/Вольный перевод Дремлющего, с участием Ксеноморфа/

In times to come

The world in sum

Will be cut up into twain

With Evil's heart

Confined in part

Through warrior's blood and pain

On sea and land

True men will stand

So that evil cannot gain a wizard's fate

On triple gate a leader shall appear

With hare of white and rat of might

He shall know no fear

His Army shall

Be magical

Hated by all near In fort they stand

In fight long plan'd

At sea they strike shrewd blows

The world is held

Through body's weld

Where knowledge freely flows

But vict'ry comes

From math and sums

Of scholars in strange clothes

So it shall happen by land and sea

An alliance will end this history

Fleets and forts shall pay red blood for time

While thinkers create device sublime

The horse-king controls the newfound slave

With it the world, which it to him gave

Great storms announce the end of the age

And new prophet shall see new page

На вершине древней башни вновь повисла тишина, пока мы обдумывали услышанное. Наконец Томас высказался первым:

— Шаннинг, я не заметил отличий от канонического варианта.

— Три слова, — возразил я. — Три слова отличаются. «Rat of might» (крыса с магическими способностями, крыса-маг) в каноническом варианте читалось как «fat old knight» (старый рыцарь). Других различий нет.

— Не совсем, — удовлетворенно изогнула длинную шею гусыня, — ты пропустил кое-что важное.

— А именно?

— Обрати внимание на строку перед словами: «rat of might»

— Но она не изменилась! — возразил я. — Там сказано: «hair white», значит у лидера будут белые или седые волосы. Что не так?

Томас бросил на меня загадочный взгляд, прижимая уши и тщательно пряча ухмылку.

Затем  и Боб Стейн тоже как-то странно уставился на меня...

— Что? — заерзал я на внезапно ставшем твердым стуле. — Что вы на меня смотрите? Разумеется у меня белый мех, я весь белый! И седина проглядывает! И что? У тебя Томас тоже проглядывает седина! И вообще... Мало ли у кого белые волосы и мех! Это ничего не значит!

— Фил, — говоря эти слова, гусыня прямо лучилась удовольствием, — безумный Фликс не знал грамоты. Ты должен бы знать, раз уж изучал катрены. Его слуги записывали, потом записи копировались, причем многократно. Но, как известно, Фликс оставлял отпечаток ладони только на первом экземпляре. И только первый экземпляр каждого пророчества писался на хрустальном пергаменте, поскольку даже тогда он был безумно дорог. Там, на полке за моей спиной лежит оригинал тринадцатого катрена.

— Ну и?

— Ты читал «hair white», «белые волосы», что трактовалось как «седые волосы», иначе говоря — восшедший на стену лидер стар годами. Но в оригинале сказано «Hare white». «H-a-R-E». «Кролик». Белый кролик. Понимаешь? Не «h-a-I-R». Не «волосы» и уж тем более, не «мех».

Я застыл, как громом пораженный. Тогда, во времена моей молодости, изучая катрены Фликса, мы решили, что крепость с тремя воротами — не что иное, как вечный Метамор. Это, кстати, была одна из причин, из-за которых я приехал сюда. И теперь, теперь все вставало на свои места. Как только я перестал искать в третьем катрене толстого старого рыцаря, как все обрело ясность и логичность...

Крыс-морфов в Цитадели хватает, одна из них вполне может иметь скрытые способности к магии. И если «белый кролик» — я, то «конь-король», должен быть, должен быть...

Все с той же загадочной улыбкой, конь-король из пророчества, мой друг и повелитель герцог Томас Хассан закрыл глаза и выпал из кресла в глубоком обмороке.

Боб среагировал первым — упав на колени рядом с бесчувственным телом, он расстегнул тесный ворот атласного пурпуэна⁸ графа, давая приток свежего воздуха, пока я стоял столбом, а гусыня курлыкала и беспомощно металась вокруг.

Однако, в конце концов, я пришел в себя.

— Шаннинг! — сказал я, вставая на пути мечущейся гусыни и хватая ее за плечи. — Шаннинг, выслушай меня! Изменись полностью и лети за помощью! Скажи целителям, что герцог упал и ударился головой о каменный пол!  Быстрее!

Тряхнув головой, Шаннинг подтверждающее крякнула и порхнула в ближайшее окно. Я же обратился к придворному казначею:

— Боб! Шутки в сторону, в беге по лестнице вниз, ты обгонишь меня. Беги за придворным целителем. Я отправил Шаннинг, но гусыня... Гусыня и есть.

Конь морф несколько мгновений колебался... Потом решился:

— Ладно. Только... Помнишь второй вариант?

— Костьми лягу!

И он умчался вниз по лестнице, оставив меня наедине с милордом и другом.

Теперь следовало оказать ему всю возможную помощь. Я осторожно распахнул расстегнутый Бобом ворот пурпуэна, расслабил завязки камизы⁹. Шаннинг улетела, забыв прикрыть створки окна, и ветерок шевельнул мне шерсть на длинных ушах. Вот только одно окно совсем не давало притока свежего воздуха... и я прыжком взвился на подоконник ближайшего проема. На пол полетели бесформенные кусочки глины, какие-то свертки, перья, а я, вскочив на деревянную плаху и ухватившись за скобу ручки, рванул на себя раму, одновременно пытаясь отщелкнуть тугую защелку. Та неожиданно легко поддалась, и порыв ветра буквально вытащил меня наружу, вслед за распахнувшейся створкой. Я едва успел выпустить ручку — уже вися над пропастью, подталкиваемый ветром, на скользком подоконнике...

Побалансировав несколько мгновений и уже падая вниз, я все-таки сумел изогнувшись, уцепиться локтем за торчащую на подоконнике пирамидку. Как будто приклеенная или вросшая в дерево, костяная штучка даже не шевельнулась, пока я подтягивался и переваливался на подоконник. Но едва я, попробовав спуститься в комнату, оперся на нее, как белая, мигающая красным глазком штуковина немедленно осталась в лапе, а я, естественно свалился вниз.

Прямо на лорда Хассана...

К тому времени, когда перепуганное животное во мне успокоилось настолько, чтобы разжать насмерть стиснутые лапы, я вдруг понял, что так и лежу на животе Томаса, уцепившись за его одежду, как за величайшую драгоценность и спрятав морду у него на груди.

Разумеется, конь-морф немедленно пришел в себя.

— Фил, — приподняв голову и слабо мотнув гривой, сказал он, — я и не знал, что ты так меня любишь...

Смущение способно творить чудеса там, где разум отступает — я смог отодвинуться, а потом и спросить милорда о самочувствии.

— Ох! — ощупав морду, сказал Томас. — Жить буду, но недолго.

— Милорд!! — запаниковал я. — Болит?! Сильно?! Голова кружится? Тошнит?!

— Нет-нет! — конь-морф немедленно сел. — Просто нос чуть побаливает. Уж поверь бывалому бойцу, смерть в ближайшие часы мне не грозит. И с лестницы я смогу сойти сам.

Я подозрительно оглядел Томаса, потом решил поверить своему повелителю:

— Ладно... Но раз уж так, то будь добр, покажись в окне, пока половина Цитадели не примчалась сюда спасать тебя.

Милорд так и сделал — выглянув в окно, он крикнул бегущим внизу целителям, что все хорошо, он жив и здоров. А заодно приказал секретарю перенести все приемы на завтра. Затем он повернулся ко мне:

— Кажется, Шаннинг не зря собрала нас здесь.

Я кивнул.

— Не могу этого оспорить, милорд.

— Тринадцатый катрен... Новая версия весьма убедительна. Фил, ты знаешь достопочтенную лучше меня. Она могла ошибиться?

— Нет, Томас, — я наконец-то смог унять дрожь в задних лапах и подойдя к подоконнику, присел на пол, прислонившись спиной к стене. — Гусыня действительно великолепна. Она может не обращать внимания на маловажные с ее точки зрения факторы, вроде пыли в углах... Но уж присмотревшись к чему-то, не упускает ни единой мелочи.