Как шутит наш придворный поэт, в тот день Насож одел за свой счет всех обитателей Метамора — кого в мех, кого в платья, а кого и в пеленки...

Впрочем, я кажется говорил о наставнике?

Смитсон всегда был более чем просто мой учитель. Даже при живых родителях, я называл отцом именно его. Всегда в разъездах, всегда в делах и странствиях... отец и мать бывали дома редко. Любил ли я их? Наверное, но... Когда мне было пять лет, они не вернулись из очередной поездки в Сатморскую империю. Их корабль утонул в Звездном море. Кто знает, что убило их? Внезапный шквал, небрежение команды, пираты... Для меня они просто ушли и больше не вернулись.

А Смитсон, друг семьи, присматривал за мной во время частых отлучек родителей — и он же занялся моим воспитанием, когда я остался сиротой.

Могли ли у него быть к тому причины, помимо... Быть может да. Не раз, и не два отмечали и совершенно посторонние люди, и давние друзья нашу необыкновенную общность. Телесной статью пойдя в мать, что тоже подмечалось неоднократно, я поведением, привычками и некоторыми... интересами, пошел не в отца, как можно было ожидать, а в Смитсона. Что в этом наносного, рожденного и укрепившегося от жизни в его доме, а что от иных причин? Кто знает... Сам Смитсон не пожелал сказать мне. А я не спрашивал.

Но вернемся к настоящему.

Мы шли по дну каньона, усыпанному опавшими листьями, овеваемые холодным осенним ветром, совсем не замечая его порывов — нас оберегал толстый слой меха, который по мере приближения зимы становился еще плотнее и теплее. Естественно, мы много говорили об изменении. Уже шесть лет прошло с того дня, когда я сам изменился. Я привык — к рогам, хвосту, меху, растительной диете и... проблемам с кишечником. Да, да! В душе, оставшись человеком, телесно, шесть лет назад я стал оленем. Оленем-морфом, благодаря усилиям наших магов.

Но, как я уже упоминал, с тех пор прошло шесть лет, и я привык. Увы, сказать того же о наставнике было никак нельзя. Ему все было в новинку и странно. Он то и дело дергал себя за рога, бывало блеял — от волнения, от сильных чувств, а оставаясь в одиночестве, иногда, как будто проваливался в полную звериную форму, и не мог из нее выйти. Кроме того, похоже, проверяя старый как мир миф о том, что козы могут есть практически что угодно, он пробовал все растительное попадавшее на глаза. От травы и цветов с любимого цветника лорда Хассана, до хвои и шишек лиственничных деревьев, недавно высаженных придворным садовником в одном из бесчисленных внутренних дворов Цитадели. И не всегда подобное разнообразие шло Смитсону на пользу!

К счастью, ему хватало ума держаться подальше от ядовитых растений.

Впрочем, должен сказать, что изменение, имело не только отрицательные, но и положительные стороны. Я уже упоминал о великолепной физической форме моего наставника, а об изменениях в его личной жизни говорить не буду. Упомяну лишь, что по утрам в его комнате я часто обнаруживал женский запах...

Но не будем отвлекаться.

Как я уже говорил, мы шли по дну небольшого каньона, скорее даже глубокого оврага, прорытого и углубляемого маленькой речкой, во время ежегодных весенних паводков. Мы шагали, шевеля копытами листья, покрывавшие дно толстым слоем и в очередной раз обсуждали все ярче и ярче выявлявшиеся странности в культуре тиннедов.

— ... и даже Ключевой Камень не поможет, хотя заключенные в нем крупицы прошлого, без сомнения бесценны, — вещал Смитсон. — Но, увы нам! Сколь же бесценны эти крупицы, столь же они и малы!

Ответом ему стал мой согласный вздох. Увы... Многочисленные загадки и странности, главной из которых было упорное нежелание тиннедов входить внутрь Цитадели Метамор, Ключевой Камень не объяснял совершенно.

Разгоряченный, я так прибавил ходу, что не заметил скрытый под слоем листвы крупный ком слежавшейся глины. И споткнулся.

— Проклятье! Больно!! — воскликнул я, поднимаясь на четвереньки и потирая пострадавший нос.

— Джонатан, ты весьма внимательно смотришь под ноги! — насмешливо сказал, отставший Смитсон. — Надеюсь, твои рога не пострадали?

— На месте они, — буркнул я, проверив, и поскорее поднялся, не желая стоять в холодных, мокрых листьях на четвереньках.

— Что там за пакость такая? — спросил я, поворачиваясь к наставнику... и тут мое сердце сначала замерло, а потом бешено застучало.

— Джон, тебе просто потрясающе везет! — изумленно сказал он, поднимая вывернутый моим копытом череп гигантской птицы. Но ни одна современная птица не имеет клюва таких очертаний, столь высокого лба и такого высокого и выпуклого свода черепа. Только один вид в истории имел все эти признаки вместе. Разумные нелетающие птицы — тиннеды!

— Да ведь это же... — изумленный не менее коллеги, пробормотал я. — Четвертый? Или пятый?

— Пятый. Хотя о подлинности экземпляра Эльфквеллинского Королевского Исторического музея все еще идут споры, — возбужденно воскликнул Смитсон. — Но этот экземпляр, несомненно, подлинный и в очень хорошей сохранности... Поздравляю с находкой, коллега!

— Ну, знаете ли, я вообще-то тут не один... — смущенно пробормотал я, доставая прикрепленный к поясу кинжал и вновь плюхаясь на колени, в самую грязь. — В конце концов, это вы затащили меня в каньон. Так что, будет справедливо сказать, что нашли этот череп и все к нему прилагающееся мы вместе!

Глина, пусть и слежавшаяся за прошедшие тысячелетия, была все же мягче камня, так что, действуя попеременно кинжалом, маленькой лопаткой, прихваченной запасливым Смитсоном и копытцами на собственных пальцах, мы смогли собрать все осколки черепа, когда-то расколотого ударом чего-то острого спереди и сверху. Потом я начал отгребать глину, разыскивая шейные позвонки окаменелого скелета, но тут мои весьма чувствительные, хоть и практически не различающие цветов глаза различили что-то блеснувшее в последних лучах заходящего солнца.

Осторожно разгребши грязь, я нащупал твердый диск с острыми краями...

— Взгляните, коллега! — не удержался я от соблазна продемонстрировать наставнику найденную драгоценность, даже не очистив ее от грязи.

— Ну-ка, ну-ка... — пробормотал Смитсон, вытаскивая из мешка чистую тряпицу. — Великолепно!

На его ладони лежала гемма — камень в оправе из неизвестного мне металла, на толстой золотой цепочке изящного плетения. И сам камень, и оправу покрывала сложная вязь иероглифов.

— Нет слов... — согласно прошептал я, ошеломленно любуясь узорчатой подвеской. — Коллега, мы с вами войдем в историю!

— Обязательно, коллега, — улыбнулся Смитсон, — но Джон, посмотри — солнце уже скрылось, на небо наползают тучи, скоро стемнеет. Вдвоем, без инструментов и помощников мы не сможем, ни устроить здесь настоящие раскопки, ни огородить это место. А огородить и зафиксировать его нужно до снегопадов! Думаю, нам с вами нужно пометить находку и как можно скорее вернуться в Цитадель.

Увы, но Смитсон был совершенно прав. Солнце действительно уже скрылось за краями каньона, а снег... собственно, он уже лежал — в тенях, в укромных местах, прикрытых нависающими скалами, а затянутое тучами, быстро темнеющее небо и порывистый холодный ветер, не оставляли сомнений — зима на пороге.

А потом? Я огляделся... Зимой снег будет копиться, копиться, потом придет весна, все растает и... Проклятье! Да ведь весь этот каньон — свежий размыв, результат половодья этого года! Весной наш раскоп смоет к демону!!

— Наставник, нужно что-то делать!

— Догадался? — ухмыльнулся Смитсон. — А ты думаешь, старый козел потащил тебя в этот каньон просто так? Учись, мальчик мой, учись! Свежие размывы — самая благодатная для археологов местность.

— Если успеешь!

— Не без этого. Прокопаешься — следующее половодье смоет все.

— Но наставник, мы не успеваем! Испросить разрешение у лорда Хассана, собрать работников, материалы, инструменты... Доставить все это сюда... И к тому же, что мы собственно сможем сделать? Мы не сможем перегородить каньон! И не успеем закончить раскопки до того, как горные перевалы завалит снегом!