Ах, отец, отец, это не может продолжаться и дальше. Не в моем духе сидеть, сложа руки, и ждать, что уготовано для меня судьбою. Я знаю, что именно так, по всеобщему мнению, и должна вести себя женщина. По мнению мужчин. По мнению священников (они мужчины), по мнению власть имущих (они мужчины), даже по мнению женщин (так их настроили мужья, священники, власть имущие, отцы). Ты был мне совсем другим отцом. Ты поощрял мое стремление высказывать собственное мнение, ты хотел, чтобы я действовала, когда считаю это необходимым. Это в моей крови. Ведь я кровь от крови твоей.

После клятвы, принесенной моей матерью, во мне вспыхнуло желание что-либо предпринять. Я знала, что мать лжет. Конечно, я не присутствовала при том, как Эстульф зачинал это дитя, и пока что у меня нет доказательств того, что этот ребенок – не от моего отца, но я знаю наверняка, что моя мать солгала и миру, и Господу.

Сразу после этого представления я удалилась в свои покои, едва сдерживая чувства. Словно сумасшедшая, я уселась на край лежанки и окаменела. Если бы горечь могла окрасить мой лик, то я стала бы зеленой, точно подорожник. И как она могла так поступить со мной! Этой клятвой она поставила меня в немыслимое положение. Теперь все, что бы я ни сделала, чтобы посадить Бальдура на трон графа, приведет к тому, что мою мать искалечат. Конечно, я не церемонилась с ней, когда речь шла о ее беременности. И я по-прежнему думаю, что ее новый супруг Эстульф – убийца, хотя пока что я и не поняла еще, как он мог пробраться в купальню так, чтобы его не заметил Раймунд (мне не хочется подозревать верного слугу в соучастии). Как бы то ни было, сколь бы сильно я ни гневалась на мою мать, я ни за что бы не причинила ей вред. Этой клятвой она заставляет меня пойти на чудовищное соглашение с моей совестью.

Я обратилась к Мальвину из Бирнау, ведь он единственный, кто может помочь мне в этой ситуации (конечно, я доверяю Бильгильдис и полагаюсь на ее советы, но ее возможности как крепостной ограничены, к тому же она еще и нема). Кроме того, он произвел на меня очень хорошее впечатление, хотя я и не могу сказать, чем именно. Его расследование только началось. Наверное, в какой-то мере мое расположение к Мальвину обусловлено тем, что он не нравится Бальдуру, а мать и Эстульф боятся его. Еще я возлагала на него большие надежды, потому этот разговор был проявлением моего доверия к нему.

Когда я вошла к нему в комнату, он что-то писал. Увидев меня, Мальвин оставил все свои дела и подошел ко мне.

– Я вам мешаю? – спросила я.

– Нисколько. Вообще-то я ожидал, что вы нанесете мне визит.

– Почему?

– Случилось слишком многое, чтобы такой человек, как вы, продолжал бездействовать.

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– Учитывая то, что вы при всех разорвали платье на своей матери, чтобы обнажить ее живот, даже дурак не счел бы вас застенчивой, – он улыбнулся.

– Я такое не каждый день делаю, знаете? – Я улыбнулась ему в ответ.

– Значит, мой наряд в безопасности?

– Дайте-ка подумать… Полагаю, что так. С вашим нарядом ничего не случится.

– Значит, мне повезло.

– Вы не откажетесь… – Я тщетно пыталась согнать улыбку со своего лица. – Вы не откажетесь прогуляться со мной, викарий? У меня к вам несколько вопросов.

– Если речь идет о ваших показаниях, связанных с убийством, то мне понадобится мой писарь. Мне позвать его?

– Нет, прошу вас. Речь идет не об убийстве. По крайней мере не совсем.

– Куда же мы направимся с вами?

– На виноградник.

Сбор винограда уже завершился. На земле по обе стороны тропинки лежали раздавленные перезрелые ягоды, и их тяжелый аромат перебивал другие запахи осени. В ульях жизнерадостно жужжали пчелы, но и они через пару недель умолкнут. Я рассказала Мальвину, как шестнадцать лет назад, еще шестилетней, я помогала крестьянам при сборе урожая. Помню, я срезала тогда нижние грозди. Это так радовало меня, но потом пришла моя мать и увела меня прочь, потому что я якобы слишком хороша для такой работы. Мальвин внимательно слушал меня, не перебивая.

– У меня всегда были не очень хорошие отношения с матерью. Мы терпели друг друга, не более того. Вот уже много лет мы ни разу не говорили друг с другом, она никогда не рассказывала мне о своей жизни до свадьбы, уклонялась от ответов на личные вопросы, закрывалась от меня. Иногда я не видела ее по нескольку недель. Моя кормилица Бильгильдис была мне ближе родной матери. Бильгильдис, знаете… она немного грубовата. Думаю, иногда это проглядывает в моей речи и поведении. И бывает так, что моя вспыльчивость переходит все границы. И я произвожу на гостей впечатление фурии.

– Вы поэтому хотели поговорить со мной? Чтобы извиниться? В вашей семье, похоже, все любят просить прощения. Ваша мать уже принесла мне свои извинения.

– Я не хочу просить прощения. Ну, то есть я позвала вас сюда не для этого. Буду откровенна с вами, викарий. Я не знаю, что происходит и на что мне надеяться. Вы уже пару дней провели в этом замке и, вероятно, уже составили себе какое-то мнение о том, что происходит здесь. Не пристало мне давить на вас…

– Но вы предпочли бы поскорее сделаться графиней, а для этого вам нужно, чтобы я приговорил Эстульфа к смерти.

– Я этого не скрываю. Графство должно было отойти мне и моему супругу.

– Любой правовед с интересом бы рассмотрел ваши претензии на наследство, и как викарий я мог бы это сделать, однако же я приехал сюда не для этого. Я имею право лишь расследовать убийство вашего отца, а не прояснять вопрос наследования.

– Но вы могли бы высказать мне свою точку зрения по этому поводу.

– Конечно. Сейчас королевство ослаблено. Нападения Венгрии на Саксонию, Тюрингию, Баварию и Швабию нанесли серьезный удар народу нашей страны. Военное положение не из лучших, финансовое положение ужасает, нет никакого порядка, а что до короля, то одиннадцать лет в стране правил ребенок, и лишь недавно к власти пришел Конрад, взрослый человек. За эти одиннадцать лет значимо укрепили свою власть герцоги, в том числе и в том, что теперь они назначают графов. Это их право оспаривается, а как и всегда, если можно оспорить что-то, то этот вопрос вызывает разногласия. За последние годы было несколько незаконных претензий на графский титул, которые предыдущий король, Людовик Дитя, не мог, а герцог Бурхард не хотел оспорить. Бурхард не будет вмешиваться до тех пор, пока не увидит, что Эстульф как граф невыгоден для него. Таково положение дел, и отрицать его глупо.

– Бальдур важен для войска как полководец в войне с Венгрией, он принимал участие в каждом походе. Его преданность герцогу и отвага неоспоримы.

– Зато Эстульф, насколько мне известно, имеет большой опыт в управлении здешними землями, и местное население очень любит его. Если люди в пограничном графстве довольны своим господином, то такая ситуация на руку герцогу. Как видите, все не так просто. К тому же…

– Почему вы умолкли?

– Я не должен был бы говорить это…

– Прошу вас, скажите, о чем вы думаете. Вы не сможете задеть меня.

– Речь идет о наследнике теперешнего графа.

– О ребенке. У меня нет детей, – сразу выпалила я, чтобы поскорее оставить эту тему разговора. – Я уже семь лет в браке, но у меня нет детей. Однако же я молода.

Я видела, что Мальвину неприятен этот разговор.

– Я могу высказать свое мнение по поводу ваших шансов стать графиней, и я основываюсь на теперешней ситуации. Ваша мать подарила жизнь двум детям и носит во чреве третьего. Она принесла клятву о том, что этот ребенок – от Агапета. Если родится сын, у вас нет шансов на графство. Но даже если родится дочь… До тех пор, пока у вас нет сыновей, у вашей матери шансов больше.

Я все-таки немного обиделась на его слова, и Мальвин заметил это.

– Простите, мне не следовало говорить об этом.

– Вы сделали лишь то, о чем я просила. Сказали правду.

– Да, но…

– Никаких «но». Все так, как есть, мне приходится мириться с этим.