к двери, но потом вернулся обратно.

Кармайкл уставился на него с удивлением.

— Вы забываетесь, Клермон. — Это замечание было сделано сдержанным тоном, но в словах Кармайкла отчетливо слышалось предостережение.

Уилл вздохнул и пробормотал:

— Извините, я не сдержался.

Тут герцог вдруг схватил первое, что попалось ему под руку, — это был маленький столик — и швырнул его в стену. Столик разлетелся в щепки.

— Я предупреждал вас: не увлекайтесь леди Люсиндой, — спокойно заметил Кармайкл. — Но вы пренебрегли моим советом, поэтому теперь не можете делать то, что должны делать все коринфяне, имеющие непосредственное отношение к этому делу.

Уилл прислонился спиной к стене и провел рукой по лбу, утирая пот. Он понимал: Кармайкл прав. И от сознания этого ему становилось только больнее. Все было не так, как должно быть, и все в его жизни перевернулось с ног на голову. Перевернулось настолько, что теперь он понятия не имел, как все исправить. Да и можно ли что-нибудь исправить?..

— Дайте мне еще время, — проворчал он, не глядя Кармайклу в глаза.

— Могу дать три дня. Не больше.

— По крайней мере, хоть это, — ответил Уилл и вышел из комнаты.

— А фейерверки будут? — спросила Амелия лорда Нортропа, чуть не прыгая от восторга в лодке, в которой вся компания плыла по Темзе.