Мы все еще молчали, войдя в дом и пройдя на кухню, где папа стоял спиной к нам, держа в руках телефон. Стоило ему обернуться, как я поняла – что-то случилось.

- Подождите, - сказал он в трубку, затем прикрыл ее рукой. – Джули. Это твоя мама.

Мама положила на тумбочку сумку.

- Что? Что случилось?

- Она упала, дома. И… Ей было плохо, дорогая. Ее нашла соседка, она и осталась с ней на какое-то время.

- Упала? – мамин голос подскочил.

- Это доктор Роббинс, - папа протянул ей трубку. – Я возьму другой телефон и буду звонить насчет вылета.

Глубоко вдохнув, мама взяла трубку, а папа, сжав ей плечо, затем направился в свой кабинет. Я же просто стояла в дверном проходе, задержав дыхание.

- Алло, это Джули Кук. Да, мой муж сказал… Я понимаю. Вы знаете, когда это произошло? Да. Да, конечно.

Все это время мама смотрела на меня. Но на самом деле ее взгляд был направлен куда-то сквозь меня. Ее глаза просто остановились на мне, больше не двигаясь никуда.

- Мой муж сейчас узнает расписание полетов, так что я буду так скоро, как только смогу. Ей больно?.. Ох, хорошо, конечно. Значит, опреация завтра в шесть, и я… Я приеду, как только смогу. Хорошо. Большое спасибо. До свидания.

Мама отключилась и отвернулась от меня, просто застыв на месте, все еще опустив одну руку на телефон. Я видела, как напряглась ее спина, лопатки остро выпирали под свитером.

- Твоя бабушка пострадала, - тихо сказала она, все еще не оборачиваясь. – Она упала и сломала несколько ребер. Завтра ей будут делать операцию. Она провела много времени одна, прежде чем ее обнаружила соседка, - на последнем предложении ее голос задрожал.

- С ней все будет в порядке? - Из кабинета доносился папин голос, спрашивающий об отправлении и прибытии, цены на первый класс и мест, где можно остановиться. – Мам?

Ее плечи поднялись и снова упали – один глубокий вдох – затем она обернулась. Ее лицо было белым, как простыня.

- Я не знаю, милая. Нам остается лишь ждать.

- Мама, - начала я, желая хоть как-то уменьшить огромную пропасть между нами, которую я сама создала, не желая разделить с ней Мэйкона. Не желая разделить с ней свою жизнь.

- Джули, - папа вышел к нам, и его голос показался мне чересчур громким, - есть рейс, вылет через час, но дорога до Балтимора займет много времени. Это лучшее, что удалось найти.

- Хорошо, - тихо сказала мама. – Закажи мне билет. Я пойду собираться.

- Мама, - снова начала я, - я просто…

- Милая, нет времени, - сказала она, быстро проходя мимо меня и мимоходом потрепав меня по плечу, - мне нужно уложить вещи.

Так что я пошла в комнату и села на кровать, положив тетрадь с домашней работой по математике на колени и оставив дверь открытой. Я слышала, как дверь в мамину комнату открывается и закрывается, она собирает сумку, а папа внизу все еще разговаривает по телефону. Время от времени в маминой комнате все затихало, и эта тишина была хуже всего. В эти моменты я вытягивала шею, надеясь уловить хоть слово, хоть пол-звука. На самом деле я знала, что происходит – мама беззвучно плачет.

Не выдержав, я поднялась с кровати и вошла к ней. Мама обняла меня, пробегая рукой по моим волосам, как всегда делала, когда я была маленькой. Она сказала, чтобы я не волновалась, что она позвонит и что все будет хорошо. Она забыла все, что я ей наговорила за ужином, и перестала быть квалифицированным психологом – один телефонный звонок снова сделал ее дочерью.

Когда мама уехала, я словно получила амнистию и смогла досрочно выйти из тюрьмы. Утреннее шоу папы по-прежнему было популярным, а рейтинги все росли, так что он был занят каждый день, составляя программу для следующего эфира. В последние несколько месяцев его стали узнавать на улицах, люди подходили к нему на улицах, здоровались и просили автографы, а разные компании приглашали на свои промо-акции и вечеринки после них. Папа был занят работой или тем, что было связано с работой, каждый день, и это делало его невероятно счастливым. В эфирах он обсуждал со всеми этими важными (и не очень) людьми какие-нибудь насущные проблемы и выдавал по миллиону шуток, от которых я съеживалась, проезжая мимо людных мест. Телефон в нашем доме не смолкал, и какой-то парень по имени Лотти названивал нам, консультируясь с папой по поводу каждой малейшей детали промо-шоу радио в торговом центре или встречи где-нибудь в ресторане. По мнению мамы, все это было просто нонсенсом, и папа был слишком взрослым и образованным для этого, но сейчас он с головой ушел в свою жизнь местной звезды и вряд ли знал, что я делаю и с кем провожу время.

По большей части мы встречались поздно вечером, когда я проходила мимо его спальни, направляясь в ванную, чтобы почистить зубы. Мы пришли к негласному договору: я веду себя подобающим образом, прихожу вовремя, а он не задает вопросы. Всего лишь четыре дня, в конце концов.

Естественно, все время я проводила с Мэйконом. Теперь он мог забирать меня из школы и подвозить домой или на работу, ведь Скарлетт была занята почти так же, как мой папа. Она взяла дополнительные смены, чтобы подкопить денег и купить детскую одежду, плюс, много времени она проводила с Кэмероном, который смешил ее и щекотал ей пяточки. Школьный методист, миссис Баджби, убедила Скарлетт присоединиться к группе психологической помощи для матерей-подростков, которая собиралась в школе дважды в неделю. Сначала Скарлетт не хотела идти туда, но, посетив занятие один раз, сказала, что остальные девочки – одни беременные, другие – с детьми – помогали ей чувствовать себя не так «странно». Как я хорошо знала, Скарлетт могла заводить друзей, где угодно.

Мы с Мэйконом развлекались. В понедельник мы вообще не пошли в школу, проведя весь день, катаясь по городу, поедая гамбургеры в МакДональдсе и гуляя у реки. Когда вечером позвонили из школы, папы не было дома, и я легко объяснила, что заболела, а мама только что уехала из города по семейным обстоятельствам. Мэйкон легко подделал ее подпись на записке, которую «она написала для меня».

Мама звонила каждый вечер и задавала обычные вопросы о школе и работе, о том, не забылили ли мы с папой поесть. Она говорила, что скучает, а бабушке Галлее становится лучше. Мама сказала, что сожалеет о нашей ссоре и понимает, как мне тяжело порвать с Мэйконом, но однажды я пойму, что это было правильно. И, на другом конце провода, я соглашалась с ней, глядя в окно, как он мигает мне фарами из машины, отъезжая от нашего дома. Я говорила себе, что не должна чувствовать вины – она сама начала эту грязную игру, придумывая правила на ходу. Иногда убеждения срабатывали, иногда нет.

За день до того, как мы с папой должны были поехать в Буффало к маме и бабушке на День благодарения, Мэйкон подвез меня домой с работы. Дом был темным и тихим, когда мы остановились.

- А где твой отец? – спросил он, выключая двигатель.

- Не знаю, - я взяла с заднего сиденья рюкзак и открыла дверь. – На радио, наверное.

Когда я потянулась, чтобы поцеловать его, он слегка отодвинулся, все еще глядя на наш дом. Через улицу в окне Скарлетт горел свет, и я видела Мэрион в гостиной перед телевизором, вот она, сидит, положив босые ноги на кофейный столик.

- Ладно, - сказала я Мэйкону, гладя его по шее, - увидимся, когда я вернусь.

- Ты не пригласишь меня в гости?

- В гости? – я удивилась. Раньше он никогда об этом не спрашивал. – А ты хочешь?

- Конечно, - он открыл свою дверь – и вот так вот мы оба вышли из машины и направились к нашему дому. На крыльце лежала газета, рядом приземлились несколько лепестков от маминых цветков в горшках. На улице похолодало, кажется, собирался дождь.

Я открыла дверь, толкнула ее и услышала гул над головой. Сейчас пролетит самолет – это я знала, даже не поднимая взгляд. Стекла в окнах задрожали мелкой дрожью, дверь слегка завибрировала.

- Ого, - заметил Мэйкон, - это громко.

- В это время здесь всегда так, - пояснила я. – Очень много ночных полетов.