Да, для нее все было вот так просто, она «помнила». Даже мои собственные воспоминание, видимо, не могли принадлежать только мне. Но я знала, что она ошибалась. Я видела комету. И могла представить ее, закрыв глаза. Она была в моем сердце, как и бабушка Галлея.

На следующее утро мы покормили кота, оставили денег для женщины, которая приходила, чтобы присматривать за ним, заперли дом и сели в машину, чтобы в последний раз навестить бабушку Галлею. В «Эвергрине» было тихо, посетители уже съезжались на парковку, практически врезаясь друг в друга. Папа быстро попрощался и отправился на улицу – следить за машиной.

Я долго сидела возле бабушки Галлеи, держа ее за руку, а мама сидела с другой стороны. Бабушке стало лучше, но не намного. Лекарства сделали ее сонной, и она то и дело прикрывала глаза. Я коснулась ее сухой щеки, чтобы поцеловать на прощание, и, когда собиралась отстраниться, она прикоснулась к моему лицу прохладными пальцами. Бабушка ничего не сказала, только улыбнулась, и я улыбнулась в ответ. Мне вспомнилась девушка с цветами в волосах, и на мгновение я увидела ее в бабушкиных глазах.

Прислонившись к стене в коридоре, я ждала, когда выйдет мама. Над моей головой тикали часы, а в комнате тихо журчал мамин голос, но я не могла разобрать ни слова. Дверь в комнату напротив была открыта, мужчина снова был один, и аппараты время от времени издавали сигналы в темноте. Возле его кровати стоял телевизор, но звук был выключен.

Через двадцать минут я заглянула в комнату бабушки. Мама сидела на кровати, а бабушка Галлея уснула, ее дыхание было размеренным и глубоким. И моя мама, которая все праздники провела, улыбаясь и обнимая нас, сейчас просто молча плакала., опустив голову, плечи ее дрожали. Это испугало меня, как в тот вечер, когда я вернулась из Сестринского лагеря и увидела Скарлетт на крыльце ее дома. В жизни есть такие вещи, с которыми ты не можешь справиться, их нужно просто принять. Но, даже зная об этом, сложно выдержать их, сложно смириться. Когда происходит что-то подобное, это нарушает гармонию в твоем маленьком мире и сотрясает всю твою веру в лучшее.

Наступил пятый месяц – и стало невозможным и дальше скрывать беременность Скарлетт. Ее живот по-настоящему выпирал, и ее лицо постоянно пылало, хоть за кассой в «У Милтона» ее интересного положения и не было заметно. В первую неделю декабря ее вызвали в офис мистера Эверби. Я пошла заодно – для моральной поддержки.

- Здравствуй, Скарлетт, - мистер Эверби, наш менеджер, сидел за столом, улыбаясь нам. Он был примерно папиного возраста, и у него уже начала появляться лысина, которую он пытался скрыть за «необычными» прическами. – Я не мог не заметить, что у тебя, хм, есть некоторые новости.

- Новости? – повторила Скарлетт. Она любила эту маленькую игру: прикидываться дурочкой и заставлять людей говорить все, как есть.

- Хм, да. Я имею в виду, что мне на глаза попалось – в смысле, я заметил – что ты, вроде как, ожидаешь…

- Ожидаю, - весело подтвердила Скарлетт. – Я беременна.

- Да, - быстро сказал мистер Эверби. Теперь он выглядел так, словно начинал потеть. – Так, э-ээ, я просто интересуюсь, нет ли здесь чего-то такого, хм, о чем нам стоило бы поговорить?

- Я так не думаю, - возразила подруга, ерзая на стуле. В последнее время ей стало трудно с удобством расположиться где бы то ни было. – А вы?

- Ну, нет, но я полагаю, нужно кое-что обсудить, потому что могут возникнуть проблемы из-за, хм, твоего положения, - мистеру Эверби слова давались с трудом, но все мы поняли, что он имеет в виду – едва ли посетители будут в восторге от шестнадцатилетней беременной кассирши в магазине « «У Милтона» - Супермаркете для всей семьи!». Это было бы плохим примером. Или плохим показателем. Или еще чем-то, разумеется, плохим.

- Едва ли, - прощебетала подруга. – Доктор говорит, мне можно быть на ногах все время, пока срок еще не слишком велик. И на мою работу это никак не повлияет, мистер Эверби.

- Она замечательный работник! – вклинилась я. – Работник месяца в августе.

- Спасибо, - Скарлетт тепло мне улыбнулась. Она уже не раз говорила мне, что не собирается бросать привычную жизнь так долго, как это возможно – и ей плевать, кого там в «У Милтона» она будет смущать. К тому же, просто так уволить ее тоже не могли, это было бы нарушением закона – это ей было известно с занятий в группе поддержки для матерей-подростков.

- Ты очень хороший работник, - теперь ерзать начал мистер Эверби. – Я просто не знаю, как ты справляешься во время своей смены. Если тебе нужно будет взять отгул или сделать перерыв, то…

- Нет, вовсе нет. У меня все отлично, - Скарлетт не дала ему договорить. – Но я очень ценю вашу заботу.

Мистер Эверби выглядел усталым и поверженным. Чего бы он ни хотел добиться от этого разговора, мы победили.

- Хорошо, - произнес он. – Тогда, думаю, это всё. Спасибо, что зашла, Скарлетт, и обязательно дай мне знать, если будут какие-то проблемы.

- Спасибо вам, - поблагодарила она, и мы вышли из офиса, прикрыв за собой двери. Когда мы проходили мимо секции замороженных продуктов, Скарлетт начала хихикать, а затем и вовсе ударилась в хохот, так что нам пришлось остановиться.

- Бедный парень, - фыркнула я, - ему это далось нелегко.

- Это уж точно. Он, наверное, думал, что я буду счастлива уйти, - Скарлетт уставилась на лоток с индейкой, переводя дыхание. – Я не стесняюсь, Галлея. Я знаю, что поступаю правильно, и они не заставят меня думать иначе.

- Я знаю, - кивнула я, снова задаваясь вопросом – почему же правильные поступки всегда встречают столько негативной реакции со стороны окружающих? Тебе постоянно с кем-то нужно бороться за то, что ты считаешь верным. По крайней мере, именно это я видела в последнее время.

С наступлением декабря все постепенно становилось красно-зеленым и усыпанным блестками, а праздничная музыка крутилась у меня в голове каждый день после работы. «Jingle Bells» - снова, снова и снова.

Я так и не приняла никакого конкретного решения. Единственной причиной этому был тот факт, что в последнее время мы виделись не слишком много, в основном – в школе, а там можно было не бояться, что все зайдет слишком далеко. Я взяла несколько дополнительных смен в «У Милтона» и была занята жизнью Скарлетт. Подруга нуждалась во мне больше, чем когда-либо: я подвозила ее до больницы, толкала тележку в магазинах для новорожденных, пока она приценивалась к коляскам, а в экстренных ситуациях приходила к ней по вечерам с шоколадно-клубничным мороженым. Я даже сидела возле нее, когда Скарлетт пыталась написать письмо для миссис Шервуд на их новый адрес во Флориде. Каждое новое письмо начиналось с: «Мы незнакомы, но…». Это легкая часть, с остальным все было куда сложнее.

Мэйкон тоже был занят. Он то сбегал с уроков раньше времени, то вообще не появлялся, а наши разговоры были не дольше двух минут – и это за все те часы, что ему все-таки приходилось быть в школе. Подвозить меня домой из школы он больше не мог, слишком рискованно это теперь стало.

Мама не упоминала его имени, будучи уверенной, что ее правила соблюдаются. Она с головой ушла в работу, параллельно организовывая переезд бабушки Галлеи в другой центр.

- Он стал другим, - жаловалась Скарлетт, когда однажды днем мы сидели на ее кровати и читали журналы. Я листала «Elle», она – «Маму на работе». Кэмерон был внизу, готовил Кул-эйд (*коктейль с добавлением ягод или фруктов), от которого Скарлетт в последнее время была без ума. Он насыпал туда так много сахара, что начинала болеть голова, но моей подруге нравилось именно так. – Все не так, как было раньше.

- Галлея, - отвечала она, - ты читаешь «Космо»! И должна знать, что ни одни отношения не могут оставаться в одной и той же стадии все время. Это нормально.

- Ты так считаешь?

- Конечно, - она перелистывала страницу, - я в этом уверена.