Они вырезали узоры на бамбуковых ящичках для извести, ремонтировали корзинки, изготовляли гребни из пластинок бетелевого ореха, украшали свои прически и выщипывали волосы на бакенбардах. Некоторые из них нанизывали стеклянные бусы, делая ожерелья, или играли в нескончаемую карточную игру, правила которой были так сложны, что она непостижима для белого человека. Как женщины за вышиванием, они дружески болтали между собой. Все туземцы, за исключением экипажа «Накапо», принадлежали к пользующимся дурной репутацией темнокожим обитателям Западного Бугенвиля.

За сутки до нашего входа в пролив Короля Альберта, разделяющий оба острова Бука, мы попали в шторм и встречное течение. Тут, по крайней мере, наш капитан был ни при чем. Наступил период смены сезонов, когда влажные муссоны сменялись сухими и ветер ревел как бешеный. С небес в исступленной злобе низвергались потоки воды. Ехавшие на открытой палубе завербованные рабочие тщетно пытались укрыться под несколькими небольшими кусками брезента, но вода лилась на пассажиров отовсюду, несясь потоками по палубе перегруженного судна, зарывавшегося носом в бурное море. Белые пассажиры выдерживали серьезные испытания, сопутствующие морской качке, но вместе с тем аккуратнейшим образом собирались за обеденным столом. На следующее утро после самой штормовой ночи мы гуськом потянулись к завтраку; на этот раз последним шел пахучий католический священник. Все мы теснились вдоль борта и поочередно отдавали дань морю. Хуже всего пришлось Сэмми; тяжело больной, он лежал у самого борта, периодически облегчая ужасную тошноту. Все остальные, за исключением напичканной хинином Маргарет, дополнительно страдали от приступов лихорадки, вызванной похолоданием. Даже американцы вербовщики принялись ворчать друг на друга и стали разговаривать с остальными пассажирами с ядовитым сарказмом.

Путешествуя на «Накапо», мы оценили пачку писем, которую когда-то дал нам прочитать один плантатор. Письма были подлинниками, а частично копиями переписки между двумя белыми компаньонами, поселившимися на изолированной группе островов, на расстоянии многих миль от белых людей. Через несколько месяцев совместной жизни они поссорились, и одному из компаньонов пришлось построить себе отдельное жилье, находившееся всего в нескольких ярдах от дома, где они раньше проживали совместно. Друзья перестали разговаривать, но компаньонство требовало деловых взаимоотношений, и они стали переписываться, хотя каждому было слышно, как другой отстукивал письмо на пишущей машинке.

Первое письмо от плантатора А. содержало официальную просьбу к плантатору Б. одолжить фунт мелких гвоздей, которые будут возвращены, как только прибудет пароход. В ответ плантатор Б. сообщил плантатору А., что гвозди будут выданы только по представлении соответствующей гарантии, ибо мистер А. является, с точки зрения мистера Б., человеком, который не заслуживает доверия. Ответ последовал в таком же, если не похлеще, духе, и вся корреспонденция, полная бесплодной взаимной ненависти, напоминала поле ожесточенной битвы со взрывами в форме восклицательных знаков и снарядными воронками ругани среди недописанных фраз. Несомненно, что оба джентльмена в первые дни компаньонства находились в здравом уме, но принудительное уединение, когда на протяжении долгих месяцев они должны были видеть только друг друга, сломало их многолетнюю дружбу.

Несколько похожая ситуация возникла у наших спутников-туземцев, и, собственно говоря, не стоило бы обращать на нее внимания, если бы не деление ехавших с нами людей на категории: «ваши люди», «наши люди», «их люди». Один из завербованных рабочих — житель бугенвильских зарослей, никогда не бывавший в море, — заболел морской болезнью и брызнул рвотой на набедренную повязку другого парня, принадлежавшего к экипажу «Накапо». Курьез заключается в том, что претензии возникли не у пострадавшего, а у бугенвильца, который потребовал отдать ему набедренную повязку матроса, поскольку на ней находятся извержения бугенвильского желудка. Возник конфликт, в процессе которого матрос заявил, что повязки он не отдаст, а в случае продолжения ссоры передаст повязку со следами извержений колдуну.

Поскольку Сэмми был представителем власти, ему пришлось вмешаться в конфликт и указать, что по существующим законам всякое запугивание колдунами является наказуемым.

Бугенвилец пожаловался вербовщикам, что матрос хочет его сглазить. Услышав нечто подобное, жаждавшие скандала американцы вербовщики заявили шкиперу, что если он не прикажет своему матросу вернуть их рабочему все извержения, оставшиеся на повязке, то они (американцы) сделают из него (матроса) отбивную котлету.

Сэмми заявил, что всякий нанесший удар будет отвечать перед судом. Пока разыгрывалась вся сцена, католический священник, засунув нос в свой катехизис, с горящими глазами наблюдал за происходящими событиями, не понимая ни единого слова. Мы с удобствами улеглись на крыше кабины и были бесконечно благодарны бывшим спекулянтам флоридской недвижимостью, в достаточно цветистых выражениях заявивших шкиперу, что это не рейс, а «сволочная затея для выколачивания из нас денег», с чем мы все были согласны. Такие заявления граничили с бунтом и привели шкипера в безмолвную ярость. Казалось, что инцидент на этом закончился.

Но ничего не закончилось; конфликт только вылился наружу. Это было неминуемо с того времени, когда мы потеряли день, бесцельно кружа в открытом море.

В этот день за завтраком шкипер ухитрился обозлить даже Сэмми, заявив, что мы будем стоять всю ночь на якоре в проливе, так как он не рискует плыть ночью среди рифов.

Шкипер мог и не знать здешнего фарватера, но туземный матрос-рулевой должен был его знать. Кроме всего, пролив достаточно глубок для прохода судов из Сиднея, и заявление шкипера было встречено общим молчанием, а американцы вербовщики многозначительно переглянулись.

Вскоре после захода солнца мы подошли к какой-то плантации и отдали якорь под предлогом необходимости пополнить запас пресной воды.

— Не ездите на берег… — загадочно сказал нам Сэмми. — Хотя они вас пригласят к обеду, но я вам не советую ездить.

— Почему? Почему бы нам не отобедать за хорошо накрытым столом, который не качается?

— Потому что обеда не будет, а они вдрызг перепьются и начнут скандалить…

Тут Сэмми начал высчитывать срок последнего прохождения парохода. Живущая здесь семейная пара — бывший моряк и бывшая подавальщица из бара — крайне напоминала плантатора с лагуны Марово, который беспробудно пил между двумя приходами «Матарама». Нарушая обычный ход событий, муж и жена пытаются время от времени убить друг друга. В данный момент прошла только половина срока между двумя пароходными рейсами, и ситуация была довольно рискованной.

— Ладно, пусть будет скандал! Мы хотим увидеть его воочию… — сказали мы.

Скандал разыгрался такой, какой можно видеть только в кинофильмах о жизни в районах южных морей, и даже еще фантастичнее. И начался он из-за нас.

Как только «Накапо» отдал якорь, появился с приглашением отобедать бывший моряк, необычайно похожий на свой кинематографический вариант: крепко сколоченный и с сильно развитой мускулатурой рук. Шкипер и двое американцев вербовщиков немедленно воспользовались приглашением и отправились на берег. Несколько минут спустя на дорожке, ведущей с холма на берег, появилась не менее крепко сколоченная миссис — бывшая подавальщица в баре — и вторично пригласила нас к обеду. Мы чувствовали себя очень виноватыми, так как знали существующее на островах правило, что все белые женщины обязаны при проезде навещать друг друга. Мы крикнули с палубы, что не придем… У нас было достаточно извиняющих обстоятельств: во-первых, у нас нарывали ноги, а во-вторых, Сэмми и я ожидали очередного приступа лихорадки.

Миссис с обиженным видом удалилась…

Оказалось, что шкипер отправился на берег, не оставив распоряжения об ужине, и нам угрожал голод. Примерно через час, в течение которого мы непрерывно слышали какие-то бессмысленные выкрики миссис и американцев вербовщиков, снова появился бывший моряк с приглашением такого рода, что мы были бессильны отказаться. Он предложил нам принять горячую ванну, а потом отобедать. Тут капитулировал даже Сэмми, согласившийся сопровождать нас на берег; правда, он крайне обеспокоился, когда по добавочной просьбе бывшего моряка мы захватили с собой музыкальные инструменты (американские вербовщики успели сообщить, что мы «лихо» играем). Мы были рады расплатиться за мытье горячей водой любым количеством песен; мы достаточно их пели ради получения самых обычных обедов.