— Нет никакой особой магии в том, чтобы быть Гриффиндорцем, как и в том, чтобы быть в Пуффендуе, Когтевране или Слизерине, Джеймс, — сказал Гарри Поттер, присев и положив руку на плечо мальчика. Джеймс лишь сжал свои губы, зная, что отец ответит что-то такое.

— А это успокоило бы тебя тогда, когда ты готовился сесть на стул и надеть шляпу? — спросил он низким, серьезным голосом.

Его отец не ответил, только сжал губы, печально улыбнулся и отрицательно повертел головой.

— Но я был обеспокоенным, предвзятым, маленьким оболтусом тогда, Джеймс, мой мальчик. Постарайся не быть таким же, о'кей? Мы знаем прекрасных ведьм и волшебников со всех факультетов. Я буду горд и посчитаю за честь, что мой сын зачислен на любой из них.

Джеймс кивнул, но это его не успокоило. Он знал, чего его отец на самом деле хотел и ожидал, несмотря на весь этот разговор. Джеймс должен был стать Гриффиндорцем, как мама и папа, так же как его дяди и тетя, как все герои и легендарные личности, про которых он слышал еще будучи ребенком, вплоть до самого Годрика Гриффиндора, величайшего из основателей Хогвартса.

И вот он стоял, смотря как Распределяющую Шляпу вносит на своих тонких руках директор МакГонагалл, и чувствовал что все его страхи в волнения странным образом улетучились. Виной всему была идея, пришедшая ему буквально пару часов назад. А теперь она целиком завладела его разумом. Он все время полагал, что не было никакого выбора, кроме как пытаться идти по великим стопам отца. Его постоянным внутренним ужасом было не справиться с поставленной задачей, потерпеть поражение. Но что если есть другой вариант? Что если он просто не будет пытаться?

Джеймс смотрел вперед остекленевшим взглядом, пока первые студенты вызывались к стулу и Шляпу надевали им на голову, почти закрывая их любопытствующие глаза. Он выглядел как статуя — статуя маленького мальчика с непослушными волосами отца и материнским носом и выразительными губами. Что если он просто не будет пытаться жить в гигантской тени своего отца?

Не то чтобы он не будет велик по-своему. Просто это будет действительно другой путь. Осознанно выбранный, решительно другой путь. И что если он начинается здесь? Прямо здесь на возвышении, в его первый день, попав в… ну, что-то другое нежели Гриффиндор. Это будет единственное что важно. Если только…

— Джеймс Поттер, — прозвенел голос директора, подчеркнув «р» в конце фамилии.

Он вздрогнул, посмотрел на нее как будто уже успел забыть обо всем. Она смотрелась на сотню футов выше, стоя на платформе, и держа на выпрямленных над стулом руках Сортировочную шляпу, которая отбрасывала на стул треугольную тень. Он уже почти пошел вперед и хотел взобраться по небольшому пролету ступеней, ведущих к платформе, когда позади него раздался шум. Он абсурдно испугался, что каким-то образом его выдали собственные мысли, и что этот шум идет от стола Гриффиндорцев и они стоят и освистывают его. Но это был не свист. Это были вежливые и длительные аплодисменты, вызванные его именем. Джеймс повернулся к столу гриффиндорцев, благодарно улыбаясь и уже светясь от счастья. Но они не аплодировали, а сидели скорее безучастные. В основном их головы были повернуты к источнику звука. Джеймс повернулся, следуя за их взглядами. Это был стол Слизеринцев. Джеймс почувствовал, что прирос к месту. Весь стол смотрел на него мило улыбаясь, и все до единого открыто и счастливо аплодировали. Одна из студенток, высокая, очень привлекательная девочка с вьющимися темными волосами и сияющими глазами, стояла. Она хлопала легко и уверенно, улыбаясь Джеймсу. Наконец, и другие столы начали присоединяться, сначала невпопад, а потом подкрепляя, скорее недоуменную овацию.

— Да. Да, спасибо — старалась перекричать аплодисменты директор Макгонагалл. — Достаточно. Мы все счастливы, что в этом году у нас учится юный мистер Поттер. А теперь, пожалуйста, займите свои места…

Джеймс начал подниматься на платформу, только тогда аплодисменты прекратились. Когда он повернулся и сел на стул, то услышал бормотание директора:

— Может мы уже закончим это и поужинаем еще до следующего равноденствия — Джеймс повернулся, чтобы посмотреть на нее, но увидел только лишь темные внутренности Распределяющей Шляпы, которая опустилась на его макушку. Он крепко закрыл глаза и почувствовал мягкую прохладу шляпы покрывающую его голову, и опускающуюся на его брови.

Все остальные звуки тотчас прекратились. Джеймс был в разуме шляпы, или может быть это было что-то другое.

Она говорила, но не с ним.

— Джеймс Поттер, да я ждала его. Третий Поттер под моими полями. Как всегда с ними трудно, — размышляла она сама с собой, как будто наслаждаясь проблемой.

— Отвага, да, как всегда, но в молодости отвага немногого стоит. Все еше хороший член для Гриффиндора, как и все Поттеры до него.

Сердце Джеймса сделало сальто, но потом он вспомнил свои мысли, перед платформой и пришел в нерешительность.

— Я не должен играть в эту игру, — думал он. — Я не обязан быть в Гриффиндоре.

Он подумал об аплодисментах со стола Слизеринцев, вспомнил лицо симпатичной девочки с длинными, вьющимися волосами, стоявшей под зеленым с серебром знаменем.

— Слизерин, думает он! — Обдумывала шляпа в его голове. — Да, это также возможно как всегда. Как и отец. Он мог быть великим Слизеринцем, но не захотел. Хмм, этот очень неувереный в себе, это впервые у Поттеров. Недосток уверенности это черта ни для Гриффиндора ни для Слизерина. Может быть Пуффендуй подойдет ему лучше…

— Нет только не Пуффендуй, — думал Джеймс В его голове стали появляться лица: Мама и Папа, Дядя Рон, тетя Гермиона, все гриффиндорцы. Но потом все они ушли и он увидел девочку за Слизеринским столом, улыбающуюся, хлопающую. Он понял, что думает, как минутой ранее, я могу стать великим по-другому, намеренно по другому…

— Не Пуффендуй, хм? Может ты и прав. Да, теперь я вижу. Может ты смущен, но мои первоначальные инстинкты как всегда верны, — и потом уже вслух Сортировочная шляпа выкрикнула имя его факультета.

Шляпа ушла из его головы и Джемс на самом деле подумал, что слышал как слово «Слизерин» все еще эхом отражается от стен, и с внезапным ужасом посмотрел на серебристо-зеленый стол, чтобы увидеть аплодисменты, но тут понял что сейчас подскочил и аплодирует стол под алым львом. Гриффиндорский стол громко и хрипло приветствовал его, и Джемс понял, что это понравилось ему намного больше, чем вежливые, практичные аплодистменты ранее. Он спрыгнул со стула, сбежал по ступеням, и его окружили приветственные возгласы. Руки хлопали его по спине, жали ему руку и давали пять. Для него освободили место, недалеко от торса, и когда приветствия поутихли, кто-то сказал ему в ухо:

— Никогда не сомневался, ни на минуту, друг — счастливо прошептал голос. Джеймс повернулся и увидел как Тед одобрительно кивнул ему, перед тем как сесть обратно на свое место. Повернувшись, чтобы посмотреть окончание сортировочной церемонии, Джеймс внезапно почувствовал, что полностью счастлив. Он думал что собственные мысли разорвут его пополам. Он не должен идти по стопам отца, но он может начать действовать умышленно по-другому завтра. А сейчас он гордился знанием, о том как мама и папа будут в восторге, узнав что он, как и они, Гриффиндорец.

Когда назвали имя Зейна, он быстро поднялся по ступеням и плюхнулся на стул, как будто собирался прокатиться на американских горках. Он улыбнулся в тени шляпы которая упала ему на голову и вскоре шляпа выкрикнула: «Когтевран!»

Зейн поднял брови и качнул головой назад и вперед так счастливо, что из толпы послышался смех, даже сквозь приветствия Когтеврана, приглашавших его к своему столу. Остальные первокурсники прошли по помосту и столы заметно пополнились. Ральф Дидл был последним, кто взобрался на стул. Он казалось съежился под шляпой, а она думала удивительно долго. Потом махнув своим кончиком, провозгласила: «Слизерин!»