В глазах Берни заблестели слезы. Хлопнув дверью, он вышел из спальни и отправился в ванную. Когда через двадцать минут Берни вернулся в комнату, он нашел ее лежащей в том же положении. Она покорно ждала его. Берни сел возле Лиз и, взяв ее за руку, сказал:

— Ты уж меня прости. Я идиот, каких поискать.

— Нет, это не так. Я люблю тебя. Я представляю, как тебе сейчас трудно…

Она машинально провела рукой по голове. Та была круглой и бугристой. Можно было подумать, что Лиз снимается в фантастическом фильме…

— Это ужасно для всех. Лучше бы я утонула в ванной или попала под машину. — Она попыталась улыбнуться, но вместо этого вдруг заплакала. — Как противно быть лысой… Как страшно…

Страшно ей было совсем не от этого — просто она наперед знала о своей близкой кончине…

Он хотел коснуться ее головы, но Лиз выскользнула из-под его руки.

— Мне все равно — с волосами ты или нет. Оба плакали.

— Так не бывает.

— Я люблю в тебе все, понимаешь?

Он понял это во время родов. Его мать ошиблась — он не испытал тогда ни отвращения, ни ужаса. Скорее он был тронут — тронут до глубины души. Примерно то же самое Берни испытывал и сейчас.

— Все это не имеет никакого значения. Ты у нас теперь лысая. Когда-нибудь полысею и я — верно? — Он подергал , себя за бородку. — Это — всего-навсего своеобразная компенсация.

Лиз заулыбалась:

— Как я тебя люблю…

— Я тебя тоже. Но ведь это жизнь — жизнь, а не смерть — верно? — Они обменялись улыбками. У обоих на душе стало как-то полегче. Пока у них хватало сил держаться на плаву. — Так что же мне сказать родителям?

— Скажи, пусть приезжают. Они могут остановиться в «Хантингтоне».

— Мама считает, что Джейн захочет побыть с ними. Куда-нибудь съездить, и все такое прочее. Как ты к этому относишься?

— Вряд ли она захочет этого сейчас. Ты уж предупреди их об этом, чтобы они потом не обижались.

Джейн теперь боялась оставить Лиз даже на минуту: стоило Лиз выйти из ее комнаты, как девочка тут же разражалась слезами.

— Она поймет все как надо.

Мать, в которой Берни привык видеть средоточие всего самого худшего, вдруг обрела совершенно иной ореол. Он звонил ей через день, каждый раз поражаясь ее отзывчивости и мудрости. Она не только не мучила его, но, напротив, была для него источником утешения.

Родители приехали перед самым Рождеством. Они привезли с собой горы игрушек для обоих детей. Руфь припасла замечательный подарок и для Лиз — именно то, что ей нужно. Лиз была тронута до слез. Руфь внесла в комнату две огромные шляпные коробки и прикрыла за собой дверь. Лиз по своему обыкновению отдыхала, лежа на кровати.

— Что это? — изумилась она и поспешила сесть.

— Я привезла тебе подарок.

— Шляпку?

Руфь отрицательно покачала головой.

— Нет. Кое-что иное. Надеюсь, ты на меня не обидишься. Руфь потратила немало времени на то, чтобы подобрать нужный цвет: такие волосы, как у Лиз, были большой редкостью. Несколько смущенно Руфь сняла крышки с коробок, и Лиз вдруг увидела перед собой полдюжины париков знакомого золотистого цвета. Она разом засмеялась и расплакалась. Руфь посмотрела на нее с тревогой.

— Милочка, с тобой все в порядке?

— Конечно.

Лиз принялась вынимать парики из коробок — все они были разных фасонов. Здесь была и короткая мальчишеская стрижка, и длинное каре. От изумления и восторга Лиз надолго потеряла дар речи. Когда он вернулся к ней, она пробормотала:

— Конечно, я подумывала о парике, но, признаюсь, идти в магазин мне было как-то неудобно.

— Я думаю!.. А так оно выходит даже веселее — правда? Веселее… Ничего особенно веселого в том, что ты осталась без волос, нет… И все же спасибо, Руфь…

Лиз подошла к зеркалу и стянула платок с головы. Руфь отвернулась. Такая красивая женщина и такая молодая… Как это несправедливо… Когда Руфь вновь посмотрела на Лиз, та была уже в парике. Длинное каре удивительно шло ей.

— Бесподобно! — Руфь захлопала в ладоши и довольно засмеялась. — Как тебе?

Лиз молча кивнула. Она снова выглядела вполне сносно… Более того — она снова стала красивой. Да, да — именно красивой, красивой привлекательной женщиной. Она громко рассмеялась, вновь почувствовав себя молодой и полной сил. Руфь подала ей другой парик.

— Ты знаешь, моя бабушка была совершенно лысой. Как и положено ортодоксальной еврейке. Они выбривают себе голову. Настоящая еврейка, выйдя замуж, обязана остричь себя наголо. — Она коснулась плеча Лиз. — Я хочу, чтобы ты знала, как мы все тебя любим…

Если бы любовь могла исцелить Лиз, она, наверное, уже была бы здоровой… Руфь с потаенным ужасом смотрела на свою невестку, поражаясь тому, как та похудела, как заострилось ее лицо, как глубоко запали глаза… И тем не менее после каникул Лиз собиралась выйти на работу.

Лиз примерила все парики один за другим. Они решили, что на первый раз ей лучше надеть каре. Заодно она решила сменить и блузку — то, во что она была одета сейчас, выглядело слишком уж просто. Принарядившись, Лиз как ни в чем не бывало вошла в гостиную. Берни раскрыл рот от изумления.

— Откуда у тебя это?

Он улыбался. Ее вид ему явно нравился.

— Бабушка Руфь. Как тебе, а? — спросила Лиз.

— Просто блеск.

Берни говорил совершенно искренне.

— Погоди, ты еще остальных не видел.

Подарок Руфи поднял Лиз настроение, Берни был бесконечно благодарен матери уже за одно это. Вбежавшая в комнату Джейн застыла.

— У тебя опять выросли волосы! — радостно воскликнула девочка, захлопав ручками. Лиз с улыбкой посмотрела на свою свекровь.

— Не совсем так, моя хорошая. Просто бабушка привезла мне их из Нью-Йорка.

Она рассмеялась, и, видя это, Джейн смущенно захихикала.

— Правда? А можно мне посмотреть?

Лиз кивнула и отвела ее в комнату, где стояли коробки. Джейн, разумеется, тут же стала примерять парики, чем несказанно насмешила Лиз.

В этот вечер они отправились обедать в ресторан. В течение всех рождественских каникул Лиз чувствовала себя заметно лучше, чем обычно. Сама она относилась к этому как к божьему дару. Они сумели выехать еще дважды и даже смогли побывать вместе с Берни и Джейн на рождественской елке в «Вольфе». Они отметили и Хануку. В пятницу вечером перед ужином они зажгли свечи. Свекор Лиз торжественным голосом начал читать молитвы. Лиз прикрыла глаза и про себя стала молиться своему Богу — она молила Его о чуде, она хотела быть здоровой.

Вторая годовщина их свадьбы прошла совсем не так, как первая. Джейн и Александр отправились ночевать к Трейси, а родители Берни решили пообедать в ресторане. Лиз и Берни остались совсем одни, и вечер этот провели тихо. Берни хотел было повести Лиз в ресторан, но она наотрез отказалась, сославшись на усталость. Тогда Берни откупорил бутылку шампанского и предложил ей просто посидеть у камина.

Разговоры шли о чем угодно, но только не о ее болезни. В этот вечер Лиз совсем не хотелось вспоминать о ней, тем более что через неделю ее ждал очередной сеанс химиотерапии. Не говорить об этом было почти невозможно, но они усердно пытались занять себя другими темами. Лиз толковала о работе, о детях, об обеде, на который она собиралась пригласить своих подруг, о «молнии», которую нужно было выпороть из куртки, прежде чем сдать последнюю в химчистку… Она соскучилась по простым проблемам. Взявшись за руки, они сидели у камина и вели свою неспешную беседу, пытаясь направлять ее в нужное русло, страшась невзначай задеть запретную тему… Берни вдруг вспомнил о том, какой хорошенькой была Джейн в ту пору, когда у них был медовый месяц. Тогда ей было всего пять, теперь же — почти восемь. Лиз тут же оживилась и неожиданно заговорила о Чендлере Скотте.

— Помнишь, что ты мне обещал?

— Я тебя не совсем понимаю… Берни подлил Лиз шампанского, хотя прекрасно знал, что она не станет его пить.

— Я не хочу, чтобы этот мерзавец встречался с Джейн. Ты пообещал, что этого никогда не произойдет.