Забота об интересах буржуазно-плантаторской верхушки вполне сочеталась у Мэдисона с признанием народного суверенитета и «народного соглашения» в качестве основы государственной власти. Отношение к народному суверенитету в эту эпоху в США являлось главным показателем отношения к политической демократии. В связи с этим напрашивается вопрос: можно ли считать Мэдисона демократом (конечно, по меркам и понятиям его времени)?

Большинство участников конвента в Филадельфии судило о демократии резко отрицательно. Под демократией при этом понималось в первую очередь наделение избирательным правом малоимущих слоев белых американцев, которых Мэдисон и зачислил в фракцию «большинства» общества. Другими чертами демократии объявлялись исключительно государственно-правовые принципы: «разделение» властей, их «взаимоограничение и равновесие» и т. д. Большинство делегатов утверждали, что революция и конституции штатов дали слишком большой простор демократии, что выразилось и в чрезмерном росте числа голосующих американцев, опасном расширении рамок «народного соглашения».

Мэдисон же доказывал, что демократическое представительство, как оно сложилось в США, должно быть сохранено. Он решительно возразил против настойчивых попыток ряда делегатов осудить расширение в большинстве штатов избирательного права и восстановить в федеральной конституции имущественный ценз, существовавший до революции. Размышляя об избирательном праве, он выступал в роли опытного архитектора, рассчитывающего, сколько демократии — не больше и не меньше — нужно подвести в качестве фундамента под буржуазно-плантаторскую государственную власть, чтобы обеспечить ей поддержку белого населения США. Этот расчет приводил его к принятию того избирательного права, которое складывалось в США на протяжении уже 11 лет. Мэдисон предпочитал подчинять демократию интересам буржуазно-плантаторского меньшинства не за счет ограничения избирательного права или отмены, скажем, «разделения властей», а иными способами.

Одним из этих способов было, как мы уже говорили, изменение распространенной в штатах организации законодательной власти с целью усиления роли сената и расширения консервативных черт в его устройстве. Другой способ Мэдисон видел в пересмотре закрепленной конституциями штатов формулы «разделения властей», приведшей к возрастанию роли легислатуры, в направлении максимального усиления исполнительной власти. Как и другие федералисты, Мэдисон подверг резкой критике лишение большинством конституций штатов исполнительной власти ее традиционных прерогатив и передачу их законодательной власти, которая почиталась как более близкая к избирателям (во всех штатах губернаторы были лишены права вето, лишены или делили с легислатурой право формирования невыборного аппарата государства и т. д.). В федеральной конституции этот, с точки зрения Мэдисона и других ее авторов, порок государственных устройств штатов был устранен.

Возвышая исполнительную власть над законодательной, Мэдисон и другие федералисты одновременно стремились превратить ее в такой же орган стабильного и твердого политического курса, что и сенат. Мэдисон критиковал создание многими конституциями штатов исполнительных советов, что вело к замене единоличной исполнительной власти колониальных времен отправлением ее на коллегиальных началах, отрицал практику частых перевыборов губернатора (в девяти штатах они переизбирались ежегодно), решительно протестовал против избрания губернаторов многих штатов законодательными ассамблеями. Такой организации исполнительной власти он и другие авторы федеральной конституции противопоставили формулу «единой и неделимой» исполнительной власти, что означало наделение ею во всей полноте одного лица — президента. Мэдисон был, однако, против пожизненного избрания президента, за которое ратовали А. Гамильтон, Дж. Дикинсон, Г. Моррис и др. Он предлагал установить семилетний срок президентских полномочий (конвент в конце концов определил его в четыре года)[146]. Республика объявлялась им единственной формой государственного устройства, приемлемой в США.

Мэдисон не был единственным автором американской конституции, как не был им никто из участников конвента. Но его роль в ее теоретическом обосновании и разработке многих конкретных положений была огромной. Представляется, что он по праву назван в своей стране «философом американской конституции». Признанным лидером федералистов возвращался Мэдисон с Конституционного конвента в Виргинию осенью 1787 г. Кто мог тогда предположить, что судьба его уже через несколько лет столь круто переменится и он будет открещиваться от федерализма как от сатанинской силы!

После конвента в Филадельфии все усилия Мэдисона были направлены на то, чтобы добиться ратификации конституции в родном штате. Виргинским федералистам сопутствовал успех, хотя для его достижения пришлось преодолеть сопротивление мощной оппозиционной группировки во главе с популярными политическими деятелями П. Генри и Р. Г. Ли. Противники Мэдисона отомстили ему тем, что прокатили глашатая федералистов на первых выборах в американский сенат. Ему пришлось удовлетвориться нижней палатой конгресса США.

Мэдисон явился на первую сессию американского конгресса в Нью-Йорк весной 1789 г. 23 апреля туда прибыл и первый президент США Джордж Вашингтон. Через неделю он был приведен к присяге и обратился к конгрессу с посланием. Палата представителей и сенат, подражая английским традициям, в свою очередь подготовили адрес на «обращение с трона». Это потребовало ответа Вашингтона. Все три документа были составлены одним человеком — Мэдисоном. Политические симпатии Мэдисона еще всецело принадлежали федерализму. По злой иронии судьбы федералистским начинаниям Мэдисона в палате представителей противостояли в сенате — органе, с которым он связывал столько надежд, — лидеры виргинских антифедералистов Р. Г. Ли и У. Грэйсон.

В начале своей деятельности в конгрессе Мэдисон выступил с одним очень важным демократическим начинанием: 8 июня 1789 г. он внес на рассмотрение американских законодателей проект дополнения федеральной конституции биллем о правах. Проект Мэдисона основывался на биллях о правах, имевшихся в конституциях штатов и включавших в себя перечень ряда буржуазно-демократических свобод — слова, печати, собраний, вероисповедания и некоторых других.

Провозглашение билля о правах не входило в планы участников конвента в Филадельфии. Но в ходе ратификации конституции почти половина штатов согласилась одобрить ее лишь при том условии, что она в ближайшее время будет дополнена биллем о правах. Интуиция и расчет топкого политического стратега подсказали Мэдисону, что билль о правах должен стать еще одной уступкой демократии, без которой невозможно обеспечить должную прочность детищу филадельфийского конвента. Он же рассчитал, что в федеральном билле о правах можно отразить только те положения, которые уже имелись в конституциях штатов, и не включать в него новые предложения, высказанные на многих ратификационных конвентах. Их и не было в его проекте, зачитанном в конгрессе 8 июня 1789 г.[147]

С 1790 г. меняется политическая позиция Мэдисона. В центре внимания конгресса с первых дней оказались планы Гамильтона. Гамильтон предполагал, что антифедералисты и южане выступят против. Но он не поверил своим глазам, когда увидел во главе оппозиции Мэдисона.

Гамильтон так никогда и не смог разобраться в причинах «предательства» человека, с которым он готовил конвент в Филадельфии, писал статьи «Федералиста», защищавшие новую конституцию. В 1792 г. он писал Э. Каррингтону, что, заступая в должность министра, был «абсолютно уверен» в «полной поддержке Мэдисоном» основных направлений его политики, что в противном случае, «сознавая силу влияния Мэдисона», не согласился бы взвалить на себя это бремя[148]. Мэдисон же не вдавался в анализ причин расхождения между ними.