«Не то! Совсем не то!»
Выходит, голова у немца – решето:
Забыл он, что писал. Мы помним, что читали.
Как уморительны немецкие детали:
«Мы, к сожалению, давно не господа,
И если так себя зовем мы иногда,
Так это ж „просто так“… Нас зло оклеветали!
Кой-кто из нас писал – совсем не важно кто! –
Насчет немецкого всемирного господства…
Так это же совсем не то!
Нет никакого даже сходства!
За что ж поносят нас! За что!»
Их надо гладить по головке.
Бывает разный плач, но самый мерзкий плач,
Когда расплачется палач,
Внезапно очутясь в нежданной обстановке:
Суд, справедливый суд, стал угрожать ему,
Придется палачу, как видно, самому
Висеть на собственной веревке.
Он в страхе мечется, как крыса в крысоловке:
Да, он палаческим гордился ремеслом,
Хвалился жертв своих числом,
Он вешал у Днепра, на Немане, на Висле.
Винить его, однако, в чем!
Он был, нет спору, палачом,
Но палачом – в особом смысле!
На виселицу он не как-нибудь волок,
А к делу применял особую сноровку.
Он – не палач, он – ангелок!
Снимите с ангела веревку!
Дела у немчуры сложились – не ахти,
Так в оборот они пустили размалевку:
«Фашисты – ангелы почти!»
Фашистских «ангелов», родной боец, почти
И, приложив к плечу винтовку,
За все им честно заплати:
«Коль, немец-душегуб ты „ангел во плоти“,
То получи-ка „в рай“ свинцовую путевку!»
