– И что это значит?

Он вдруг перестал понимать то, что ему говорила эта женщина, которую, как ему казалось, он хорошо знал, с которой спал на протяжении двух десятков лет. За какое-то мгновение она стала ему чужой.

– Когда ты подала документы?

– В конце августа, – ответила Сара спокойно. В ее глазах горела та же настойчивость, что и в молодые годы. С каждой секундой она превращалась в другого человека.

– Очень мило. Ты могла бы мне вообще-то сказать. И как ты думала поступить в случае, если будешь принята?

– Я не думала, что меня могут принять. Я сделала это так... кажется, когда Бенджамин стал поговаривать о поступлении в Гарвард.

– Как трогательно, сынок и мама учатся вместе! Ну а теперь, теперь-то ты что думаешь делать?

Сердце у него стучало, ему вдруг захотелось быть дома, чтобы можно было расхаживать по комнате, а не сидеть как приклеенный к стулу в углу ресторана.

– О чем ты вообще говоришь? Ты что, серьезно? Глаза Сары напоминали две голубые льдинки. Она медленно кивнула:

– Да, Олли.

– Ты уезжаешь в Кембридж?

Он провел там семь лет, а Сара четыре, но это было так давно. Олли даже в голову не приходило, что туда можно еще когда-то вернуться.

– Я думаю об этом.

Для Сары все было решено, но она не решилась ему сказать. Это было бы слишком жестоко.

– А что прикажешь делать мне? Бросить работу и ехать с тобой?

– Не знаю. Я как-то об этом не думала. Я не хочу тебе ничего навязывать. Речь идет только обо мне.

– Вот как? А как же мы? Что, по-твоему, нам делать, пока ты снова будешь разыгрывать студентку? Позволь тебе напомнить, если ты забыла, что Мелисса будет дома еще на протяжении двух лет, а Сэм девяти.

Оливер был взбешен, он нетерпеливым жестом подозвал официанта, чтобы рассчитаться. «Сара сошла с ума. Она просто сумасшедшая. Пожалуй, лучше, если бы у нее был роман. С этим было бы проще разобраться», – думал Олли.

– Я ничего не забыла. Мне просто нужно все обдумать, – спокойно сказала Сара.

Оливер вытащил пачку денег и положил ее на столик.

– Тебе нужна хорошая порка, вот что тебе действительно нужно. Ты ведешь себя как усталая неврастеничка.

Он поднялся. Сара глядела на мужа, все разочарования последних двадцати лет кипели в ней так, что она больше не могла себя сдерживать.

– Как ты можешь так говорить?

Она встала и продолжала разговор, глядя ему в лицо. Официанты наблюдали за ними со стороны, посетители за соседними столиками делали вид, что не слышат.

– Ты не знаешь, что это такое – отказаться от всего, о чем мечтал. У тебя есть все: карьера, семья, жена, которая, как преданная собачонка, ждет тебя дома, готовая принести газету и домашние тапочки. А как же я, черт подери? Когда я получу то, что причитается мне? Когда смогу делать то, что хочу? Когда дети разъедутся, когда мне будет девяносто? Знаешь, я не собираюсь ждать так долго. Я хочу иметь это теперь, прежде чем стану такой старой, что мне ни до чего не будет дела. Я не намерена сидеть и ждать того дня, когда тебе придется звонить детям, чтобы выяснить, не пропала ли я без вести, выйдя в магазин или просто устав от жизни и решив не возвращаться домой. Я не собираюсь этого ждать, Оливер Ватсон!

Женщина за соседним столиком хотела встать и поддержать Сару. У нее самой четверо детей-, она не стала врачом, потому что вышла замуж за человека, который на протяжении двадцати лет обманывал ее. Но Оливер с невозмутимым видом покинул ресторан, а Сара, подхватив шубу и сумочку, последовала за ним.

Только на стоянке он снова с ней заговорил. На этот раз на глазах у него были слезы, но Сара не знала, явился их причиной мороз или обида и злость. Трудно было сказать. Сара не понимала, что разрушает все, во что он верил. Он хорошо к ней относился, любил ее, любил их детей, никогда не хотел, чтобы она работала, потому что хотел о ней заботиться, холить, лелеять и защищать ее. А теперь она ненавидит его за это и хочет уехать учиться в Гарвард, то есть бросить их. Он не имел ничего против учебы, но он был против ее отъезда, чреватого последствиями для всей их семьи.

– Ты хочешь сказать, что бросаешь меня? К этому все сводится? Ты нас всех бросаешь? И как давно ты это решила?

– Оливер, я только сегодня получила письмо, в котором они сообщили, что меня приняли. Я еще сама этого не осознала. Нет, конечно, я тебя не бросаю, – старалась его успокоить Сара. – Я могу приезжать домой на уик-энды и на каникулы.

– О Господи... А как нам-то быть? Что с Мел и Сэмом?

– У них есть Агнес.

Они стояли под снегом и кричали друг на друга. Сара искренне пожалела, что сказала ему теперь, не подождала. Она сама еще не во всем разобралась.

– А как я? У меня тоже есть Агнес? Она будет в восторге, когда это услышит!

Сара улыбнулась. Даже когда муж злился, он не кривил душой и умел шутить.

– Послушай, Олли... Давай не будем пороть горячку. Нам обоим надо это обдумать.

– Нет, не надо.

Олли вдруг посерьезнел. Сара никогда еще его таким не видела.

– Думать тут абсолютно не о чем. Ты замужняя женщина, у тебя трое детей. Ты никак не можешь уехать за двести миль отсюда и бросить нас, это ясно как день.

– Это не так ясно. Не упрощай, Олли. А если мне это в самом деле необходимо?

– Ты потакаешь своим прихотям.

Он открыл дверцу, сел за руль и, когда рядом села Сара, устремил на нее взгляд, полный новых вопросов.

– Как ты думаешь оплачивать свою учебу – или ты рассчитываешь, что я буду содержать в Гарварде вас обоих, тебя и Бенджамина?

Нелегко было бы оплачивать учебу в университете одного ребенка, не говоря уже о двух, когда туда отправится и Мел. Поэтому перспектива расходов еще и на аспирантуру Сары казалась Оливеру полным абсурдом. Но Сара заранее это предусмотрела на случай, если ее примут.

– У меня еще остались деньги, завещанные бабушкой. Я из них брала только на новую крышу, а остальное не трогала.

– Я думал, что эти деньги предназначены детям. Мы же договорились, что они неприкосновенны.

– Может, для детей важнее, если их мать сделает что-то путное в жизни, например, напишет какую-то вещь, которую им будет интересно прочесть, или своей работой принесет людям добро, сделает что-то полезное.