Другие американские историки, например автор новейшей пятитомной биографии Джефферсона Д. Малоне, не отказываясь от идеализации Джефферсона, наделяют его мышление не демократическими, а умеренноконсервативными чертами. Третьи, среди них Ч. Бирд, Р. Хофстедтер, Т. Абернетти[80], а также писатель Гор Видал, автор переведенного на русский язык романа «Бэрр»[81], посвященного неудачливому сопернику Джефферсона, объявляют его представителем интересов плантаторского класса, облачившимся в тогу защитника фермерства.

Некоторые биографы Джефферсона стараются не замечать его противоречий и предлагают приглаженные, сусальные жизнеописания «отца-основателя». Так поступил старейшина американской историографии Р. Б. Моррис, преподнесший читателям накануне 200-летия США подарочный вариант биографии Джефферсона и призвавший других историков — «молодых людей», по его определению, — не судить категорично[82]. Отказ от четких оценок означает, однако, не решение проблемы, а уход от нее.

Что формирует духовный облик и жизненный путь личности: семья? воспитание и окружение? образование и наставники? социальные условия и эпоха? В случае с Джефферсоном этот вопрос особенно важен: он мыслил, мечтал, а подчас и поступал вопреки интересам плантаторской верхушки, к которой принадлежал по происхождению. Что предопределило и повлияло на его позицию? Может быть, недостаточное внимание и признание со стороны политического руководства? или недооценка его способностей признанными авторитетами, уязвленное самолюбие? Нет, Джефферсон не был обойден вниманием и обделен славой. Более того, он, может быть, в большей степени, чем кто-либо другой из «отцов-основателей» США, заслуживает быть названным баловнем судьбы.

Молодой виргинский плантатор Томас Джефферсон выдвинулся в число лидеров патриотического движения за четыре — пять лет до провозглашения независимости. В 1774 г. он опубликовал анонимно — но об авторстве его было хорошо известно — блестящий памфлет «Общий обзор прав Британской Америки» и был внесен властями штата в проскрипционные списки для высылки и суда в Англию. О Джефферсоне узнали в других колониях. Он был избран делегатом I, а затем и II Континентального конгресса. Но все же, когда в июне 1776 г. 33-летнему виргинцу поручили составление Декларации независимости, это было неожиданностью.

Это был его звездный час. Даже если бы Джефферсон после принятия декларации полностью устранился от политики, все равно его имя осталось бы в анналах истории. О войне за независимость в мире судят по декларации 4 июля 1776 г., ставшей символом Американской революции. Огромная популярность Декларации независимости способствовала закреплению за Джефферсоном славы духовного вождя революции. Но о такой славе грезили и другие «отцы-основатели».

В комитете по подготовке декларации был, например, крайне честолюбивый Джон Адамс, который никогда не мог смириться с успехом, незаслуженно, по его мнению, выпавшим на долю Джефферсона. Уже в начале XIX в. он вдруг выступил с заявлением, что Джефферсон списал декларацию с одного из памфлетов Дж. Отиса. Другой член комитета по подготовке декларации, Р. Г. Ли также не мог спокойно пережить славу, выпавшую на долю Джефферсона, и в 1823 г. громогласно объявил, что декларация представляет собой всего-навсего сокращенный вариант знаменитого сочинения Дж. Локка «О государственном правлении». Джефферсон ответствовал на выпады с необычайной скромностью: составляя декларацию, он вовсе не стремился «раскрыть новые принципы или новые доказательства, а видел свою задачу в том, чтобы выразить умонастроения Америки»[83].

Почему же члены конгресса предпочли Джефферсона Дж. Адамсу, который в тот момент, безусловно, имел гораздо бóльшие заслуги перед патриотическим движением? Может быть, их пленила внешность виргинца: осанистый, высокий, с гордо поднятой головой, обрамленной красивыми вьющимися волосами, он явно выигрывал в сравнении с маленьким, толстым и лысоватым Адамсом. Но внешность другого члена комитета по подготовке декларации, Бенджамина Франклина — само воплощение благородства, мудрости, учености! — вызывала не меньшие симпатии. К тому же Франклин был европейской знаменитостью, что придало бы декларации, в случае составления ее пенсильванцем, особый авторитет в мире (о Джефферсоне в Старом Свете в то время не знал никто). Но Франклин был более чем вдвое старше Джефферсона: молодой, энергичный виргинец как бы воплощал юность революции и американской нации, даже его демократические отклонения не противоречили, а соответствовали юному, бурлящему духу революции! Да, декларацию мог писать только он: это был его, а не Адамса и не Франклина звездный час!

Декларация независимости свидетельствовала о широкой начитанности, смелой мысли и блестящих способностях 33-летнего виргинца. На языке высокой и вместе с тем доступной простому люду прозы Джефферсон лаконично изложил революционное кредо Просвещения: «Мы считаем самоочевидными следующие истины: все люди сотворены равными и все они наделены создателем определенными неотчуждаемыми правами, к которым принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав люди учредили правительства, берущие на себя справедливую власть с согласия управляемых. Всякий раз, когда какая-либо форма правления ведет к нарушению этих принципов, народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство, основанное на таких началах, какие, по мнению народа, более всего способствуют его безопасности и счастью»[84].

Естественноправовая доктрина декларации имеет важное отличие от классической локковской трактовки: в триаде естественных и неотчуждаемых прав человека обладание частной собственностью уступило место стремлению к счастью. Нет смысла вкладывать в джефферсоновскую интерпретацию антибуржуазное содержание, как делают некоторые историки; при соотнесении с общим мировоззрением виргинца она раскрывает гуманистический, умеренно эгалитарный характер — не более. Но нельзя и недооценивать новации Джефферсона: она придает подлинное величие декларации и служит своего рода ключом к объяснению позиции ее автора, выступившего с самого начала революции лидером ее левого крыла.

Уже в своем первом обращении к патриотам — «Общем обзоре прав Британской Америки», Джефферсон выносил на их рассмотрение новую тему — демократические преобразования в Северной Америке. Он принимает сторону неимущих и малоимущих в центральном для исторических судеб провинций вопросе — аграрном.

В Американской революции Джефферсон увидел возможность воплощения своей мечты в жизнь и уже в канун ее предложил законченную программу радикальных аграрных преобразований.

Впрочем, в сознании самого Джефферсона эти преобразования не были такими уж радикальными: они, по его убеждению, были уготованы Америке самой природой, наделившей ее огромными свободными пространствами плодородных земель. Для того чтобы поделить свободную землю между неимущими и утвердить демократическую фермерскую республику, не нужно было производить массовых экспроприаций и переделов земельной собственности. Для этого нужно было только, полагал Джефферсон, лишить английскую корону мифического, навеянного дикими нравами феодальной старины верховного права на свободные земли и предоставить каждому американцу возможность занимать и обрабатывать их.

Аграрная мечта Джефферсона приобретает более конкретные черты с началом революции. В июне 1776 г. он предлагает виргинской ассамблее проект конституции штата, согласно которому все незанятые земли становятся общественным достоянием и используются исключительно для бесплатного наделения каждого неимущего участком в 50 акров. Не удовлетворяясь лишь идеей введения минимума земельного владения, Джефферсон выдвигает и предложения об ограничении собственности латифундистов. Согласно одному из них, незанятые территории в дальнейшем вообще не могли пускаться в продажу и служить обогащению земельных спекулянтов и плантаторов. Кроме того, он предлагал ликвидировать наличествующее в ряде провинций Северной Америки в колониальный период феодальное право майората [85] и ввести прогрессивное налогообложение земельной собственности. Выступая за устранение контрастов во владении земельной собственностью, Джефферсон никогда не определял, каким должен быть ее максимум. Не был он и сторонником радикального уравнительства: «Я сознаю, что равное распределение собственности неосуществимо»[86].