Город жил своей обычной жизнью – мимо проносились такси, элегантно одетые дамы спешили в рестораны, солидные лимузины везли не менее солидных седоков в театры и на концерты... Берни с тоской подумал о том, что лишен всего этого в течение вот уже восьми месяцев, и лишний раз пожалел о том, что рядом с ним нет Лиз. Он решил, что теперь будет приезжать сюда только вместе с ней. Весеннюю поездку в Нью-Йорк можно будет совершить во время пасхальных каникул.

Он решительно вошел в двери «Берега басков» и только тогда перевел дух – это был особый ресторан, он любил его больше всех прочих. Удивительная роспись на стенах, мягкий приглушенный свет, женщины в черных платьях, украшенных бриллиантами и жемчугами, мужчины в подчеркнуто строгих серых костюмах, от которых так и веет богатством и властью...

Берни перебросился парой фраз с метрдотелем. Его родители были уже здесь – они сидели за столиком на четыре персоны, стоявшим в заднем ряду. Когда Берни подошел к столику, мать простерла к нему руки с таким видом, будто она тонет – лицо ее при этом мгновенно приняло трагическое выражение.

К такого рода приветствиям Берни уже успел привыкнуть, хотя они, как и прежде, чрезвычайно раздражали его.

– Привет, мамуля.

– Это все, что ты можешь сказать своей матери после восьмимесячного отсутствия?

Она согнала супруга с банкетки и села на его место сама – чтобы быть поближе к сыну. Берни казалось, что весь ресторан смотрит только на них.

– Мы находимся в ресторане, мама. Здесь не место устраивать сцены.

– Это ты называешь «устраивать сцены»?! Ты не видел мать целых восемь месяцев, однако счел возможным толком не здороваться с ней, а потом еще и сказал, что она, мол, устраивает тебе сцены?!

Берни хотелось спрятаться под стол. Мать говорила так громко, что ее слышал весь ресторан.

– Мы виделись в июне, – сказал Берни подчеркнуто тихим голосом. Он понимал, что с мамой лучше не спорить.

– Это было в Сан-Франциско.

– Какая разница?

– Ты постоянно был занят, мы практически не виделись.

Родители приезжали в Сан-Франциско на открытие магазина, и Берни, при всей своей занятости, смог уделить им немало времени – мать это прекрасно помнила.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал Берни, чувствуя, что настало время сменить тему разговора. Отец заказал «Роб-Роя» для матери и виски со льдом для себя. Берни остановил выбор на кире.

– Это еще что такое? – тут же насторожилась мать.

– Я дам тебе попробовать. Это очень легкий напиток. Ты действительно замечательно выглядишь, мама.

Почему-то всегда выходило так, что Берни приходилось разговаривать исключительно с матерью и никогда с отцом, и это его немало огорчало. Можно было подумать, что папашу вообще ничего не интересует, странно было только то, что он не прихватил с собой в «Берег басков» толстых медицинских журналов.

Официант принес напитки. Берни сделал небольшой глоток кира и предложил попробовать его своей матери. Он никак не мог решить, когда лучше завести речь о Лиз – до обеда или после. Если он отложит разговор, мать станет обвинять его в том, что он целый вечер лицемерил. Если же он заговорит об этом сейчас, мать поднимет скандал и испортит вечер и себе, и всем остальным. Первое было безопаснее, второе – честнее. Берни сделал большой глоток кира и решил быть честным.

– У меня есть для тебя хорошая новость, мама.

Голос его предательски задрожал, и мать тут же вперилась в него орлиным взором, почувствовав, что речь действительно идет о чем-то серьезном.

– Ты возвращаешься в Нью-Йорк?

Слова эти больно ранили его.

– Пока нет. Когда-нибудь – да. Я говорю о вещах более серьезных.

– Тебя повысили в должности?

Он устало вздохнул. С загадками пора было кончать.

– Я женюсь.

Все разом замерло. Мать, не мигая, смотрела на него. Дар речи вернулся к ней минут через пять. Отец же вообще никак не отреагировал на его слова.

– Может, объяснишь поподробнее?

Берни чувствовал себя так, словно только что признался в совершении немыслимых злодеяний. Странное это чувство разозлило его.

– Она замечательная женщина, мама! Ты ее сразу полюбишь. Ей двадцать семь, и она потрясающе красива. Она – учитель второго класса. – Последней фразой Берни отмел возможные вопросы матери о том, кем работает его избранница – танцовщицей в дискотеке, официанткой или исполнительницей стриптиза. – Да, кстати. У нее есть маленькая дочка по имени Джейн.

– Она разведенная...

– Да. Джейн уже пять лет.

Мать смотрела на него во все глаза, пытаясь понять, что же могло произойти с ее сыном.

– И как давно ты ее знаешь?

– С тех самых пор, как я приехал в Сан-Франциско, – солгал Берни и положил на стол фотографии Лиз и Джейн, сделанные на Стинсон-Бич. Мать тут же передала снимки отцу, который стал восхищаться красотой матери и дочки. Руфь Файн, однако, чувствовала, что здесь что-то не так.

– Почему же ты не познакомил ее с нами в июне?

Мать мастерски владела интонациями: можно было подумать, что у Лиз волчья пасть, или она хромоножка, или она все еще живет с мужем.

– Тогда я ее еще не знал.

– Выходит, вы знакомы всего несколько недель, а ты уже собираешься на ней жениться? – Мать выдержала эффектную паузу и тут же спросила о том, что волновало ее больше всего: – Скажи, она еврейка?

– Нет, не еврейка... – Берни показалось, что еще немного, и его мать упадет в обморок; он едва заметно улыбнулся. – Мама, только не делай такое лицо. Ты ведь знаешь, на белом свете живут не одни только евреи.

– И все же их достаточно, чтобы подыскать себе среди них пару. Скажи, кто она?

Мать это не интересовало, просто она хотела сполна отдаться своему горю... Берни решил сказать ей обо всем до конца.

– Она – католичка. Ее фамилия О’Райли.

– Бог ты мой...

Она прикрыла глаза и разом как-то обмякла. Берни решил, что она таки упала в обморок. Он испуганно повернулся к отцу, но тот еле уловимым жестом руки дал ему понять, что ничего страшного не происходит. Мать тут же открыла глаза и, обращаясь уже к супругу, сказала:

– Ты слышал, что он говорит? Ты понимаешь, что он делает? Он же меня в гроб вогнать хочет! Ему совершенно наплевать на меня!

Она картинно зарыдала и, достав из сумочки платок, принялась вытирать слезы. В тот же миг к их столику подскочил официант, вежливо осведомившийся, будут они обедать или нет.

– Думаю, будем, – подчеркнуто спокойным голосом ответил Берни, чувствуя на себе испепеляющий взгляд матери.

– Как ты можешь сейчас... есть... У матери вот-вот случится сердечный припадок...

– Может быть, все-таки поешь немного супа? – поинтересовался отец.

– Он мне в горло не полезет.

Берни готов был придушить мать.

– Мама, она замечательная женщина. Ты ее полюбишь.

– Ты решил это твердо? – Берни кивнул. – И когда же у вас свадьба?

– Двадцать девятого декабря.

Он сознательно не стал говорить ни слова о Рождестве, но мать, несмотря на это, вновь заплакала.

– Все уже решено, все устроено... Даже дата известна, а я об этом ничего не знаю. И когда только вы все успели? Наверное, ты и в Калифорнию из-за нее поехал...

Мать могла продолжать до бесконечности.

– Я встретил ее уже там.

– Но как? Кто вас мог познакомить? Кто меня так обидел?

К этому времени на столе уже появился суп.

– Я встретился с ней в магазине.

– Да? Может быть, на эскалаторе?

– Ради бога, мама, перестань! – Он ударил кулаком по столу, отчего мать даже подскочила. – Я женюсь. Точка. Мне тридцать пять. Я женюсь на прекрасной женщине. Честно говоря, меня нисколько не интересует, кто она, пусть даже она будет буддисткой. Она прекрасная женщина, хороший человек и любящая мать – мне кажется, этого вполне достаточно!

Он жадно набросился на суп, стараясь не обращать внимания на мать.

– Она в положении?

– Нет.

– Тогда почему вы так спешите со свадьбой? Лучше в таких делах не торопиться.