Мы извели всю пленку на старосту, снимавшегося то с женами, то с детьми, рядом с домом или велосипедом, без всяких добавлений, но всегда и всюду в форменной фуражке. Немецкий шкипер неожиданно превратился в персонаж из детской сказки об улыбающемся сером волке и стал просить нас возможно больше фотографировать старосту. Видимо, мы за полчаса добились при помощи фотоаппарата того, чего немецкий шкипер не сумел бы добиться за несколько часов.

Самым сложным в вербовке рабочих является установление дружественных отношений со старостой деревни или вождем племени, который может заставить жителей послушно следовать за вербовщиком. В старые времена расположение старосты завоевывалось при помощи «белой» магии, но теперь все стало сводиться к преподнесению подарков: ножей, топоров, материи и табака. Максимальная стоимость подарков регулируется законом, иначе подкупленные старосты могут отдать вербовщикам своих односельчан, вовсе не желающих уезжать на работу. Как правило, староста или вождь не имеет права принудить человека к труду, если только это не является формальным требованием государственной администрации. Однако если староста одновременно является колдуном, то в его распоряжении имеется множество способов проявить настойчивость в своих требованиях. Конечно, он будет упорствовать во всех случаях, когда У него с вербовщиком находится общий язык, а если этого языка нет, то он использует свое право запретить односельчанам вербоваться на работы, так как закон требует, чтобы определенное число мужчин всегда оставалось в деревне.

Видимо, в этой деревне слабостью старосты было позирование перед фотоаппаратом. У нас давно кончилась пленка, но мы продолжали наводить и щелкать, покуда немецкий шкипер не перешел к обсуждению деловых вопросов. Снова началось сидение и соревнование по плевкам, которое могло продолжаться ночь напролет. Мы потеряли надежду на встречу с остроголовыми деревенскими жителями и спросили, где же находятся деревни, в которых уродуют детям головы. В ответ мы получили крайне неопределенный жест рукой в восточном направлении, указывавший столь обширный район, что в него могли входить даже Соединенные Штаты Америки. Вскоре с огородов вернулись женщины, имевшие вполне нормальные головы, а с женщинами вернулись дети также с обычными формами голов. Затем вернулись с охоты мужчины, принесшие убитых голубей, а мужчин сопровождали полуживые собаки, которые убили в нас последнее желание оставаться в деревне и дожидаться заключения договора о вербовке. Невероятно усталые Маргарет и я решили самостоятельно отправиться на берег к лодке, куда мы могли добраться нормальным шагом, без риска быть брошенными на произвол судьбы.

Крайне неприятно путешествовать со стертыми ногами, и дорога казалась нам бесконечной; Маргарет шла впереди, и, если она куда-либо проваливалась, я делала все, чтоб не последовать за нею. Для того чтобы не попасть в петли висевших лиан, Маргарет размахивала перед собой палкой, и так мы путешествовали до тех пор, покуда луна не поднялась достаточно высоко и осветила тропинку. Словно загипнотизированная, я шла в точности по следу Маргарет, и, когда она внезапно остановилась, я натолкнулась на нее. Сначала я подумала, что она наступила на змею, чего я все время опасалась. С наступлением темноты змеи всегда выползают на накалившуюся за день тропинку. Пока не взошла луна, Маргарет трижды отскакивала от лежащих на тропинке змей, которые при детальном рассмотрении оказывались корнями деревьев. На этот раз она никуда не отскочила, а замерла, как и я, увидев двух туземцев, шедших нам навстречу.

Моя первая реакция была чисто женской: меня охватила паника. Но здесь нечего было пугаться (об этом я узнала потом), хотя неожиданное появление человеческих существ в столь уединенном месте нельзя было считать приятным. Тропинка, по которой мы шли, была похожа на узкое ущелье, одна сторона которого была освещена луной. Тропинка принимала самые фантастические очертания, на которые способны тропические заросли. Какие-то духи печальными голосами кричали, как черный ворон у Эдгара По. Идущие нам навстречу фигуры отбрасывали длинноногие тени, из которых одна принадлежала домовому с чудовищной головой. Как оказалось, это были обычные смертные, которые, явно понимая нашу принадлежность к «господствующей» расе, отошли в сторону, уступая нам дорогу. Мы не воспользовались их любезностью и стали рассматривать внимательно голову домового, на которой была надета шляпа, напоминавшая китайский фонарик.

Следующие двадцать минут были, пожалуй, наиболее интересными и волнующими из всех пережитых нами до сих пор. Предложив туземцам сигареты, мы повернули собеседников лицом к свету и, чтобы лучше разглядеть лица, воспользовались светом зажигалки, от которой они закурили. Первое, что нас удивило, — возраст человека в шляпе; это вовсе не был юноша-новичок, поступающий в тайное общество, а старый, очень старый полуслепой человек. Его глаза вылезали из орбит и настолько ослабели, что с трудом выносили свет зажигалки. Голова его имела остроконечную Форму, а так как человек был лысым, то расстояние от бровей до шляпы составляло не менее шести дюймов. Это впечатление необычайной высоты лба несколько смягчалось охватывавшей лоб коричневой лентой, посередине которой висели три огромные раковины. К нашему смущению, новые знакомцы не говорили на пиджин-инглиш, но, будучи истинными туземцами, они были вежливыми и не считали возможным двинуться дальше в путь, покуда мы стояли рядом с ними. А мы не торопились расстаться, раздумывая о том, как запечатлеть на холсте остроконечную голову. В конце концов мы уселись на корточки, как это делают местные жители, если хотят с кем-либо поболтать или покурить. Туземцы немедленно последовали нашему примеру. Мы представляли собой очаровательную группу людей, мило беседующих при лунном освещении в джунглях южного Бугенвиля. Думаю, что подобная ситуация вряд ли скоро повторится. Если эти туземцы и понимали, что мы белые женщины, а не мужчины, то по их поведению не было видно, что они придают этому какое-либо значение.

Разговор шел на разных языках: мы на своем, а они на своем, все размахивали руками, кивали головами и хохотали, если кто-либо не мог что-нибудь объяснить. К сожалению, мы никак не сумели дать понять нашим собеседникам, что им следует отправиться вместе с нами на берег.

К моменту, когда мы закурили вторично, положение стало безвыходным. Как правило, жители деревень предпочитают сигаретам табак в плитках, но наши знакомцы взяли по сигарете и, как обычно поступают туземцы в знак вежливости, закурили вторично. Когда второй знакомец — молодой человек без шляпы — несколько замешкался при закуривании, Маргарет осветила его зажигалкой, и мы увидели, что он держит руку на перевязи и что кисть руки распухла от начавшейся гангрены до размера перчатки для бейсбола. Тут нас осенила мысль, и мы решили написать записку немецкому шкиперу, чтобы он привел обоих наших знакомцев на «Накапо»; мы соглашались оплатить проезд молодого парня до Киеты, где ему может быть оказана медицинская помощь. Тогда мы еще не знали, что ни один белый врач не согласится совершить ампутацию туземцу и что только наиболее искушенные в цивилизованной жизни туземцы могут согласиться на хирургическое вмешательство. Мы просили немецкого шкипера задержать (за наш счет, конечно) «Накапо» еще на сутки, чтобы мы успели написать портрет старика с вытаращенными глазами и остроконечной головой. Громко и четко мы объяснили нашим собеседникам, кому надо отдать в деревне записку, и показали направление. Молодой человек без шляпы, видимо, все понял и в точности воспроизвел наши движения. Когда наши собеседники двинулись в путь, мы помчались на крыльях Пегаса прямо к берегу.

Ночью мы услышали сквозь сон, как к «Накапо» подошла лодка, и были уверены, что приехал шкипер с нашими двумя новыми моделями. Но наутро человека в шляпе не оказалось. По рассказу шкипера, он заявил через переводчика, что у него нет охоты возвращаться на берег. Молодой человек без шляпы не дал себя долго уговаривать и, получив за счет нашей экспедиции три фунта табака, отправился с нами в Киету. Если бы человек в шляпе пришел, то у нас было бы достаточно времени для сеанса, так как «Накапо» стоял на якоре до самого вечера, ожидая завербованных рабочих. Оказывается, соревнование по плевкам кончилось тем, что староста обещал прислать на берег тех, кто соглашается ехать на работы. Никто из присутствующих мужчин, прозаседав десять часов кряду, не мог принять окончательного решения, а на другой день ни одна живая душа не явилась, и немецкий шкипер заявил, что всему виной мы, послав записку через членов тайного общества остроголовых, являющихся врагами местных жителей.