— Мы подумали, что надпись сделана на прованском языке, — заметил Бронсон.
Голдмен кивнул.
— Вы абсолютно правы. Перед нами текст на прованском языке и почти наверняка на его средневековом варианте. Вам что-нибудь о нем известно?
— Ничего. Я ввел несколько слов в поисковую систему, и она определила их как слова из прованского. Все, кроме одного слова, — он указал на экран, — которое похоже на латынь.
— A, calix. Потир. Здесь придется потрудиться. Само использование средневекового прованского интересно. Оно свидетельствует о том, что надпись сделана в тринадцатом или четырнадцатом веке. В Риме, где, как я понимаю, вы нашли эти надписи, прованский не был в широком ходу, из чего я заключаю, что каменотес, сделавший ее, вероятно, прибыл в Италию из Юго-Западной Франции, из Лангедока. Слово «Лангедок» буквально переводится как «язык Ок», сокращенно от окситанского, как называли прованский.
— Что означает сама надпись?
— Насколько я понимаю, перед нами не стандартный текст на прованском языке. То есть я хочу сказать, что он не является ни молитвой, ни отрывком из какого-либо известного мне поэтического произведения. Меня также удивляет слово «calix». Зачем вставлять латинское слово в поэтический текст на прованском языке?
— Так вы все-таки полагаете, что это стихотворение? — спросил Бронсон.
— Расположение строк свидетельствует о том, что перед нами отрывок из поэтического произведения. — Голдмен замолчал, снял очки и задумчиво протер стекла. — Я, конечно, могу перевести его на современный английский, если хотите, но за абсолютную точность перевода не ручаюсь. Почему бы вам не выпить чашку кофе и не прогуляться по нашему музею? Возвращайтесь через полчасика. К тому времени у меня будет готовый вариант перевода.
Выйдя из кабинета Голдмена, Бронсон огляделся по сторонам в надежде увидеть Анджелу. Собираясь в музей, он рассчитывал на встречу с ней, и отказ увидеться стал для него сильным разочарованием.
Бронсон вышел на Грейт-Расселл-стрит, затем свернул на одну из боковых улиц, зашел в кафе и попросил капучино. Стоило сделать первый глоток, и он сразу почувствовал, насколько хуже обычный английский кофе настоящего итальянского. Перед его мысленным взором возникла Италия, и пришли воспоминания о Джеки.
Бронсон сидел за столиком, потягивая горький горячий напиток, а мысли его уносились все дальше, в те времена, когда взволнованный Марк радостно сообщил ему о приобретении старинной виллы в Италии. Бронсон поехал с Хэмптонами в Рим, чтобы помочь им в оформлении документов, так как ни Марк, ни Джеки по-итальянски не говорили, и два дня прожил с ними в местной гостинице.
Перед глазами Криса проплыла яркая картина: Джеки танцует на лужайке в красном с белым летнем платье, улыбающийся Марк стоит перед входной дверью. Это было в тот день, когда они наконец получили ключи от виллы.
— Погости у нас, Крис, — кричала она, радостно смеясь на ослепительном южном весеннем солнце. — Здесь так много места. Ты можешь жить у нас, сколько захочешь.
Но он не остался. Сославшись на срочную работу, Бронсон улетел в Лондон на следующий же день. В те два дня, которые он провел с ними в Италии, в нем снова пробудилась любовь к Джеки — а ведь он думал, что удалось ее преодолеть, — любовь, которую Бронсон считал предательством обоих лучших друзей.
Бронсон не без труда вернулся к реальности, допил остатки кофе, поморщившись от большого осадка на дне чашки, затем откинулся на спинку стула в мрачных размышлениях о том, какие новые испытания готовит ему жизнь.
Джеки мертва, ее не вернуть. Она останется для него вечным мучительным воспоминанием. Марк эмоционально раздавлен, хотя Крис понимал, что у его друга крепкий характер и что в конце концов он справится. Потом Крис вспомнил об Анджеле, не желающей ни видеть его, ни разговаривать с ним. Вполне возможно, что он уже лишился работы и в довершение ко всему, по совершенно непонятной причине, вступил в конфликт с группой вооруженных итальянских бандитов из-за пары старинных надписей. Да уж, подумал Бронсон, кризис середины жизни дает себя знать по-настоящему. Хотя, кажется, для кризиса он еще молод. Рановато он у него начинается…
Минут через сорок пять он вернулся в кабинет Голдмена.
Если Бронсон рассчитывал получить разгадку местонахождения отсутствующей части камня с первой надписью или даже краткое описание того, что там может содержаться, то он был разочарован. Стихи, которые протянул ему Голдмен, мало отличались от бреда сумасшедшего:
С надежной вершины истина спустилась
Оставленная всеми кроме добрых
Огнь очищающий сжигает только плоть
А духи чистые витают над костром
Ведь истина как камень вовеки не прейдет
Здесь дуб и вяз укажут место
Что наверху то и внизу
И слово станет совершенным
В потире все ничто
И страшно это видеть
— Вы уверены, что перевод точен, Джереми? — спросил он.
— Я сделал практически буквальный перевод стихов с прованского, — ответил Голдмен. — Проблема заключается в том, что в оригинале содержится символика, которую мы вряд ли сможем в полной мере понять в наше время. Более того, я думаю, что большая ее часть показалась бы нам сегодня абсолютно бессмысленной, даже если бы мы знали, что имел в виду автор. К примеру, здесь есть отсылки к верованиям катаров. Среди них строка «Что наверху, то и внизу», которую без хорошего знания этого средневекового учения понять в полной мере невозможно.
— Но ведь катары, насколько я помню, жили во Франции, а не в Италии?
Голдмен кивнул.
— Да, однако существуют сведения, что после Крестового похода против альбигойцев некоторые из немногих выживших бежали в Северную Италию, так что вполне возможно, что стихи были написаны кем-то из них. В таком случае становится понятным использование в них прованского наречия. Относительно того, что значат сами стихи, боюсь, я не могу сказать вам ничего определенного. Да и весьма сомневаюсь, что вы в наше время найдете какого-нибудь катара, который смог бы вам в этом помочь. Ведь крестоносцы расправились с ними практически подчистую.
— А заголовок? «GB • PS • DDDBE»? Какой-то шифр?
— Сомневаюсь, — ответил Голдмен. — Подозреваю, что здесь содержится намек на какое-то выражение, хорошо знакомое людям, имевшим дело с надписью в четырнадцатом веке.
Бронсон вопросительно взглянул на Голдмена.
— И в наше время существует масса сокращений, которые были бы совершенно непонятны еще сто лет тому назад и, возможно, станут столь же непонятны будущим поколениям. Ну, возьмите, например… «ПК» для «персонального компьютера» или «политкорректности». «TMI» для «слишком много информации». Огромное количество таких сокращений в сленге. Однако есть и довольно старые сокращения, которые ясны нам и сейчас. Например, любому знающему английский известно сочетание «RIP», означающее «покойся с миром». Мы часто находим его на надгробиях. Возможно, и здесь перед нами подобные сокращения, которые были хорошо знакомы людям, жившим в четырнадцатом столетии, не нуждавшимся ни в каких специальных их истолкованиях.
Бронсон вновь взглянул на листок бумаги, который держал в руках. Он надеялся, что перевод даст ответ на все его вопросы, оказалось же, что он поставил перед ним множество новых.
2
Вечером того же дня часов через пять после прибытия в аэропорт Хитроу Роган остановил взятую напрокат машину примерно в ста ярдах от квартиры Марка Хэмптона в Илфорде.
— Ты уверен, что он дома? — спросил Мандино.
Роган кивнул.
— Кто-то там точно есть. Я трижды звонил, и на все три звонка мне ответили. Первый раз я сказал, что ошибся номером, а во второй и третий раз представился рекламщиком. Во все трех случаях мне ответил мужской голос, и я практически уверен, что это Марк Хэмптон.