— Новые, значит, не так опасны? — Я ухватился за это и повторял, сам себе не веря, а все остальное пропустил мимо ушей. — Да оно бы разорвало тебя напополам, если бы слон вовремя не подвернулся! Давай надеяться, что больше ничего подобного не встретим, а то слоны здесь встречаются нечасто, если ты вдруг не заметил. Боже!

Снорри пожал плечами.

— Ты сам спросил.

— И уже жалею об этом. На будущее — напоминай мне не спрашивать.

Я отпил большой глоток вина и пожалел, что нам не на что напиться до бесчувствия и провалиться в блаженное беспамятство.

— Той ночью в опере что-то было.

Я не хотел об этом говорить, ну да что там, хуже уже все равно не будет.

— Этот твой демон?

Я кивнул.

— Я разрушил заклятие. — Сломал, попросту говоря. — В общем… там с нами что-то было. Демон. Он выглядел как человек — по крайней мере, тело, лица-то я не видел. Но что-то было не так. Я знаю. Я видел это так же ясно, как вижу Молчаливую Сестру, когда ее больше никто не замечает.

— Думаешь, нерожденный? — Снорри нахмурился. — И вот ты говоришь, что он нас преследует? — Он пожал плечами. — Меня больше беспокоит то, что впереди.

— Гммм. — Не беспокойся о сковородке, потому что огонь все равно горячее? Я пожал плечами, но не смог прогнать из памяти те глаза. — А если оно нас догонит?

— Будет очень скверно.

Снорри снова принялся изучать пустую кружку.

Я высунул голову на улицу, в дождь. Надвигалась буря, и уже стемнело. Что бы там ни говорил Снорри, что-то, что сильно нас не любило, шло по нашему следу. Оно называло нас «добыча». Я подхватил с пола плащ, с которого все еще капала вода. Нечего медлить.

— Конечно, ночевать под крышей хорошо, но нам пора уезжать.

Сиди на месте — и беда найдет тебя. Конечно, я не был специалистом по нерожденным, но уж в том, как надо удирать, разбирался отлично!

— Дождя нет!

Я-то сразу и не заметил. Тело все еще ежилось, словно под ливнем, но в этот вечер, кроме грязной дороги и пара, который шел от одежды близ костра, больше не было ни капли воды, от которой пришлось бы прятаться.

— Звезды.

Снорри ткнул пальцем в полночное небо.

— Помню.

Еще совсем недавно я смотрел на них жаркой ночью, лежа, с балкона Лизы де Вир. «Вон там — влюбленные, — говорил я ей, тыча пальцем наугад. — Ром и Джулит. Только специалисты знают, где они».

«А когда они светят нам — это к удаче?» — спрашивала Лиза, пытаясь спрятать улыбку, которая заставляла меня заподозрить, что она разбирается в астрологии лучше, чем я готов был предположить.

«Давай посмотрим», — отвечал я и тянулся к ней. И та ночь действительно была удачной. В любом случае я считал себя жертвой бабушкиной убежденности в ценности всеобщего образования. Тяжко парню, когда дамы, которых он хочет поразить, оказываются начитаннее его. Думаю, кузина Сера смогла бы назвать все созвездия на небе, да еще и накатала бы в процессе сонет.

— На склонах Уулиска меня не поймали, — сказал Снорри.

Я нахмурился, продолжая глядеть на звезды и пытаясь понять, о чем это он.

— Чего?

— Я сказал вашей королеве такое, что она не могла не поверить, — я был.

— Был — что?

Я все еще не мог понять, при чем тут звезды.

— Я сказал, что Сломай-Весло поднялся вверх по Уулиску. И что там они напали на нас, ундорет были сломлены, мои дети потерялись. Я сказал, что он привел меня на свой корабль в цепях.

— Да, — сказал я, пытаясь припомнить хоть что-то из этого. Я помнил тронный зал, набитый битком, ноющие от неподвижности ноги, недосып и похмелье. Детали рассказа Снорри — едва ли, разве что я счел его тогда беспардонным вруном, а вот теперь оказалось — все это правда.

— Когда весна приходит в Уулиск, это случается мгновенно, как война! — сказал Снорри и поделился со мной своей историей под треск огня у нас за спинами, а над нами светили звезды. Он плел слова из темноты, создавая из них картины слишком яркие и отчетливые, чтобы я мог от них отвернуться.

В то утро он проснулся от глухого треска льда. Долгие дни темная вода мерцала посреди фьорда, но сегодня полынья серьезно расширилась, и с первыми лучами солнца из-за хребта Уулискинд лед протестующе застонал.

— Вставай! Вставай, бестолочь ты здоровенная!

Фрейя стянула с койки шкуры, и холодный воздух защипал тело. Снорри заворчал, вторя льду. На улице лед отступал перед весенним теплом, в доме муж отступал перед матерью семейства, готовой вымести зимнюю грязь и широко распахнуть ставни. Было ясно, что оба не выстоят.

Снорри потянулся за рубашкой и штанами и так широко зевнул, что едва не вывихнул челюсть. Фрейя хлопотала вокруг и, когда он попытался ухватить ее за бедра, легко увернулась.

— Веди себя прилично, Снорри вер Снагасон. — Она принялась перетряхивать постель и выгребать снизу сухой вереск. — На склоне Пель пора чинить загоны, а то, того и гляди, козлики прорвутся к козочкам.

— Козлику нужна козочка, — буркнул Снорри, но встал и направился к выходу. Фрейя была, как всегда, права. Заборы не удержат ни коз, ни волков — по крайней мере, в таком виде, в каком они оказались к исходу зимы. Он взял со стены железную пилу. — Вер Магсон обещал перекладины. Дам ему за это бочку соленого хека.

— Обещай ему полбочки и сначала проверь балки, — сказала Фрейя.

Снорри пожал плечами, промолчал и улыбнулся. Он прихватил с собой тюленью шкуру, стальной нож и точильный камень.

— А где дети?

— Карл рыбачит с сынишкой Магсонов. Эми ушла искать свою деревянную куклу, — Фрейя отодвинула к стене нечто, завернутое в меховые покрывала, — а Эгиль все еще спит, и нечего его будить!

Ее голос звучал повелительно, и нечто пошевелилось, что-то жалобно пробормотало, и показался клок рыжих волос.

Снорри натянул сапоги, снял с крюка овчину, похлопал по боевому топору, повешенному над притолокой, и распахнул дверь. Стало холодно, но это был не колючий холод зимы, а влажный и почти мягкий — начиналась весна.

Каменистый склон поднимался от его порога мимо полудюжины таких же каменных хижин на ледяной берег Уулиска. У зимней пристани покачивались рыбачьи лодки, прикрытые от зимних снегопадов досками. По льду шло восемь старых, потрепанных холодными ветрами причалов на сосновых сваях. Городок назвали в их честь — Восемь Причалов — еще в те времена, когда восемью можно было гордиться. В Эйнхауре, в шести километрах отсюда, было двадцать, если не больше, но когда дед деда Снорри поселился здесь, в Восьми Причалах, на месте Эйнхаура были лед и голые скалы.

Маленькая фигурка пробиралась по самому длинному причалу.

— Эми!

На крик Снорри повысовывались головы из окон и дверных проемов, раскрылись ставни. Девочка от испуга едва не свалилась с причала, чего он, собственно, и боялся и почему закричал. Но она сохранила равновесие и устояла, хватаясь пальчиками за обледеневшую деревяшку, светлые волосы упали на лицо. Ноги почти соскользнули, еще немного — и фьорд поглотит ее, холод лишит дыхания и силы.

Снорри выронил инструменты и понесся к ней, ступая там, где лед мог выдержать его вес, и не теряя времени. Он бежал словно целую жизнь.

— Глупая девчонка! Ты же знаешь, что не… — Снорри рухнул на колени, подхватывая Эми, голос его от страха звучал резко. Он подавил гнев. — Ты могла упасть, Эйнмирья! — Ребенок ундорет, даже пятилетний, должен понимать такое. Он крепко прижал ее к груди, стараясь не раздавить, сердце бешено колотилось. Эми была грудным младенцем, когда ярл Торстефф повел ундорет против Ходдофа Железные Ворота. Ни атака на стену щитов, ни реки крови, ни то, как его придавили к куче бревен двое вражеских бойцов, — ни один миг той битвы не породил в нем страха, подобного тому, который он испытал, видя, как его ребенок висит над темной водой.

Снорри отстранил Эми от себя.

— Что ты делала?

Голос тихий, почти умоляющий.

Эми прикусила губу, пытаясь сдержать слезы, — глаза у нее были васильково-голубые, как у матери.