Зима идет!* Не видел Гитлер летом света, Жару почувствовал зато… Забормотал он: «Это лето Совсем не то, Совсем не то…» И осенью прохвост в горячке, Прохвоста клонит к зимней спячке, Томит об отдыхе мечта… Но холод жара не остудит! Пусть Гитлер нас не обессудит – Зима для немцев будет… та. Памяти бойца (Е. М. Ярославского)*
Одолевая гнет смертельного недуга, На боевом посту стоял он до конца. В нем наша родина лишилася бойца, Бойцы – испытанного друга. Глашатай пламенных идей, Разивший всех врагов, вскрывавший их подвохи, Войдет он в пантеон блистательных людей Великой ленинской и сталинской эпохи. Геббельсовские изречения, «рождественские» до умопомрачения* Берлинская «ночь под рождество». Геббельсовское естество Протестовало против довременной кончины. Из-за этой причины Сидел Геббельс в бомбоубежище за столиком Этаким меланхоликом: «Канун рождества Без праздничного торжества, Без хвастовства О победном марше!» В припадке тоски Растирая себе виски, Геббельс диктовал секретарше: На этот раз рождество не может быть для нас праздником мира и счастья. Пусть же оно будет для нас праздником этой тоски, испытываемой миллионами. Над убежищем грохот и шум: «Бум-м!.. Бум-м!.. Бум-м!.. Бум-м!..» Куда попало, интересно? В убежище душно и тесно. Но, сделав на бодрость установку, Геббельс продолжал диктовку: У нас теперь легкий багаж. У многих из нас осталось немного. Потеря имущества лишь усугубила нашу стойкость и боевую решимость. Геббельс вздохнул: «Ох, житье! Бывало, раздуешь кадило, Любое вранье С рук сходило. А нынче без правды нельзя: Извиваясь, скользя, Приходится вкрапливать правду частично. Надо врать эластично! Развелось столько нытиков, Критиков, Подпольных политиков! Куда от них скрыться? Разве в землю зарыться Или в воду нырнуть? Тьфу! Сбиваюся с тона. В конце фельетона Надо ввернуть Лирическое что-нибудь: Нам пришлось потесниться как в больших городах, так и в деревне. Но при этом мы только по-настоящему узнали друг друга». Фашисты, в разбойной войне Дойдя до неслыханного окаянства, Присвоить пытались в чужой стороне Как можно побольше пространства. И вдруг – какой оборот! «Веселися, немецкий народ: Нам пришлось потесниться!» Могло ли фашистам такое присниться? Неважно для них обернулись дела, Но им главное – не обнаружить испуга. Теснота вдруг им стала мила: Теснота помогла Распознать им друг друга! Для каких это все говорилось ушей? При какой обстановке? Что мы вправе сказать о подобной трактовке? Это – пляска мышей В мышеловке. «Окна ТАСС» Вперед – к решающим боям!* Колхозник доблестный, отец Зерном обильно фронт снабжает. Сын старика, герой-боец, В боях врагов уничтожает. Зерно на фронте со свинцом Сомкнулись в подвиге едином! Гордится сын родным отцом, Отец гордится славным сыном. Страна обоими горда – Героем сельского труда И фронтовым бойцом-героем – И воздает им честь обоим: «Привет отцам и сыновьям! Вперед – к решающим боям!» Свирепость бешеного пса* Клыки расшатаны, подбиты… Кровоподтеки… пол-уса… Глаз лютый лезет из орбиты… И все отчаянней, гляди ты, Свирепость бешеного пса. Но как он ни ярится шало, Не устрашит он никого: Мы знаем, близится начало Предсмертных судорог его. Факт, установленный не басней, Что зверь взбесившийся тем злей, Тем ядовитей и опасней, Чем ближе – к гибели своей! «Дары» Гитлера* Фельдмаршал Роммель скорчил мину, Но только мина уж не та. Утратив войска половину, Скребя исхлестанную спину, Бока и прочие места, По направлению к Берлину Подрал он лётом. Красота! Дивяся собственной «удаче», Он горделиво смотрит вниз, Где бросил обреченных сдаче Мыс Бон, Бизерту и Тунис. В Берлин! Там ждет его награда. В Берлине – после Сталинграда! – Стал Гитлер моду утверждать: Своих фельдмаршалов побитых, Позорной славою покрытых, Дарами чести награждать. Позор – в торжественном уборе! Мы убежденья не таим, Что Гитлеру придется вскоре «Дары» готовить не двоим, А всем фельдмаршалам своим! |
