Бронсон недоуменно покачал головой. Он очень устал, и размышления еще больше утомляли его. Завтра, хорошенько выспавшись, он во всем разберется, черт возьми!

Он оглядел кухню, выбрал один из стульев, стоявших рядом с обеденным столом, и заложил им заднюю дверь, не надеясь больше на замок, потом приставил к первому стулу еще один на случай, если кому-то все-таки удастся взломать дверь, чтобы возникший шум обязательно его разбудил.

Затем Бронсон отправился спать. Загадка взломанной двери могла подождать до утра.

Глава седьмая

Бронсон проснулся рано. Спал он беспокойно, и в снах яркие образы Джеки в день свадьбы, радостной и улыбающейся, перемежались с образами ее мертвого тела, лежащего на холодных каменных плитах пола в холле.

В начале восьмого он спустился по лестнице и прошел прямо на кухню, поставил чайник, а сам тем временем извлек стул из ручки двери и вновь внимательно осмотрел замок. При дневном свете следы взлома стали еще очевиднее.

Бронсон обошел кухню, открыл несколько шкафов в поисках шурупов, чтобы закрепить замок. Под раковиной он нашел металлическую коробку синего цвета, в которой Марк хранил набор инструментов, необходимых в любом старом доме. Шурупов там не было.

Бронсон приготовил себе кофе, съел тарелку овсянки, затем взял связку ключей и отправился в гараж. Там на задней полке он нашел пластиковую коробку с шурупами. Десять минут спустя Бронсон закрепил замок, воспользовавшись шурупами примерно на полдюйма длиннее тех, что были в нем раньше. Затем решил поискать в остальной части здания другие следы проникновения грабителей, но ничего не нашел.

Вилла располагалась на склоне холма — каменные стены медового цвета и небольшие окна под красночерепичной крышей посреди уютного запущенного сада размером примерно в пол-акра, в котором очаровательные лужайки затерялись среди разнообразных деревьев и кустарников. Рядом с домом вверх по холму змейкой вилась дорога по направлению к другим похожим зданиям. Ближайший город — Понтичелли — находился на расстоянии пяти километров от виллы.

Бронсон дважды бывал здесь прежде. Первый раз, когда Хэмптоны только купили его, но еще не въехали, и второй раз примерно месяц спустя перед началом ремонта. Ему очень нравился их выбор. Когда-то это была обширная, пришедшая в ветхость старинная ферма, отличавшаяся сочетанием очарования древности, надежности и своеобразия. Почерневшие балки и древесина пола контрастировали с толстыми каменными стенами, только часть которых была оштукатурена. Джеки часто говорила — и в голосе ее восторг как-то странно сочетался с раздражением, — что в их новом жилище нет ни одной прямой стены и ни одного прямого угла.

Бронсон печально улыбнулся своим воспоминаниям. Джеки полюбила старый дом с первого же мгновения. Она обожала ленивый стиль жизни итальянцев, их кафе, пищу и вино и, конечно же, климат. Даже когда шел дождь, она настаивала, что здесь далеко не так сыро, как в Англии. Марк заявлял, что ее вывод абсолютно нелогичен, но она все равно оставалась при своем мнении.

И тут Бронсона вновь пронзила жуткая мысль, что он больше никогда не услышит ее веселого голоса, никогда больше не будет покорен ее заразительным восторгом перед всем итальянским — от дешевого кьянти, которое они покупали в маленьком пыльном магазинчике в местной деревушке, до головокружительной красоты итальянских озер.

На глаза навернулись слезы, и, чтобы отвлечься от подобных мыслей, он попытался полностью сосредоточиться на осмотре дома, на более тщательном поиске возможных следов ограбления.

Теперь, когда почти во всех комнатах можно было увидеть признаки ремонта и строительный инструментарий, вилла стала совсем не похожа на ту, которую Бронсон помнил. Большую часть мебели отодвинули и накрыли холстом, чтобы освободить место строителям для работы, но он без труда нашел все главные ценности: телевизор, стереопроигрыватель, компьютер, полдюжины довольно дорогих картин, а в супружеской спальне на туалетном столике Джеки под флаконом духов почти тысячу евро в банкнотах.

Проходя по дому, он спрашивал себя, сохранит ли Марк этот дом со всеми его страшными воспоминаниями или просто продаст и постарается забыть о нем.

Через несколько минут Бронсон вернулся на кухню, сел за стол и взглянул на часы. Если Марк сам не проснется, придется пойти разбудить его. Сегодня им предстоит много крайне неприятных дел. Не успел он задуматься над тем, что их ждет сегодня, как услышал шаги Марка на лестнице.

Марк выглядел чудовищно. Небритый, лицо потемнело и осунулось, в старых джинсах и поношенной футболке. Бронсон налил другу кофе.

— Привет, — сказал он. — Будешь завтракать?

Марк отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо. Ограничусь кофе. Я сегодня совсем никакой. Сколько у нас времени?

Бронсон взглянул на часы.

— До морга около пятнадцати минут езды, и мы должны быть там в девять. Пей кофе, и поедем. Вызвать такси?

Марк отрицательно покачал головой и сделал еще глоток кофе.

— Поедем на машине, — сказал он. — Ключи на столе в холле в маленькой красной вазе.

Через тридцать минут они вышли из дома. Температура уже начала подниматься, на небе ни одного облачка. День обещал быть солнечным, но настроению друзей больше подошел бы затяжной дождь.

Кардинал Иосиф Вертутти всматривался в лежащий перед ним древний текст. Он находился в архиве Апостольского пенитенциария, самого секретного и тщательно охраняемого из многочисленных ватиканских хранилищ. Большая часть текстов, собранных здесь, были либо папскими документами, либо материалами, охраняемыми принципом тайны исповеди — обязательством неразглашения любой информации, полученной священнослужителем в ходе исповеди. Так как доступ к архиву предельно ограничен, содержание документов никогда не обнародуется. Апостольский пенитенциарий — идеальное место для хранения всего, что Ватикан считает особенно опасным. Именно по этой причине здесь хранился и Виталианский кодекс.

Кардинал сидел во внутреннем помещении, дверь которого предусмотрительно запер. Он надел пару хлопчатобумажных перчаток. Древняя реликвия, насчитывавшая полторы тысячи лет, была чрезвычайно хрупкой, и даже небольшое количество влаги на кончиках пальцев могло причинить страницам манускрипта непоправимый вред. Дрожащими руками кардинал коснулся Кодекса и осторожно открыл его.

Христианская церковь седьмого века, возглавлявшаяся Папой Виталием, переживала не самые счастливые времена. Появление Мухаммеда и возникновение ислама стало настоящей катастрофой для христианства. В течение всего нескольких лет на Ближнем Востоке и в Африке практически не осталось христианских епископов, а Иерусалим и Египет стали мусульманскими. Меньше чем за полвека размеры христианского мира сократились в несколько раз, несмотря на активные усилия Папы Виталия и его предшественников обратить язычников Британских островов и Западной Европы.

Тем не менее, несмотря на множество неожиданно возникших проблем, Виталий нашел время для изучения архивов. Свои находки он обобщил в Кодексе, носящем его имя, к изучению которого вновь обратился Вертутти.

Впервые он познакомился с этим документом более десяти лет назад и был потрясен. Кардинал и сам не понимал, зачем обратился к нему снова. В Кодексе не осталось такой информации, которая была бы ему неизвестна.

Беседа с Мандино вывела Вертутти из равновесия больше, чем он сам готов был признать это. Вернувшись в свой кабинет в Ватикане, он целый час провел в молитве и размышлениях. Больше всего угнетало кардинала то, что будущее церкви совершенно случайно оказалось в руках человека, который был не только профессиональным преступником, но, хуже того, убежденным атеистом, яростно ненавидящим христианство.

Правда, Вертутти прекрасно понимал, что выбора у него нет. Все козыри у Мандино. Благодаря предшественнику кардинала на его посту и несмотря на строжайший запрет на разглашение информации, связанной с Кодексом, бандит располагал всеми знаниями относительно поисков, начатых Папой Виталием почти полтора тысячелетия назад. Единственным плюсом в этом было то, что он также располагал и техническими ресурсами, необходимыми для завершения упомянутого поиска, и людьми, готовыми выполнять любые приказы.