В целом место Сэмюэла Адамса в процессе образования США определялось в первую очередь активной, лидирующей ролью в организации и воспитании патриотических сил накануне войны за независимость. Задачи революции были исчерпаны для него с достижением антиколониальных целей. После провозглашения независимости ведущая роль в определении исторических судеб Северной Америки перешла к новым политическим лидерам.

Среди биографов Гамильтона есть и критики, и апологеты (их большинство). Апологетические биографии Гамильтона[48] рисуют его как выдающегося выразителя общенациональных идеалов, не заключающих в себе якобы никаких классовых мотивов. Разве не Гамильтон, восклицают апологеты, дал начало сильной федеральной власти, мануфактурам и банкам, национальному величию США! В отрицательном отношении Гамильтона к правам штатов и преклонении перед унитарным государством Б. Митчел видит стремление к «эффективной организации» и «расчетливому планированию». Дж. Лайкэн говорит о нем как о друге мелких сельских собственников. Р. Б. Моррис характеризует Гамильтона как провозвестника государства «всеобщего благоденствия», чуть ли не предтечу кейнсианских мероприятий государственно-монополистического регулирования, которое американский историк рассматривает как регулирование в интересах всех классов[49].

Отношение к нему критиков противоречиво. Суть противоречия кратко сформулировал Вудро Вильсон: «Великий человек, но не великий американец» (президент США начала XX в., объявлявший себя защитником «маленького человека», хотел сказать, что быть великим американцем значило быть и поборником демократии). Критические биографии Гамильтона неравнозначны, его политические деяния одними авторами решительно отвергаются, другими принимаются с теми или иными оговорками.

С. Падовер, автор многих весьма поверхностных жизнеописаний «великих американцев и европейцев» (среди них восторженной биографии Т. Джефферсона, переведенной американскими издателями на русский язык), видит в Гамильтоне злого гения Америки. К. Бауэрс в сравнительном жизнеописании Джефферсона и Гамильтона придерживается того распространенного в США мнения, что все хорошее в этой стране исходит от первого, а все дурное — от второго[50]. Суждения Падовера и Бауэрса основаны на моральных сентенциях и не учитывают реальностей исторического развития США последней трети XVIII в.

К другой группе критиков относятся Н. Шэкнер, В. Паррингтон, Дж. Миллер[51]. Они с изумлением обозревают сделанное Гамильтоном, показывают, что он первым в США решительно отказался от местнических предрассудков, поднял знамя федерального единства. Но, как ни парадоксально, констатируют эти критики, заботы Гамильтона о благе государства не принесли никаких выгод простым людям Америки, от них выиграли только денежные воротилы. «Великий человек», как ни прискорбно, презирал народ и демократию и, проводя свои преобразования, делал ставку на богачей.

Последней заметной критической работой о Гамильтоне явилась книга Дж. Бойда с сенсационным названием: «Номер 7. Тайные попытки Александра Гамильтона контролировать американскую внешнюю политику»[52]. Бойд — автор многих работ о Джефферсоне и составитель многотомного собрания его бумаг — обнаружил документы, дискредитирующие, на его взгляд, антагониста его героя. Выяснилось, что с 1789 г. Гамильтон поддерживал дружеские отношения с английским майором Беквитом, который из-за отсутствия в США дипломатического представительства английского монарха в одиночку выполнял агентурные задания в пользу своей страны. При этом он вошел в контакты со многими политическими деятелями США, на всех государственных деятелей завел досье и в донесениях начальству обозначал их запросто арабскими цифрами: военный министр Нокс — N 4, министр финансов Гамильтон — N 7, председатель верховного суда Джей — N 12 и т. д. Гамильтон препарировал информацию Беквита (англичанин не знал об этом, но, проведав, не огорчился бы) и беззастенчиво обманывал Вашингтона и Джефферсона насчет истинных намерений британских властей в отношении заокеанской республики. Он водил их за нос, как будто имел дело не с президентом и государственным секретарем страны, а с мелкими вкладчиками собственного банка. Цель его была проста: навязать США проанглийский курс и разрушить дружбу с Францией. Он добился своего: в 1794 г. Джей, съездив в Лондон, подписал договор с Англией, оскорблявший национальные чувства американцев, но отвечавший экономическим замыслам Гамильтона.

Споры американских историков о Гамильтоне, как видно, меньше всего похожи на академическую дискуссию. Это не случайно: представления Гамильтона о назначении государственной власти, целях социально-экономической политики перекликаются с современными идеологическими установками американской буржуазии и остаются неотъемлемой частью идейной борьбы в США XX в.

Американцы знают о Гамильтоне, что он был одним из составителей конституции страны и дал ей философское обоснование, что он стал первым министром финансов США, создал национальный банк и занимал важные посты в правительстве Вашингтона. Для большинства из них Гамильтон начинается с того момента, когда в октябре 1772 г. он ступил на берег Американского континента. Мало кого интересует его предшествующая жизнь. Американские историки пишут о ней немного и в общем одинаково, отличаясь друг от друга разве что описанием ландшафта и климатических условий островка Невис в Британской Вест-Индии, где 11 января 1755 г. появился на свет один из основателей США[53]. Скудны сведения о вест-индских годах юного Гамильтона, но они по-своему интересны и важны, поскольку проливают свет на особенности формирования незаурядной личности будущего лидера федералистов.

Обстоятельства рождения Гамильтона не однажды служили предметом насмешек и издевок в буржуазных и плантаторских семьях Северной Америки, усвоивших мораль, привычки и предрассудки аристократии Англии. Он был дитя адюльтера и оказался, по понятиям американских снобов-ханжей, отмеченным печатью «незаконнорожденного» (Джон Адамс, не выносивший Гамильтона, цедил о нем за глаза: «Внебрачный ублюдок шотландского лотошника»).

Один из сыновей Гамильтона в мемуарах подправил историю рождения отца. По его рассказу выходило, что Рашель Лавьен, мать Александра Гамильтона, еще до появления на свет своего знаменитого отпрыска была в разводе с первым мужем и в браке со вторым и что его отец родился законно, как и подобает «настоящему джентльмену». В действительности все было иначе.

В 1754 г. юная Рашель, дочь французского гугенота, тайно бежала от своего старого и постылого супруга, Джона Мишеля Левина (Александр Гамильтон в будущем изменит фамилию Рашель — Лавьен). Левин, оставшийся один с четырехлетним сыном Питером, затеял судебное преследование опозорившей его жены, утверждая, что та устремилась «предаваться распутству на Барбадос».

Рашель действительно уехала на Барбадос, но задержалась там ненадолго. Очень скоро она переехала на другой остров в Вест-Индии — Невис, где жили ее мать и сестры. Здесь 20-летняя красавица и пленила своего ровесника Джеймса Гамильтона, сына родовитого, но небогатого шотландского джентри. У Рашели не было ни денег, ни влияния, ни существенных доводов для того, чтобы получить развод (по суровым английским законам, тогда на это требовалось разрешение парламента), и молодые влюбленные стали жить вместе, преступив законы христианской морали.

Замужество по любви принесло Рашель не больше счастья, чем брак по расчету. Джеймс Гамильтон, прибывший в Вест-Индию попытать счастья, был явным неудачником. Вначале он прогорел вместе с компаньонами на нехитрой торговой операции. Затем Джеймс попытался было основать собственное дело, но быстро пустил по ветру небольшую сумму денег, доставшуюся Рашель от матери. Висле этого не оставалось ничего, кроме как пойти управляющим на плантацию родственника жены. И здесь он не сумел проявить себя. В 1763 г. Джеймс Гамильтон, махнув на все рукой, сел на корабль, отплывавший от Невиса, и скрылся от Рашели и двух сыновей.