– Допустим, мы ничего не найдем. Что тогда?

– В этом случае мы сможем быть совершенно уверены в том, что эта девушка не убивала моего отца, ведь ей некуда было спрятать оружие.

Бальдур, язычница и я уставились на убывающую воду. В ней отражались наши лица. Дно бассейна словно притягивало нас, и мы стояли так неподвижно. Я успела вздохнуть десять, двадцать, тридцать, сорок раз.

И вдруг – я что-то увидела. Какой-то предмет на дне бассейна. Сперва лишь тень, потом блеск, словно ты смотришь на горку монет на дне темного колодца. Затем тень начала изменяться, отчетливее проступили формы, и я увидела серебряную рукоять и лезвие. Это был кинжал.

Мы молчали. Я наклонилась над краем бассейна и протянула руку к оружию. Когда я обхватила пальцами холодную рукоять, меня бросило в дрожь. Я не могла двигаться, будто что-то удерживало меня. Это состояние, когда я готова была выпустить кинжал, длилось лишь мгновение, затем же я взяла себя в руки. Выпрямившись, я внимательно осмотрела свою находку. Искусно сделанная гравировка на лезвии, изящные узоры, три крошечных голубых драгоценных камня на рукояти. Изумительной красоты работа.

У меня сперло дыхание. Я уже видела это оружие!

Не успела я оглянуться, как Бальдур схватил венгерку за волосы и принялся бить ее по лицу. Он наносил удары не кулаком, а ладонью, но у девушки тут же пошла кровь из носа.

– Сознавайся! – кричал Бальдур, понося ее последними словами.

Это было жуткое зрелище. Я была в ужасе. Мне еще никогда не приходилось видеть Бальдура таким. Он, конечно, грубоват, любит кутить с солдатней и встревать в драки. Но по отношению к женщинам он всегда вел себя сдержанно. Его нельзя назвать галантным кавалером, он не увивается за женщинами и старается держаться от них подальше. Заметно, что он смущается в их обществе. А теперь вдруг такая вспышка ярости. Бальдур совершенно вышел из себя.

Я схватила его за руку.

– Перестань, ты меня пугаешь! – крикнула я.

– Тебя? Это она должна бояться.

Странно (я до сих пор растрогана этими его чувствами), но в глазах Бальдура стояли слезы, а в голосе слышались всхлипы.

– Что с тобой? – спросила я.

– Что со мной?! Она убила твоего отца!

Я и не знала, что Бальдур настолько любил моего папу. Конечно, он очень уважал своего графа, но из уважения люди не плачут.

– Мы этого пока не знаем. Возможно, она рассказала нам правду.

– Вот кинжал. Она все это время держала его при себе.

– Ее наверняка обыскали, когда взяли в плен. Ты сам это знаешь, ведь ты присутствовал при этом.

– Да, конечно, ее обыскали, но… – Бальдур не отпускал волосы девушки. – Какая разница?! Значит, она украла кинжал, когда мы возвращались в замок. У нее было на это несколько недель. Мы должны убить ее!

– Мы тут не на охоте, Бальдур. Скажи мне, могли ли обычные солдаты в вашем войске носить столь дорогое оружие?

Я показала ему кинжал, но Бальдур не стал к нему присматриваться.

– Разве что трофейный, – он пожал плечами. – Он мог быть захвачен в битве с венграми.

– Этот кинжал явно был выкован в нашем королевстве.

– Значит, он попал к венграм, когда они напали на нас. Как ты считаешь, зачем мы вообще пошли на них войной? Чтобы вернуть то, что они у нас украли. И чтобы отплатить им той же монетой.

– Посмотри на гравировку, пожалуйста.

– Зачем?

– Посмотри на гравировку.

Бальдур нехотя уставился на лезвие.

– Я не умею читать, ты же знаешь.

– Тут написано «Konradus Rex»,[1] – прочитала я.

– И что?

– Король Конрад взошел на престол всего полгода назад, а в этом году венгры не предпринимали нападений на наше королевство. Как эта венгерка получила бы кинжал? Если подумать… Знаешь, мне кажется, что это тот самый кинжал, который король весной подарил моему отцу. Помнишь, я тебе тогда об этом рассказывала? Король прислал папе серебряную шкатулку с дорогим серебряным кольцом и столь же дорогим кинжалом, отделанным серебром. Кольцо папа подарил мне. Шкатулка, насколько я знаю, хранилась в сокровищнице все то время, что вы с папой были в походе.

– Ты уверена?

– Ты наверняка обратил бы внимание на такой кинжал, если бы папа носил его при себе, так?

– Да, но…

– Папа не брал его с собой. Получив подарок короля, он оставил шкатулку в сокровищнице рядом со своими покоями. Как эта девушка могла бы получить ключ от сокровищницы? Да и зачем ей это, если она не знала, что там есть оружие? Это не имеет смысла, Бальдур.

По-видимому, я сумела убедить его. Бальдур с явным облегчением отпустил девушку, и она соскользнула на пол, ослабев от побоев. Мой муж и сам обессиленно прислонился к стене, словно это его только что мучили на допросе. Что это с ним происходит?

– И все же мы оставим ее под арестом.

– Зачем? Она не сделала ничего плохого.

– Она венгерка. И она наша пленница.

– Назови мне причину посерьезней.

– Как скажешь. Ты представляешь себе, какие поползут слухи, если окажется, что убийца твоего отца еще на свободе? Пока мы не найдем настоящего убийцу, дикарка должна оставаться под замком, даже если это не она совершила преступление.

Я вынуждена была признать его правоту. Бальдур приказал вернуть пленницу в комнату, отведенную для нее моим отцом, и выставить перед дверью стражу.

Его подозрения насчет этой девушки не развеялись окончательно. Да и мои, честно говоря, тоже. Я еще многого не понимаю, но одно я знаю наверняка. Я сама найду убийцу и предъявлю ему обвинение. Именно этого ждал бы от меня папа, ведь я его единственная наследница, плоть от плоти, кровь от крови. И когда я выполню это задание, я наконец смогу расплакаться.

Я не могла нарушить обычай, поэтому мне пришлось отдать Агапету последние почести. Я должна была просидеть на его могиле целый день, а потом еще и целую ночь. На свежей могиле поставили стул, и я осталась на кладбище одна. Только я и Агапет, который уже начал разлагаться, лежа в своем гробу в трех локтях подо мной. Чтобы защитить меня от солнца, слуги натянули над могилой балдахин, будто огромный саван, развевался он над моей головою, и мне казалось, словно этот саван душит меня, давит на меня сверху, а близость Агапета давит на меня из-под земли. Стрекот цикад сводит меня с ума. Я зажала уши ладонями, мне хотелось вскочить и убежать прочь. Вы не поверите, сколь душным бывает воздух на холме у Рейна, как медленно, как вязко течет здесь время. Казалось бы, место на возвышенности с видом на равнину, поросшую виноградниками и залитую солнечным светом, сулит чистоту, покой, свежесть. Но воздух тут затхл и душен, а время словно остановилось – оно остановилось двадцать шесть лет назад, но завтра оно вновь двинется вперед.

И вот, я сидела там час за часом и ожидала, когда же закончится моя прежняя жизнь и начнется новая. Местность вокруг казалась мне чужой. Я еще никогда не проводила много времени на этом кладбище у подножия замка. Во время прогулок я избегала этого места, а если уж мне приходилось принимать участие в похоронах, я почти всегда смотрела только на могилу и покидала кладбище как можно скорее. К своему изумлению, я заметила, что живописные заросли шиповника вокруг придают этому месту диковинную красоту.

К западу от замка тянутся поросшие лесом холмы. К югу раскинулись цветущие луга, виноградники и змеится тракт, по которому с утра до вечера ездят, поскрипывая, телеги.

С восточной стороны взгляду открываются прирейнские равнины, простирающиеся до самого горизонта. Спуск вниз, в долину, тут не такой обрывистый, как на северной стороне холма, где резко уходит вниз отвесная скала.

А на кладбище только травы легонько колышутся на ветру, однако тут можно полюбоваться водами – к вечеру река в долине превращается в золотую ленту, бросающую отблески на восточные стены замка. Это золотистое свечение придает и каменным стенам, и кладбищу упоительную красоту, и сегодня мне довелось насладиться этим потрясающим зрелищем. Я часто любовалась Рейном, глядя из окна или с крепостных стен, но еще никогда он не оказывал на меня столь сильного впечатления в эти часы, и потому теперь я хочу написать об этих переживаниях, чтобы удержать их. Раньше я никогда не писала, но смерть Агапета пробудила во мне это желание.