Слабыми и невнятными голосами мы сказали, что готовы перенести самое суровое общественное осуждение, лишь бы нам предоставили возможность побыть в Киете достаточно долго, написать портреты тыквоголовых туземцев и сделать ряд зарисовок. Даже эти намеки не натолкнули молодого человека на мысль предложить нам одну из многих пустых комнат, и мы очень пожалели о своей принадлежности к женскому полу и о чрезмерной порядочности нашего собеседника. Видимо, только прямая попытка соблазнить этого молодого человека могла бы убедить его, что мы — женщины сомнительной репутации.

С высот радиостанции мы спускались все ниже и ниже по ступеням социальной лестницы, покуда достигли китайского поселка, где почувствовали себя в своей тарелке. В этом ряду домиков-лавочек китайские купцы и их маленькие косоглазые жены встретили нас с поклонами и улыбками. Стоило нам остановиться, как в тени пальмы ставились кресла, а подростки обмахивали нас опахалами и приносили стакан воды. Никто не пытался нам что-либо продать; это были приятнейшие люди, вызывавшие в нас чувства симпатии. Но остановиться здесь было негде; в каждом домике-лавочке проживали десятки детей, не считая матерей с толстыми грудными младенцами.

Мы решили вернуться на «Накапо», сменить наши наряды на привычные пижамы и тем самым показать кукиш Киете. Возвращаясь из китайского поселка, мы наняли двух велосипедистов, чтобы они довезли нас до пристани. Длина дороги, образующей приморский бульвар Киеты, менее мили, но половина передвигающихся по ней туземцев была на велосипедах. За плитку табака туземные велосипедисты согласились бежать рядом, подталкивая нас сзади. Наш обратный въезд в деловой квартал Киеты был шумным и триумфальным. Несколько смутившись вначале, молодые туземные парни, толкавшие велосипеды, вошли во вкус и, подымая облака пыли, бежали во весь опор. Встречные туземные велосипедисты в изумлении соскакивали наземь, пешеходы уступали дорогу, но все они, широко раскрыв рты, дружно хохотали.

Мы лихо подкатили к лавке купца-англичанина; наши ноги болтались из стороны в сторону, шлемы съехали на затылок, а толкавшие парни восторженно приветствовали Маргарет, сумевшую меня обогнать. Слезая с велосипедов, мы пожали руки нашим велосипедистам и неожиданно очутились лицом к лицу с молодой парочкой, пристально нас Рассматривавшей. Сначала их улыбка показалась нам дружелюбной, но в таких суждениях надо проявлять осторожность, особенно когда имеешь дело с англичанами. Возможно, они посмеивались над нами, что гораздо характернее для обитателей Киеты. Еще минута, и им пришлось бы или перестать смеяться, или же заговорить с нами, так как мы должны были пройти мимо них. Но кризис разрешился без всяких последствий, так как именно в эту минуту оторвалась пуговица от моего платья, и, пока мы нагнулись за ней, молодая парочка скрылась в магазине.

Нитка, на которой держалась пуговица, решила исход нашего набега на Киету в поисках моделей.

Впоследствии от друзей, приобретенных в Рабауле, мы узнали, что эта парочка, видимо являвшаяся лучшими представителями местного английского общества, разоделась в пух и прах, отправилась в жару на пристань только для того, чтобы пригласить погостить в их доме (радист успел им рассказать о достоинствах Маргарет). А мы так их — шокировали!..

Вернувшись на «Накапо», мы узнали, что парень с гангренозной рукой не остался в Киете и ушел пешком в южный Бугенвиль, не пожелав даже обратиться к врачу.

Мы решили отправиться в Рабаул! Неожиданно эта мысль показалась нам блестящей, и мы твердо уверовали, что чем скорее мы очутимся в Рабауле, тем лучше будет хотя бы потому, что Рабаул является столицей Территории, наиболее крупным городом во всей Меланезии, а мы давно мечтали пополнить наш сильно оскудевший запас денег. Постоянным напоминанием об острой необходимости пополнить запас средств было наше судно, продолжавшее торчать в этой поганой Киете. Мы все время опасались съехать на берег, так как шкипер предупредил, что судно может сняться с якоря в любую минуту. Так продолжалось двое суток, покуда шкипер не закончил свой большой бизнес. Все же на следующий вечер мы отправились на званый обед. Местный радист прислал нам приглашение, в котором сообщал о желании познакомить нас со своими друзьями. Нам вновь пришлось преодолеть все мучения с переодеванием и решать проблему применения губной помады. Мы не сомневались, что в качестве друзей приглашены только те, кто мог помочь нашей экспедиции. Эти доброжелатели оказались слишком милыми и привлекательными, чтобы входить в состав высшего сословия, которое одно могло нас спасти. Это были трое молодых людей, состоявших на государственной службе. К концу вечера они разработали замечательный план помощи экспедиции, «терпящей бедствие».

Они предложили нам полный комплект полевого экспедиционного оборудования (носилки, противомоскитные сетки и кухонный инвентарь), предоставили в наше распоряжение двух слуг и разрешили нам занять в ближайшей от Киеты деревне дом для представителей администрации.

Мы приняли их проект всерьез.

Вскоре выяснилось, что все это лишь шутка. Этого нельзя сделать!

— Почему? — спросили мы.

— Потому что так никогда раньше не делалось…

— Кто-либо будет возражать против нашего пребывания в доме администрации?

— Нет… Вряд ли… Но, видите ли… Это необычно… Вдруг две белые женщины живут в одиночестве в деревне… Это не принято.

И пошло, и пошло… Мы считали, что хотя это и необычно, но почему не испробовать. Если же местный начальник запретит нам проживать в доме представителей администрации, то нам не останется ничего другого, как откупить в собственность полевое экспедиционное снаряжение и жить там, где нам вздумается. Странно, почему мы не подумали раньше об этой дешевой и прекрасной жизни в деревне, где мы быстро подружимся с местным населением и не будем преодолевать трудностей при подыскании моделей. Дело только в том, чтобы доказать местному начальству, что мы не какие-то жалкие леди, а настоящая экспедиция.

Возвращаясь на «Накапо», мы твердо решили с утра привести наш замысел в исполнение. Однако, добравшись до пристани, мы коренным образом изменили наши намерения в отношении жизни на Бугенвиле. На пристани в ожидании шлюпки с «Накапо» стоял худощавый молодой человек с огромной повязкой на ноге; тут же стояли полицейские с багажом, принадлежавшим молодому человеку.

— Ну, как, Сэмми… — приветствовал его провожавший нас радист. — Наконец-то едешь в госпиталь? Как твоя нога?

— Да из нее все еще лезут зубы летучей мыши… — ухмыльнулся Сэмми.

Мы познакомились с новым пассажиром и узнали, что «Накапо» через час уходит в рейс.

— Мы не едем на «Накапо», а остаемся здесь и будем жить в какой-нибудь деревушке, — заявили мы хвастливо.

Наступило молчание, после чего Сэмми спросил:

— А местный начальник знает об этом?

— Нет… — сказали мы. — Завтра мы ему об этом скажем.

— Но завтра «Накапо» будет уже далеко в море… — с беспокойством сказал радист. — И мне придется жениться на ком-либо из вас, чтоб дать вам приют.

— Не знаю, повлияет ли это на ваше решение, — прервал его Сэмми, — но именно в деревне я получил ранение в ногу, которая теперь полна зубов летучих мышей. Не сомневаюсь, что местный начальник не позволит вам поселиться вдвоем в деревне, даже если она будет на расстоянии одной мили от Киеты. Он не захочет неприятностей ни для себя, ни для вас. Нельзя доверять населению Бугенвиля.

Наш замысел рухнул, так как Сэмми говорил с полным знанием дела, поскольку он занимал должность полицейского офицера. Свое ужасное ранение он получил в туземной деревне, расследуя загадочную смерть одного из туземцев, последовавшую в результате посещения деревни каким-то белым человеком. Хотя Сэмми был ни при чем, но жители действовали по принципу «око за око». Сэмми с полицейскими, потеряв одного человека убитым, бежал, получив ранение копьем в ногу. То, что он не умер, было просто чудом, так как даже в момент знакомства с нами острие копья торчало у него в бедре. Зубы летучих мышей прикрепляются клеем к острию копья таким образом, что вынуть их из раненного тела очень трудно, особенно если они попадают между костями. Когда Сэмми пытался извлечь острие, оно сломалось и конец остался в ране.