Она замолкает, берет палочки для еды, и мастерски захватывает жареные креветки с кукурузой, завернутые в листья ча флу.

— Хватит ли у тебя мужества поехать туда и сообщить этому племени, что то, что они делают постыдно и варварски?

Я с трудом сглатываю, совсем лишившись слов.

— Нет? И все же ты с удовольствием сидишь здесь и читаешь мне лекции по поводу варварского характера наших ритуалов.

Эта женщина действительно настоящий мастер по интеллектуальным играм. Каждый раз, когда мне кажется, что я ее загнала в угол, в результате там оказываюсь я.

— Возможно, у этих девушек остались приятные воспоминания, по сравнению с тем, что случилось с Блейком? Он до сих пор страдает от ужасных кошмаров.

— Я удивляюсь на тебя. Какая женщина поощряет своего мужа на нерешительность?

У меня вырывается саркастический смешок.

— Нерешительность? — повторяю я.

— Детям снятся кошмары, по поводу визита к стоматологу. Ты можешь не водить их к стоматологу?

Я с раздражением вскидываю руки вверх, у меня такое чувство, будто я попала в «сумеречную зону», похоже эта женщина просто сошла с ума. Я поднимаюсь из-за стола.

— Я ухожу. Спасибо за чай.

Она остается сидеть.

— Я уезжаю завтра, но я увижу тебя в Бельгии на июльском балу. Это наше самое важное собрание. Блейк захочет «представить тебя», я уверена в этом.

Я смотрю ей прямо в глаза.

— Я не пойду.

И впервые я замечаю, что поставила ее в тупик. Она не ожидала такого. Ей даже никогда не могло прийти в голову, что кто-то может отказаться от такого важного приглашения. Я беру кувшин с молоком и опять наполняю пиалу, опустив ее на пол.

— Иду сюда, Констебль. Вот, мальчик, — зову я его. Маленькая собачка тут же подпрыгивает и бежит к миске. Я выпрямляюсь, Хелена не отводит от меня глаз, ее губы плотно сжаты, превратившись в тонкую линию.

— До свидания, Хелена. Не думаю, что мы когда-нибудь встретимся снова.

— Не думаю, что ты сможешь удержать Блейка от собрания.

— Блейк, если захочет, то может пойти, это будет зависеть от его решения.

— Ты совершаешь ошибку, большую ошибку.

— Я так не думаю, — тихо отвечаю я, и ухожу из номера. Я возвращаюсь в наш номер, чувствуя себя очень странно, очень маленькой. Меня ожидает Блейк, тут же заключая в свои объятия.

— Как все прошло?

— Именно так, как ты и говорил.

— Я сожалею. Я знаю, что ты хотела, чтобы все было хорошо.

— С моей стороны было глупо предполагать, что она сделает что-то другое. Я самая худшая для тебя женщина, на которой ты мог бы жениться, не так ли?

Он усмехается.

— Было бы еще хуже, если бы я женился на Билли.

Его ответ заставляет меня захихикать.

— Ты знаешь, она сказала, что шея Билли выглядит, как стена общественного туалета?

Уголки его губ поднимаются, его сердце замирает, он опускает глаза.

— Это она сказала специально тебе.

— Шутки шутками, но она действительно ненавидит меня?

— Она не ненавидит тебя, а завидует тебе. Она бы отдала все свои деньги и привилегии, чтобы быть тобой.

— Мной?

— Все, что ты воспринимаешь как должное, словно любимое дитя, упругость щек, гибкость твоего тела, свет в своих глазах служит причиной зависти тех, кто давно был молодым.

— Грустно, что мы все состаримся когда-нибудь.

Он смотрит в мои глаза.

— Я заказал для тебя чай.

Я хмурюсь.

— Ты?

— Хм..., — он берет меня за руку и проводит в гостиную. Стол накрыт — английский чай, сэндвичи, булочки, сливки, малиновое варенье, пирожные.

Я перевожу взгляд на него и стараюсь не разрыдаться.

— Ты знал, что она не собирается устраивать чаепитие.

— Я не знал, но догадывался. Но я должен был дать тебе возможность понять самой.

— Ах, дорогой, — шепотом говорю я. — Я так тебя люблю, что никто даже не сможет предположить насколько сильно, потому что это невозможно передать словами, насколько сильно я люблю тебя.

— Отлично, — соглашается он с широкой улыбкой.

Виктория Джейн Монтгомери

Здравствуй, мамочка, — тихо здороваюсь я.

— Здравствуй, дооорогая, — с волнением тянет она слова, направляясь ко мне и крепко обнимая за плечи, громко целуя в обе щеки. В уголках ее голубых глаз залегли морщинки, но глубоко внутри я вижу что-то, что сбивает меня с толку. Это не я, а она, находится на краю помешательства.

— Как ты? — спрашивает она, но в ее голосе слышится какой-то дикий зов.

Мы с мамой никогда не были близки, но теперь я понимаю, что она может оказаться моим самым полезным союзником. Я улыбаюсь своей самой милой улыбкой.

— Я чувствую себя прекрасно.

— Я думала, что это будет самый ужасный день, но не предполагала, что он будет таким милым?

Конечно. Погода. Она говорит о погоде, как будто я совсем чужой ей человек, которого она встретила в деревенской пекарне. Очень по-английски. Я уверена, что могу тоже об это поговорить, поэтому поворачиваюсь в сторону окна, за которым светит солнце.

— Да, ты права, сегодня прекрасное утро.

Мама, как-то неуверенно поднимает правую руку к своему лицу, и в этот момент мне кажется, что она превратилась в какое-то жалкое существо.

— Они с тобой хорошо обращаются?

— Да, все очень мило.

— Ох, хорошо, — с облегчение выдыхает она.

— Как папа?

— Ну, он, конечно, скучает по тебе. Он не может дождаться, когда тебе станет лучше, чтобы ты могла вернуться, — радостно говорит она.

— И когда ты думаешь это случиться, мама?

Мать неуверенно моргает, напоминая мне оленя, ослепленного светом фар на проезжей дороге.

— Ну, как только тебе станет лучше, моя дорогая.

Ах, видно не скоро, но она продолжает говорить.

— Не волнуйся об этом. Просто быстро поправляйся. Ты же принимаешь все лекарства и делаешь все, что советуют врачи, правда ведь? Поэтому очень скоро будешь дома. Может тебе стоит пожить с нами какое-то время. Мне никогда не нравилась идея, что ты в одиночестве пребываешь в этой квартире в Лондоне.

— Да, это неплохая мысль, мне стоит пожить с вами.

Она улыбается от мысли, что я переберусь к ним.

— Хочешь, я что-нибудь тебе принесу, когда приду в следующий раз?

— Да, я хотела бы почитать книги, которые ты читаешь.

Мама хмурится.

— Но я читаю только романы.

— Да, но в них все красиво.

— Но ты ненавидишь романы.

— Я передумала. Здесь библиотека в довольно отвратительном состоянии, и наполнена только заунывными трилогиями.

Она широко улыбается.

— Да, я принесу тебе некоторые из своих любимых.

Я смотрю на ее брошь, она не самая лучшая, которая у нее имеется.

— Мамочка, можно мне твою брошь?

Ее рука тянется к ней.

— Эту?

Я киваю.

Она хмурится, пребывая в полном замешательстве, не совсем понимая, с какой стати я вдруг хочу получить ее брошь.

— Зачем?

— Я бы хотела, чтобы она была со мной, пока я нахожусь здесь, тогда она могла бы напоминать мне о тебе по ночам, когда мне совсем одиноко.

— Конечно, конечно, — она снимает ее дрожащими руками и отдает мне.

— Спасибо, мама, — наши пальцы случайно соприкасаются друг с другом, и прежде чем она убирает руку, я чувствую ее гладкие, с слегка выпирающими костяшками пальцы. Ее глаза встречаются с моими, они кажутся немного испуганными. Теперь она боится меня, зная на что я способна.

— Я не очень хорошая дочь, да?

Она яростно отрицательно начинает трясти головой, маленькая лгунья.

— Я знаю, — продолжаю я, — я не была хорошей дочерью. Я была слишком... одержимой.

Она резко выдыхает. Видно ее предупредили не затрагивать эту тему, поэтому мы не обсуждаем те ужасные вещи, которые я сделала с шлюхой Блейка. Она быстро добавляет:

— Сейчас не стоит волноваться об этом. Ты точно становишься лучше.

— Спасибо, мамочка. Хотела бы поинтересоваться, не могла бы ты принести мне некоторые мои украшения, пожалуй, несколько дизайнерских вещей. С ними я буду чувствовать себя здесь намного лучше.