Она была совершенно уверена, что уже читала об этом.

Черт!.. Идиотка!.. Если какая-нибудь из ее лошадей падет из-за повреждения колена, она будет винить Уилла. Да, именно он виноват, что она не может сосредоточиться на тексте.

Уилл… Он просто ужасный человек.

Действительно ужасный.

И он никогда не говорил, что любит ее.

Ей нужно было понять это раньше. Неужели она была такой дурой? Неужели поверила, будто он не находит слов, чтобы выразить свои чувства к ней?

Да, она была дурой. Но — и это еще хуже — она призналась ему в любви, хотя он просто делал свою работу, не более того.

Было бы очень соблазнительно разозлиться, винить его за то, что он ее обманывал. И можно было бы возненавидеть его за это.

Но Люсинда была не из тех, кто выбирает простые пути. Если уж она делала что-либо, то делала как следует. Или не делала вовсе.

Через годы она оценит этот полезный урок. А сейчас она будет делать то, что нужно, чтобы обеспечить безопасность себе и своей семье. Даже если для этого придется притворяться той женщиной, какой она была прежде.

— Люсинда, дорогая, — ласково проговорила Шарлотта. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Вопрос отвлек Люсинду от ее мыслей, и она подняла глаза на теток. Все они смотрели на нее с явным беспокойством.

Люсинда заставила себя улыбнуться. Они с Шарлоттой решили скрыть от Виктории и Бесси, какие чувства она испытывала к Уиллу. Бесси с Викторией уже и так сердились на коринфян. А если бы узнали о разбитом сердце Люсинды, то могли бы устроить ужасный скандал.

— Да, — сказала Люсинда с улыбкой. — Конечно, хорошо.

«Оказывается, лгать не так уж и трудно», — подумала Люсинда. И снова вернулась к своей книге.

На этот раз Гаренн ничего не оставит на волю случая. Неудача подействовала на него просто ужасно, и он никак не мог успокоиться — не удавалось! Даже перерезав горло уличному мальчишке, который этим вечером осмелился попасться ему на глаза, он не почувствовал облегчения. Череп, как тисками, сжимала боль.

— У тебя есть вопросы? — спросил он маленькую блондинку, сидевшую напротив него и внимательно изучавшую окружающих своими холодными зелеными кошачьими глазами.

— Нет, — ответила она, и на ее красивом лице не отразилось совершенно никаких чувств.

Гаренн осушил свою кружку эля и жестом позвал официантку.

— Ладно, хорошо… — Он не любил долгих разговоров. — Ты добьешься успеха, — сказал он блондинке, — или умрешь.

Она даже не вздрогнула. Протянув руку через стол, взяла небольшой кожаный мешочек, сунула его в потайной карман плаща с капюшоном и только потом ответила:

— Вам нечего беспокоиться.

С этими словами она направилась к дверям таверны, затем исчезла в ночи.

Гаренн ощущал записку в своем нагрудном кармане. Фуше уже терял терпение, он даже начал сомневаться в его способностях. Что ж, этому идиоту хорошо… Сидит себе в безопасности, во Франции…

Эта женщина пришла по очень хорошей рекомендации.

И она добьется успеха. Или же он сам убьет ее.

Ежегодно в конце апреля в Камдене проходили довольно представительные конные скачки на Кубок королевы, и с каждым годом эти состязания становились все популярнее. А в этом году толпа прямо-таки заполонила весь участок вдоль беговой дорожки.

Уилл же то и дело хмурился, оглядывая собравшихся. Он спорил с Люсиндой до хрипоты, но она не сдавалась — заявила, что посетит скачки в любом случае — с ним или без него. Ее любовь к лошадям, которая сначала так нравилась Уиллу, теперь стала раздражать его.

— Тебе бы не мешало сделать менее свирепое выражение лица, — заметил Нортроп, останавливая своего коня рядом с Уиллом, сидевшим на своем Соле.

— Но оно помогает мне держать на расстоянии большинство из этих, — ответил Уилл другу.

Какое-то время они молча наблюдали за происходящим. Чистокровные лошади возбужденно фыркали в ожидании старта, а их владельцы с гордостью поглядывали на них. Жокеи же собирались с силами, а зрители наслаждались солнцем и праздничной атмосферой.

— Ужасный хаос, — проговорил Нортроп.

Уилл утвердительно кивнул.

— Ты должен был сообщить мне, — сказал граф.

Уилл посмотрел на него вопросительно.

— Не о скачках, Клермон. О леди Люсинде.

Уилл снова нахмурился. Кармайкл привлек к делу Нортропа, и это только осложняло ситуацию.

— Ты ведь не веришь, что я мог измениться? — спросил герцог.

— Все равно ты должен был сказать мне.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не мог. Так что об этом и говорить нечего, — отрезал Уилл; он уже начинал злиться.

Нортроп понял намек и отвел взгляд. Он отвернулся и через плечо посмотрел на свою жену, которая болтала с Люсиндой и ее тетушками.

— Амелия опасается, что леди Люсинда любит тебя.

Уилл же смотрел куда-то вдаль.

— Какой смысл обсуждать это?

— А ты? Ты ее любишь?

Герцог крепко сжал поводья, и Сол в беспокойстве запрокинул голову и заржал.

— У меня есть задача — я должен играть роль. Любовь в мою роль не входит.

Раздались звуки рожков, возвещавшие скорое начало скачек.

Нортроп повернул своего коня к женщинам. Потом вдруг снова посмотрел на друга.

— Я не знал, что одно исключает другое.

Уилл дернул поводья и направил Сола рядом с конем Нортропа. Когда они присоединились к дамам, Амелия взглянула на мужа с любовью и нежностью. Уилл же внезапно ощутил боль в своем истерзанном сердце — взгляд Люсинды был довольно приветлив, но разница между взглядами двух женщин была слишком заметна.

Однако фурии встретили без особой радости. Герцогиня Хайбери смерила его мстительным взглядом, а маркиза презрительно фыркнула и отвернулась. И только леди Шарлотта, соблюдая правила хорошего тона, приветствовала Уилла кивком.

— Ваша светлость, славный день для скачек, вы согласны?

Уилл спешился и ответил:

— Да, леди Шарлотта, я с вами согласен.

— Можно только удивляться тому, что вы способны наслаждаться скачками, имея такой тяжелый груз на совести, — заявила герцогиня.

Все посмотрели на нее с удивлением. А она с невозмутимым видом продолжала:

— Конечно, я не единственная, кто спросит себя: в своем ли уме человек, который не позволяет такому коню, как Царь Соломон, выполнять свое предназначение? — Виктория погладила шелковистую гриву Сола.

— А почему кто-то должен считать, будто Солу хочется участвовать в скачках просто потому, что он быстро бегает? — спросил Уилл, едва сохраняя самообладание.

— Он — чистокровка, ваша светлость, — заявила Виктория, глядя на Уилла с возмущением. — Более того, он сын Тирании от Тритона. Скачки у него в крови. Для этого он и появился на свет.

Уилл вынужден был признать, что именно из-за быстроты Сола он считал его бесценным. Скорость жеребца была, безусловно, важна для того, чтобы успешно справляться с делами коринфян. Но он не мог касаться этой темы, тем более — в присутствии леди Нортроп.

— Мне кажется, что он совершенно счастлив, — ответил Уилл, чуть отступая в сторону и критически оглядывая Сола.

Люсинда присоединилась к тете; было очевидно, что ей очень нравится жеребец герцога. Протянув руку, она ласково погладила его по бархатистому носу.

— Посмотрите в его глаза, ваша светлость.

Уилл подошел к жеребцу спереди и внимательно посмотрел в его большие черные глаза. В них светилось любопытство и восторг. Уиллу доводилось слышать о том, что у лошадей глаза добрые, что в них отражается их спокойная открытая натура. Но тут было что-то другое… Сол смотрел на шумную толпу людей и на стоявших у старта лошадей с восторгом и любопытством.

— Вот видите? — тихо спросила Люсинда.

— Черт побери… — пробормотал Уилл себе под нос, отступая на шаг. Интересно, так ли горели у Сола глаза, когда он мчался по улицам Лондона по делам коринфян?

— Не бойтесь, ваша светлость, — сказала вдовствующая герцогиня, любовно похлопывая Сола по шее. — Может, вы и отказали ему в его первой любви, но я абсолютно уверена: к своим новым обязанностям он будет относиться с большим энтузиазмом.