У Мигана был жутковатого вида порез на руке, чуть ниже плеча. Острый камень порвал его стеганую куртку и впился в тело. Я протянул руку. Начнем, значит, как водится, со слабого места.

— Млтррк! Млтрррчттебя!

Он жевал кляп, пытаясь его выплюнуть.

Признаюсь, после казавшегося бесконечным непрерывного бега, сна в канавах и непрекращающегося страха было приятно оказаться хозяином положения. Вот, наконец, был враг, с которым я мог справиться.

— О, так ты готов заговорить! — Я сказал это устрашающим тоном, каким привык пугать младших кузенов, когда они были достаточно малы, чтобы их можно было безнаказанно гонять. — Ты заговоришь.

И я приложил ладонь к его ране, желая, чтобы он сгорел!

Результат… не впечатлил. Сначала я почувствовал лишь противно хлюпающую рану, когда Миган начал корчиться от моего прикосновения. Пришлось хорошо поднажать, чтобы он не вывернулся. По крайней мере, ему явно было больно, но, скорее, от опасения, и его вскоре отпустило. Я попробовал еще раз. Кто знает, как это — творить магию? Когда мы играли во дворце, волшебник — всегда Мартус, на правах старшего брата, — произносил заклинания с напряженным лицом, словно страдал запором и выталкивал упирающееся колдовство в мир через маленькую… ну, вы поняли. Лучшего руководства у меня все равно не было, и я попробовал повторить то, что видел в детстве. Я скорчился на скале, приложив одну руку к, хотелось надеяться, напуганной жертве, придал лицу выражение тяжелого запора, вызванного неимоверной мощью, которую я вот-вот выпущу.

Когда все и в самом деле случилось, я сам удивился больше всех. Руку кололо. Уверен, это ощущение вызывает любая магия, даже та, что творится с помощью обычных иголок и булавок, а потом в каждом пальце зародилось странное хрупкое ощущение, которое распространилось на всю руку. Сначала я решил, что просто кожа побледнела, а позже сообразил, что это слабое свечение. Свет сочился из пальцев, словно я сжимал в кулаке что-то, что было ярче солнца, и ладони стало тепло. Миган перестал дергаться и в ужасе смотрел на меня, напрягшись всем телом. Я толкнул сильнее, желая, чтобы мелкому ублюдку стало больно. По тыльной стороне моей ладони поползли яркие линии трещин.

Казалось, я источаю свет и тепло, они текут из глубин моего существа и собираются в единой точке. Холодало, скалы как будто стали еще жестче, боль в горле и лодыжке была острой и не желала стихать. Расползающиеся трещины пугали меня — они слишком напоминали ту, что гналась за мной, когда я нарушил заклинание Молчаливой Сестры.

— Нет!

Я отдернул руку, и груз усталости едва не размазал меня по скале.

Надо мной нависла тень.

— Ну как, сломал его?

Снорри присел рядом на корточки и подмигнул.

Я поднял голову. Она казалась в несколько раз тяжелее, чем надо бы. Сквозь прореху в куртке Мигана была видна бледная неповрежденная кожа под чернеющими потеками крови, еле заметный шрам отмечал то место, где прежде зияла рана.

— Вот это да!

Снорри потянул за кляп.

— Будешь говорить?

— Да как бы с самого начала был готов, — сказал Миган, пытаясь сесть. — И этому вот пытался сказать. Нечего, мол, нахрапом брать. Я вам все расскажу.

— О! — сказал я с чувством легкого разочарования, хотя знал, что на его месте поступил бы точно так же. — А мы, значит, потом отпустим тебя, что ли?

Миган сглотнул.

— Это было бы честно с вашей стороны.

Он нервничал так, что даже вспотел.

— А двадцать на двоих — это честно? — пророкотал Снорри. Он притащил топор и сейчас водил большим пальцем по лезвию.

— А, ну да. — Миган снова сглотнул. — Ничего личного. За столько она заплатила. Для Эдриса это просто сделка. Он раскинул монетки и набрал нас, местных, из тех, что уже хлебнули лиха и поработали ножами за деньги, вот как-то так.

— Она?

Я знал немало женщин, которых только порадовало бы, если бы мне задали трепку, но двадцать человек — это уже перебор, да и дамы те сочли бы убийство излишне суровой мерой.

Миган кивнул, радуясь, что мы довольны, на подбородке подсыхала слюна, на верхней губе — сопли.

— Эдрис сказал — она красивая. Ну, ясное дело, он не так культурно выразился.

— А ты ее видел? — Снорри склонился поближе.

Миган помотал головой.

— Эдрис сам договаривался. Он не местный. Знает… разных нехороших людей. Бывает здесь пару раз в год.

— Она некромант. Имя знаешь? — спросил Снорри.

— Челла. — Миган облизал губы. — Хорошо так запугала Эдриса, о да! Раньше-то я никогда не видел, чтобы он боялся. В общем, после этого я не жаждал на нее поглазеть, как бы там он ни расписывал ее фигурку.

— И ты знаешь, где теперь искать эту Челлу?

Ручищи Снорри сомкнулись на рукояти топора, словно он представил, что это горло женщины-некроманта.

Миган опять помотал головой, быстро, как отряхивающийся пес.

— Тоже нездешняя. Эдрис сказал — северянка. Взял у нее бутылку пойла, чтобы обмыть дельце, какую-то геллетскую дрянь; Дараб сказал, что так оно и есть. Странная такая, жгучая. — Он облизал губы. — Очень странная, но хотелось еще. Баба, надо полагать, тоже из Геллета — может, уже и вернулась туда. А может, вот прям сейчас на нас смотрит. Что-то же подняло парней, когда вы их порубили.

— И что нам делать? — Меня отнюдь не радовала мысль о том, что какая-то некромантка смотрит из-за хребта, готовая натравить на нас мертвяков. При дворе бабушки сама мысль о чем-то подобном казалась бредовой. Я был уверен, что это по большей части враки, а если что и правда, то оно не так уж, надо полагать, и страшно. Заплесневелые трупы, вслепую гоняющиеся за перепуганными крестьянами, казались отнюдь не тем, что может устрашить истинного воина. Но вдали от цивилизации, да и то ронийской, в неравном противостоянии на пересеченной местности мой взгляд на это претерпел коренные изменения. — Я хочу сказать, нам необходимо что-то сделать.

— Вот с ним? — Снорри пнул связанные ноги Мигана.

— С ней.

— Мне надо на север. Что бы ни встало у меня на пути, я это продырявлю. Если нет — шло бы оно куда подальше.

— Мы спешим на север, и меня это вполне устраивает.

Если план подразумевает необходимость сбежать, я только за.

— А он? — Казалось, что ни сделай с Миганом, ни к чему хорошему это не приведет. Я не хотел отпускать его, не хотел тащить с собой, но, несмотря на мою готовность лгать и предавать своего ближнего на каждом шагу, я не убийца.

— Пусть идет к своим дружкам.

Снорри ухватился за веревку и резко поставил Мигана на ноги.

— Эй, так нечестно, он хотел убить…

Снорри сделал три шага, подтаскивая Мигана к скалистому уступу. И столкнул его вниз.

— К этим дружкам.

Отчаянный вопль Мигана оборвался влажным шлепком и топотом: кто-то — нет, не так, — что-то подбежало к месту падения. Снорри встретился со мной взглядом.

— Я пытаюсь быть честным человеком, поступать по совести, но попробуй прийти ко мне с оружием в руках и посягнуть на мою жизнь — и больше вообще ходить не сможешь.

Не советую ночевать в горах. Тьма непроглядная, по скалам карабкаются мертвяки, а ты дрожишь под жиденьким одеялком. Сомнительное удовольствие.

В конце концов утро таки настало — вот что по-настоящему важно.

— Значит, ты его исцелил.

Снорри шагал по склону горы, пытаясь найти место для спуска, до которого не смогут добраться мертвяки.

— Нет, ты что! — С самого нежного возраста я решил, что отрицание — лучшая тактика. — А, чтоб его! — Я оступился и оперся ногой сильнее, чем рассчитывал. Раскаленные добела иглы боли прошили лодыжку и напомнили, что спускаться будет весьма неприятно.

— У него на предплечье была рана поглубже, чем у меня на животе.

— Нет, только куртку порвал. Хорошо так порвал, ну и руку слегка оцарапал. Крови было много, — наверное, это и обмануло тебя. А я эту кровь стер, вот и все. — Я понял, к чему идет дело. Снорри хотел, чтобы его тоже подлечили. Ну уж нет. Порез на руке Мигана отнял у меня слишком много сил — после целой ночи с сестричками де Вир я и то был бы поживее. А после раны Снорри вообще буду еле ползать. — Прости, но я… Ой! Вашу ж мать, как больно!