– Я сдаюсь. Только не ешь слишком много. Скоро обед.
– Хорошо.
Джейн тут же куда-то скрылась. Больше всего она была похожа на щенка, которому вдруг подарили огромную кость. Бернард посмотрел на Лиз и улыбнулся.
– Просто замечательный ребенок.
Глядя на Джейн, Берни вспоминал, что не все в его жизни идет так уж гладко. Ведь у него не было ни семьи, ни детей...
– Она от вас без ума, – улыбнулась Лиз.
– Кто же устоит против бананового сплита и шоколадного медведя? Для нее я эдакий бостонский Душитель с мешком, битком набитым шоколадными медведями.
Они тем временем вошли в кухню, и Лиз принялась вытаскивать из пакетов продукты. Вид икры и паштета поверг ее в изумление.
– Берни, зачем все это? Боже... а это, значит... – Она раскрыла коробку с конфетами и в тот же миг стала удивительно похожа на ребенка. Соблазн был слишком велик – предложив конфеты Берни, она сунула один из трюфелей в рот и зажмурилась от удовольствия. – М-м-м... Как вкусно!
Берни невольно залюбовался ею. Хрупкая и стройная, она казалась ему воплощением строгого американского идеала красоты. Сегодня ее длинные светлые волосы были собраны в косу. Глаза Лиз были такими же синими, как ее рубаха; белые шорты подчеркивали стройность длинных ног. Неожиданно для самого себя Берни заметил, что Лиз красит ногти. Других следов косметики – туши или губной помады – он не заметил, да и ногти были пострижены коротко. Она была не просто хорошенькой, но по-настоящему красивой, и при этом в ней не чувствовалось ни грамма фривольности, что особенно нравилось Берни. От ее вида не захватывало дух, нет, но на душе становилось удивительно тепло и покойно. Убрав бутылки с вином, Лиз повернулась к нему с улыбкой.
– Бернард, вы нас так избалуете... Даже не знаю, что вам и сказать...
– Понимаете, друзья на дороге не валяются... К тому же здесь их у меня особенно нет.
– Вы здесь давно?
– Пять месяцев.
– Вы из Нью-Йорка?
Он утвердительно кивнул.
– Я жил в Нью-Йорке всю жизнь... кроме трех лет, проведенных в Чикаго.
Она достала из холодильника две банки с пивом и одну предложила ему. Чувствовалось, что она заинтригована.
– Я родом именно оттуда. Как это вас туда занесло?
– Испытание огнем. Меня послали в Чикаго для того, чтобы я возглавил тамошний наш филиал... – Он вздохнул и покачал головой. – Теперь, как видите, я здесь.
Он все еще относился к нынешнему своему назначению как к своеобразному наказанию. Впрочем, глядя на Лиз, он забывал об этом. Они были теперь в комнате. Полы этого небольшого домика устилали соломенные маты, стены и полки были украшены бесконечными раковинами и плавниковым деревом. Дом этот мог находиться и в Истгемптоне, и на Огненном острове, и в Малибу... Однако вид из окна был особенным – вдали, на прибрежных холмах, поблескивали на солнце кварталы Сан-Франциско. Лиз жестом предложила ему сесть в кресло, сама же устроилась на диване, подобрав под себя ноги.
– Вам здесь нравится? Я имею в виду Сан-Франциско.
– Иногда. – С ней он не мог кривить душой. – Надо сказать, я город практически не знаю. Все, знаете ли, дела. А вот климат здешний мне нравится. Когда я улетал из Нью-Йорка, шел снег. Прошло всего пять часов, и я попал в весенний город. В этом действительно что-то есть...
– А что же здесь не так? – спросила Лиз, мило улыбнувшись. С ней было очень приятно беседовать, хотелось тут же открыть свою душу... Наверняка она была хорошим другом, но Берни испытывал и чувства иного рода: глядя на то, как она держит голову, как мягко вьются ее золотистые волосы, он чувствовал что-то сродни головокружению; хотелось коснуться ее, взять за руку, поцеловать... Он уже почти не слышал ее. – Да, представляю, как вам сейчас одиноко. Первый год со мною было то же самое.
– И вы все же решили остаться? – Он действительно был заинтригован. Он хотел знать о ней все.
– Да. В то время у меня иного выбора не было, как не было и родственников, к которым я могла бы поехать. Когда я перешла на второй курс Северо-Западного университета, мои родители погибли в дорожной катастрофе. – Глаза Лиз затуманились. – После этой истории я стала куда ранимее... Тогда же я и влюбилась... Он был исполнителем главной роли в одной пьесе. Я играла вместе с ним.
Взгляд ее при воспоминании об этом наполнился грустью. Смешно. Она никогда и никому не рассказывала об этом, но почему-то решила поведать свою историю Берни. Они смотрели в окно. Джейн, посадив куклу рядом с собой, играла в песке. Время от времени она махала им ручкой. Лиз с самого начала почему-то решила не лгать Берни – терять ей в любом случае было нечего. Если ему что-то не понравится, он больше не позвонит ей, только и всего. Лучше, если между ними не будет недоговоренностей. Она устала от обычных в таких случаях игр и претензий. Они были не в ее стиле. Она посмотрела в глаза Берни и улыбнулась.
– Я занималась в актерском классе. После того как я похоронила родителей, мы отправились на летние гастроли. Кроме него, у меня никого не было... Я совершенно потеряла голову. Он был красивым и, как мне казалось, благородным парнем... У нас должен был родиться ребенок, и я сказала ему об этом. Он ответил, что жениться на мне может и позже – как раз в это время ему предложили в Голливуде какую-то там роль. Сначала туда приехал он, а потом, вслед за ним, и я... Ехать мне было совершенно некуда, избавляться же от ребенка я категорически отказалась. Вот и поехала вслед за Чендлером, хотя относилась к нему уже иначе. И все же я любила его, мне казалось, что со временем все встанет на место... – Лиз посмотрела в окно – на Джейн. – Я автостопом добралась до Лос-Анджелеса и разыскала Чендлера. Чендлер Скотт... Потом он стал называть себя Чарли Скьяво. Но это ему уже не помогло. Роль он провалил и занимался в основном тем, что искал работу и ухаживал за актрисами. Я устроилась официанткой и, пока могла, работала. За три дня до рождения Джейн мы поженились. И тут – тут Чендлер вдруг исчез. Малышке было уже пять месяцев, когда я увидела его вновь. Он говорил что-то о театре в Орегоне, но я вскоре узнала, что все это время он находился в тюрьме. Я узнала массу интересных вещей... Сначала его арестовали за продажу краденого, потом – за кражу со взломом. Джейн исполнилось девять месяцев, когда он в очередной раз вышел из тюрьмы. Прожил он с нами всего месяц или два. Узнав, что он вновь попал в полицию, я подала на развод и переехала в Сан-Франциско. С тех пор я о нем даже и не слышала. Он был самым настоящим мошенником и одновременно – гениальным актером. Он мог убедить окружающих в чем угодно. Сегодня я бы на эту удочку уже не попалась, но тогда... Как все это тяжело... Когда нас развели, я восстановила свою девичью фамилию... Так мы теперь и живем.
Берни поразился, как спокойно Лиз говорит об этом. Будь на ее месте другая, та бы уже выплакала себе глаза. Лиз эта история явно не сломила. Она прекрасно выглядела, и у нее была замечательная дочка.
– Я и Джейн – вот и вся наша семья. И у нас с ней все хорошо.
– А как относится к этому сама Джейн?
Берни хотел понять, что Лиз сказала девочке об отце.
– А никак. Она думает, что ее папа умер. Я сказала ей, что он был замечательным актером, что мы поженились после школы и переехали сюда... А когда ей исполнился год, он вдруг умер. Она не знает всего остального, поэтому это не имеет значения, к тому же мы с ним никогда не встретимся. Бог его знает, где он теперь находится. Думаю, скорее всего в тюрьме. В любом случае, мы его не волнуем – мы его и раньше не волновали. Пусть уж у девочки будут какие-то иллюзии, ничего страшного в этом нет...
– Пожалуй, вы правы.
Она нравилась ему все больше. Он поражался ее отваге и силе. Кто бы мог подумать, глядя на ее хрупкую фигурку и золотистые волосы, что она может быть такой сильной... Она заставила себя начать жизнь сначала, а это совсем непросто, даже если ты живешь в Калифорнии...
– Я работаю учителем. Страховку, полученную за родителей, истратила на то, чтобы приобрести специальность. Училась я по вечерам – на это ушел год. У меня второй класс – дети совершенно замечательные. – Лиз заулыбалась. – Джейн ходит в эту же школу, мне почти ничего не приходится за нее платить. Отчасти поэтому я и стала учителем. Мне хочется дать ей приличное образование.
