Одри слушала сообщения по радио, жадно читала газеты, где печатались страшные фотоснимки. Но куда более гнетущее впечатление произвело на всю страну событие, которое произошло две недели спустя: у Бруно Рихарда Хауптмана были обнаружены ассигнации, переданные за два года до того в качестве выкупа похитителям ребенка Линдберга. Ребенок Линдберга был, конечно, убит, горе семьи не поддавалось описанию, и, хотя неопровержимых доказательств виновности Хауптмана не имелось, власти, похоже, склонны были считать его виновным.

Вечером Одри долго обсуждала все это с дедом, а потом забавлялась с Мей Ли. В это время вошел дворецкий и объявил, что ее просят к телефону. «Какой-то господин, который не назвался», — пояснил он укоризненным тоном. Одри поручила Мей Ли служанке, а сама поспешила следом за дворецким к телефону.

— Алло, — сурово произнесла она в трубку, все еще во власти мыслей о деле Линдберга. — Кто говорит?

Последовала недолгая пауза, а затем раздался голос, и у Одри перехватило дыхание. Это был голос Чарли.

— Одри?

При звуке его голоса сердце у нее заколотилось так громко, что на какое-то мгновение она оглохла. Во рту пересохло, она едва могла вымолвить короткое «да».

Голос его так ясно звучал в трубке, казалось, он совсем рядом.

— Где ты? — Спрашивать, кто говорит, не было никакой необходимости — она узнала бы его голос из тысячи. Она слышала его каждую ночь в своих снах, расслышала и сейчас, как громко ни колотилось ее сердце.

— Я в Калифорнии. В Лос-Анджелесе, если говорить точно. — Его британский акцент стал заметнее, и на Одри разом нахлынули воспоминания. — Ты уже давно дома? — После ее второй телеграммы из Харбина они не подавали друг другу никаких вестей. Да и о чем он мог с ней говорить, после того как она ответила отказом на его предложение выйти за него замуж?

Он и теперь долго колебался, позвонить ей или нет. Два мучительных дня заставлял себя не звонить, но в конце концов не выдержал, схватил дрожащей рукой телефонную трубку и назвал телефонистке номер. И вот она на другом конце провода, голос у нее ничуть не изменился.

— Я вернулась в июне.

— Твой дедушка хорошо себя чувствует?

— Более или менее. Очень сдал за последний год. — Одри вздохнула, затем добавила:

— Ужасно обрадовался, что я снова дома.

Чарли промолчал, только кивнул в ответ… Он вспомнил все их разговоры о дедушке и о сестре, о том, сколько забот лежит на ней в Сан-Франциско.

— А как поживает твоя сестра?

Одри снова вздохнула.

— Она не переменилась к лучшему, пока я была в отъезде.

Хотя нет, на самом деле… — Одри смолкла, как видно, подыскивая подходящие слова. — На самом деле она переменилась…

Мне кажется, в ее жизни не все идет хорошо. — Его это не удивило. Судя по рассказам Одри, сестра у нее не самый приятный человек, избалованная и эгоистичная. Может быть, сейчас, после длительной разлуки, Одри лучше это поняла. — Расскажи о себе, Чарльз. Сколько времени ты пробудешь в Лос-Анджелесе?

— Несколько дней. Сначала я прилетел в Нью-Йорк, потом сюда. На студии хотят сделать фильм по моей книге. Довольно лестное предложение.

Она улыбнулась и закрыла глаза — перед ней возникло его красивое, скульптурно отточенное лицо.

— И ты будешь сниматься в нем, Чарли?

— Упаси Боже! Как это тебе пришло в голову… — рассмеялся он.

— Ты был бы просто великолепен!

Ее голос звучал так нежно и ласково, что у него защемило сердце. Ему отчаянно захотелось увидеть ее.

— А как ты? Что ты теперь делаешь со своей жизнью? — Как странно, что они обмениваются банальными фразами. Когда-то они были так близки, так хорошо понимали друг друга.

Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как он последний раз видел ее…

— То же, что всегда. Забочусь о дедушке и… — Она чуть было не сказала «о моей Мей Ли», но вовремя спохватилась — ведь он ничего о ней не знает, объяснить же ему все по телефону будет трудно.

— О сестре?

— В какой-то степени. — И тут потребовались бы подробные объяснения. Наступило молчание, а он в это время терзался сомнениями: спросить — не спросить, и вдруг решился. Если уж позвонил, можно задать и этот вопрос…

— Одри?

— Да?.. — Она ждала.

— Ты хочешь, чтобы мы увиделись?

Как будто чья-то рука схватила и сжала ее сердце. Она кивнула. Она бы и не смогла произнести «нет», у нее недостало бы сил. Пусть на одну минуту, но она хотела увидеть его, пусть без всякой надежды, пусть она прикована к Сан-Франциско.

— Да… хочу… больше всего на свете! — Она не боялась открыться, сказать ему, как она любит его, до сих пор любит. — А это возможно?

— Вполне. Завтра закончатся переговоры, и вечером я могу вылететь к тебе. Так, значит, ты свободна?

Она засмеялась. Она свободна до конца своей жизни, в особенности для Чарли.

— Уж как-нибудь постараюсь освободиться. — Манера говорить у нее все та же — обязательное присутствие юмора, за которым скрывается какая-то невероятно притягательная чувственность. Но не та грубая чувственность, что у Шарлотты, эти две женщины совершенно разные. С Шарлоттой можно развлечься, поговорить, поработать, но Одри стала как бы частью его самого. — Ты позволишь встретить тебя в аэропорту?

— А ты сама хочешь?

— И ты еще спрашиваешь об этом?!

— Я сообщу тебе время прилета.

— Я непременно приеду. Слышишь, Чарли?

— Да!

— Спасибо тебе.

Сердце его переполняла любовь к ней, он радовался, как мальчишка, что позвонил ей.

Следующий день для них обоих тянулся бесконечно долго.

Днем Одри повезла Мей Ли к доктору, чтобы сделать ей прививки. Одри хотела было пойти в парикмахерскую и сделать прическу, но потом подумала, что именно так поступила бы ее сестрица, и не пошла, решив ничего не менять в своей внешности — так она будет чувствовать себя увереннее. Она надела серое шерстяное платье, жемчужные бусы, на плечи легла волна ее медных волос — так Чарльзу нравилось больше всего. Одри припарковала машину, перекинула через руку лисий жакет и вошла в здание аэровокзала. Взгляд ее случайно скользнул по руке — на пальце золотое кольцо с печаткой — его подарок. Она так привыкла к нему, что сейчас посмотрела на него просто машинально. Хотя дедушка обратил на кольцо внимание, но ни разу не спросил, откуда оно взялось. До прибытия самолета оставалось десять минут, и Одри стала ходить взад-вперед, думая о последнем их расставании. Она отчетливо помнила выражение лица Чарльза, когда поезд, на котором он уезжал из Харбина, отходил от платформы, его прощальный взгляд, слезы на глазах… Когда вдруг объявили, что самолет совершил посадку, ее словно ударило током.

Она стояла, наблюдая, как люди выходили из самолета, шли к зданию вокзала. У нее перехватило дыхание, когда вслед за другими пассажирами показался он — угольно-черные волосы, глубоко посаженные глаза… и его губы, которые так часто целовали ее, всю покрывая поцелуями. Она стояла не дыша, глядя на него, и еще не успела прийти в себя, как он уже обнял ее, поцеловал и прижал к себе так же крепко, как год назад. Они долго стояли обнявшись, не в силах вымолвить ни слова. Прошлое слилось с настоящим.

— Привет! — Он наконец посмотрел на нее и озорно, по-мальчишески ухмыльнулся, а она засмеялась ему в ответ.

— Привет, Чарли! Как хорошо, что ты вернулся… — Но куда? В ее жизнь? И на сколько — на день? На два? Не успели они встретиться, а она уже знала, что вот-вот они снова расстанутся, и от этого к радости примешивалась горечь. Они прошли к машине. — Как твой фильм?

— Я еще не уверен, что он состоится. Контракт подписан, но киношники странный народ, не представляю, что у них получится.

Одри улыбнулась. Как приятно, что ему сопутствует успех.

Эта его удачливость очень ей импонировала, и вообще в его характере было много такого, что ей очень нравилось.

— Ты волнуешься?