Предметом страсти господина чиновника, как нам говорили, была светлокожая с волнистыми кудрями особа, которую он впервые увидел на «Параде девственниц». В Онтонг-Джаве существует народный обычай ежегодно устраивать шествие обнаженных девушек в знак того, что они достигли брачного возраста. Как правило, помолвки совершаются еще в раннем детстве, но прогулка в обнаженном виде по деревенской площади в сопровождении пожилых женщин является знаком того, что девушка готова к свадьбе. Мы видели пачки фотографий, снятых на таком параде, и должны признать, что девушки Онтонг-Джавы мало похожи на своих меланезийских родственниц. У них длинные и стройные ноги, красивые торсы, отличные плечи и высокая грудь. Молодой чиновник, увлеченный этими внешними достоинствами девушки, не посчитался с тем, что девушка помолвлена, и увез ее на своем катере, где и случилось то, что должно было неминуемо случиться. Конечно, девушка совершила ошибку, нарушив помолвку, и тем оскорбила духов. Кроме того, возник вопрос о возмещении жениховской родне всех убытков, связанных со сделанными подарками.

Господин чиновник отвез девушку в Тулаги, где и решил жениться на ней. С этим никак не могли согласиться его сослуживцы, так как они не видели необходимости в женитьбе, которая могла бы прикончить служебную карьеру правительственного чиновника. Всякий государственный служащий, женившись на туземной девушке, закрывает возможность собственного продвижения по службе.

В то время как некоторые доброжелатели отвлекали его внимание, вернее — напаивали допьяна, другие махнули с девушкой обратно в Онтонг-Джаву, где она была по всем правилам обвенчана с нареченным туземным женихом. Венчал их белый священник на тот случай, если бы районный чиновник отнесся к туземной свадьбе так же пренебрежительно, как и к помолвке.

На этом все должно было закончиться, но конец не наступил, и молодого чиновника перевели по службе подальше от мест, где у него возникали бредовые идеи, а тем временем девушка родила ребенка.

Его сына! И молодой человек немедленно послал за ребенком, чем упрочил за собой репутацию «сентиментального олуха». На протяжении семи лет ребенок неотлучно находился с отцом; он проживал с ним на катере, когда чиновник был в разъездах; он жил у него в доме, где за ребенком ухаживала туземная нянька — жена одного из слуг; а потом, когда мальчишка подрос, его отправили в Австралию учиться.

За это время умер муж девушки из Онтонг-Джавы, а здесь существует обычай, что вдова должна не менее пяти лет прожить на могиле мужа. Именно прожить, а не посещать, и вести жизнь в «рубище на пепелище» в буквальном понимании этого выражения. Вдовы сооружают своими силами надгробные памятники и поддерживают порядок на кладбищах. Между рядами могил, отмеченных большими кусками коралла, безутешные вдовы ставят на палках навесы, где круглосуточно и долгие годы подряд размышляют о покойнике, которого, быть может, вовсе и не любили. Площадь самого большого островка атолла менее одной квадратной мили, а кладбища очень тесны и представляют собой частокол белых, высеченных из коралла высоких столбов, близко прижатых один к другому.

Хотелось бы знать, о чем размышляла молодая вдовушка все эти годы, приглаживая песок около могилы, зная, что ей придется заниматься этим много лет, в то время как «он» жив и находится не так уж далеко.

Интересно также знать, почему господин чиновник не вернулся к когда-то любимой девушке и что стало с ее сыном?

Чтобы закончить эту почти кинематографическую повесть, имевшую для нас глупейший конец, сообщим, что чиновник так ни на ком и не женился, а юноша, с которым он так интимно обращался, был его родным сыном. А нашей моделью чистокровного представителя онтонг-джавской группы был родной брат той самой девушки.

Так прошли «День и ночь».

Ни в Меланезии, ни даже в Папуа, знаменитой своими охотниками за черепами, нет такого культа головы, как на Бугенвиле — острове западной группы Соломоновых островов. Обычно охотники за черепами сводят свое нехитрое занятие к обрубанию голов врагов; жители западных островов идут несколько дальше и отрубают головы даже друзьям. Темнокожие обитатели Бугенвиля добрались до голов своих детей, но не отрубают их, а уродуют до изумления. Идеальной считается форма остроконечной пули или длинной тыквы, и такие очертания придаются только головам детей мужского пола. Вскоре после рождения ребенка, покуда черепные кости еще достаточно мягкие, голова туго забинтовывается лубяными волокнами, причем повязка периодически стягивается возможно туже, чтобы придать черепу удлиненную форму. В такой повязке ребенок ходит до трех и даже до четырех лет. Когда голова мальчика приобретает остроконечные очертания, повязку снимают и немедленно начинают подготовку к вступлению мальчика в тайное мужское общество. С этого момента его никогда не стригут, а когда мальчик достигает зрелости, он надевает напоминающую китайский фонарик высокую шляпу, куда прячутся выросшие волосы. Такая шляпа носится шесть месяцев и является частью вступительной церемонии. Через полгода шляпу снимают и, как утверждают специалисты, сжигают.

Освободившись от шляпы, как бабочка от кокона, молодой человек предстает остриженный перед своей невестой, получающей возможность любоваться тыквообразной формой головы своего жениха.

Прочитав вышеприведенное описание, мы решили отправиться в Бугенвиль писать тыквоголовых людей, так как ничто иное не могло дать лучшее представление о странных обычаях западных островитян, как портрет остроголового человека. Для этого нам нужно было добраться до Бугенвиля… Однако это не просто, хотя Бугенвиль — один из Соломоновых островов — находится буквально рукой подать от Файси, конечного порта, куда заходят здешние пароходы. Сложность в том, что Бугенвиль лежит по ту сторону границы территории Новой Гвинеи.

Для того чтобы попасть на территорию Новой Гвинеи, надо с Соломоновых островов вернуться на «Матараме» в Сидней, сесть на другой пароход, и отправиться в Рабаул — административный центр Новой Гвинеи, — и оттуда начинать путешествие до самой Кисты, находящейся на восточном берегу Бугенвиля.

Между тем южная оконечность Бугенвиля находилась всего лишь в четырех милях от острова Шортленд, входящего в состав британских Соломоновых островов. Такое расстояние мы могли переплыть на лодке или на любом паруснике, но на южном берегу Бугенвиля не было места, где наша экспедиция могла бы расположиться, а ближайший поселок с белыми людьми находился в Киете. Мы могли бы нанять в Файси катер, если только у кого-нибудь имелся запас горючего для двухсотмильного рейса; мы могли бы подождать в Файси попутного катера, если бы, скажем, кому-либо надо было отправиться по делу в те края, но нас предупредили, что подобные оказии бывают не чаще одного раза в столетие.

Другим выходом было отступление, то есть отъезд в Сидней без всякой гарантии, что мы там заработаем достаточно денег на новую поездку в эти края.

Прибыв в Файси на «Матараме», мы сразу перестали беспокоиться о своем будущем, так как наш благодетель капитан немедленно устроил нашу судьбу, договорившись со здешними резидентами о нашем пребывании сроком на шесть недель, то есть до следующего прихода «Матарама». Шесть недель — большой срок! Мало ли что может случиться за шесть недель. Иногда многое случается за шесть минут, и на этот раз, как только «Матарам» приготовился отдать якоря, выяснилось, что в Файси установлен длительный карантин из-за вспыхнувшей эпидемии кори.

(Наши мысли о «Божьем ковчеге» никак не могут быть напечатаны на бумаге.)

Жители Файси, ожидавшие три года отъезда в отпуск, плавали на лодках вокруг «Матарама» и были в отчаянии, что им не разрешали подняться на борт. Среди них была наша будущая хозяйка, сначала упрашивавшая нас съехать на берег, а потом советовавшая остаться на пароходе. Мы отлично понимали, что, сидя на берегу, мы подвергнемся карантину, который может продолжаться до бесконечности, и что за это время случится столетняя оказия, которой мы не сможем воспользоваться. Жить и работать во время эпидемии кори вещь невозможная. А потому мы остались на борту «Матарама». Если бы в Файси не было нехватки горючего, нас могли прямо с «Матарама» перегрузить на катер и мы отправились бы к цели, не заходя в районы карантина.