– Что я могу предпринять?

– Родить ребенка в срок, – мне показалось, что эти слова прозвучали слишком уж цинично. – Кроме того, вы можете поклясться именем Господа нашего. Клятва на кресте может сыграть решающую роль в признании законности рождения вашего ребенка.

– Клятва на кресте?

– Ее необходимо принести при свете дня при большом скоплении народа. Вам нужно опустить руку на крест, призвать Господа в свидетели правдивости ваших слов и заявить, что отец ребенка – граф Агапет.

О суровости наказания за клятвопреступничество я умолчал. Мне показалось неуместным говорить сейчас об отрубленных пальцах и вырванном языке.

– Подумайте об этом, – мне хотелось поскорее сменить тему разговора. – Эту комнату мы оплетем цепью с замком. К сожалению, граф пока что не сможет поселиться здесь.

– Но… Я не понимаю почему.

– В этих покоях было совершено преступление. Здесь хранилось орудие убийства. Я намерен использовать эту комнату для ведения допросов.

– Допросов?

– Конечно, я не намерен проводить допросы с пристрастием. В отличие от других викариев я считаю показания, данные под пытками, весьма сомнительными.

– Я полагаю, что допросы в данном случае излишни…

– Я последний, кто осмелился бы оспорить ваше право на свое мнение по этому поводу, однако же и у меня есть свое.

– Но вы же слышали от Раймунда, что…

– Во-первых, он крепостной, а значит, я не могу опираться на его показания для вынесения приговора. А во-вторых, мне кажется, мы еще не все прояснили.

– Кинжал лежал вон там, на столе. Бильгильдис привела венгерскую девушку, и в подходящий момент та…

– Слуга уже говорил мне об этом. Прошу вас, графиня, не сейчас. У вас будет возможность высказать свой взгляд на произошедшее, когда я буду допрашивать вас.

– Меня?

– И вас, и вашего супруга, и вашу дочь, и вашего зятя, и слуг, и стражников. Всех.

– Но к чему все эти хлопоты? Речь идет всего лишь о венгерке. Она убила Агапета. И я прошу вас позволить мне определить соответствующее наказание для этой девушки.

– Я проверю ваше предположение. Конечно же, я допрошу и венгерку. Прошу простить меня, графиня. Сегодня я проделал долгий путь. Пусть кто-нибудь запрет эту дверь и оплетет ее цепями. Ключ должен оставаться у меня. Если вам понадобится доступ в сокровищницу – от нее ключ мне, конечно же, не нужен, – то вам достаточно лишь позвать меня в любое время дня и ночи, и я открою для вас комнату. – Я поклонился. – Я благодарю вас, графиня, за вашу честность и за потраченное вами время.

У меня был выбор. Я мог бы говорить с ней вежливее, не так язвительно. Но общее настроение в замке передалось и мне, хотя и не было в сердце моем злых намерений.

Все началось с легкого ветерка. Он пробудил меня ото сна (вновь мне грезилось то, что было когда-то в яви), он гладил мои плечи, словно влюбленный юноша. В полусне я чувствовала его прикосновения. Ветерок подхватил меня на руки и вернул на родину, в степь у Великого озера. В степь, туда, где колышутся травы. Туда, где пасутся дикие кони. Туда, где кружат над землею горделивые птицы. Туда, где стоит мой шатер. Туда, где хожу я нагою, не испытывая стыда. Туда, где мой муж обнимает меня. Туда, где мы возлежим на ложе из шкур. Туда, где сливаются наши крики страсти. Туда, где мы бессильны пред желанием своим, но бессилие это длится лишь ночь. Туда, где я чувствую кровь в его чреслах. Туда, где я вижу его, вижу с закрытыми глазами. Туда, где сладостное томленье овладевает моим телом. Туда, где наши тела переплетаются. Туда, где наши тела обмякают. Туда, где я хочу умереть.

А потом ветер поднялся сильнее. Я поднялась с лежанки и подошла к окну. На самом деле это и не окно, а узкая бойница. Ее ширины хватает лишь на то, чтобы я высунула туда руку.

Я поймала ветер, прилетевший с востока, и с небес пролился дождь. Я слизнула сладковатые капли с руки. Ветер стал еще сильнее, он бил мне в лицо, я вдыхала его запах. Ветер обнимал меня, прижимал к стене, сотрясал комнату.

Там, перед окном, я вновь уснула, свернувшись на полу. Волосы, мокрые от дождя, липли к моей груди, и капли воды стекали на бедра.

Следующее, что я помню? В комнате появился мужчина.

С тех пор как меня похитили, на меня бросали разные взгляды. Благодаря вожделению Агапета я до сих пор жива – его люди убивали всех, кто встречался им на пути, уничтожали все, что было им не по нраву. Я видела это собственными глазами, когда из моей страны меня везли на чужбину. Сожженные деревни других племен. Черные тела сгоревших заживо. Утопленники. Маленькие дети, оставленные в поле. Повешенные – старики и старухи. Мне повезло, что Агапет и его люди не добрались до моего селения. Меня похитили, когда я набирала воду в ручье, и я стала последним их трофеем. Агапет, увидев меня, решил сохранить мне жизнь. Сохранить мне жизнь, сделав меня своей собственностью. Все те четыре недели, которые я провела в походе (я то шла, то тряслась в повозке), Агапет, едущий верхом, наблюдал за мной издали. Я была его наградой за эту войну, и он хотел насладиться мною без спешки и суеты. Большинство других людей в его войске не обращали на меня внимания. Кто-то презирал меня, кто-то хотел бы овладеть мною, не сходя с места, но они не решались даже приблизиться ко мне.

Когда мы въехали во двор замка, Агапет соблаговолил подойти ко мне. Схватив меня за запястье, он стащил меня с повозки. Наверху, на ступенях, я увидела женщину – старше меня, младше его. Женщину в прекрасном платье цвета запекшейся крови, столь роскошном, что в таком платье не постеснялась бы ходить и королева. Я сразу же поняла, что эта женщина – его жена. И она знала, что мне предстоит.

Удивительно, но она посмотрела на меня виновато, словно это не ее супруг, а она сама причинила мне вред.

Подбежала его дочь и бросилась отцу на шею, но Агапет смотрел только на меня. «Приведите эту женщину сегодня вечером в купальню и нарядите ее, слышите?» – громко сказал он. И на меня смотрели прихорашивавшие меня служанки, смотрели с любопытством.

Потом, уже после смерти Агапета, меня ждали яростные взгляды стражников в купальне.

А еще был исполненный ненависти взгляд немой старухи. С тех пор как я появилась в замке, она преследует меня, появляется словно из ниоткуда, как призрак, и уже через пару мгновений исчезает.

Взгляд дочери Агапета – нерешительный, будто она не знала, как обращаться со мною.

Все эти взгляды не предвещали мне ничего хорошего.

И вот в моей комнате появляется этот мужчина, и все меняется.

Ночью я впала в забытье, свернувшись на полу калачиком. Почувствовав, что в комнату кто-то вошел, я очнулась. Чья-то рука взяла с лежанки одеяло и прикрыла мое тело. Я уверена, что это был он. Я еле сдержалась, чтобы не поблагодарить его на его языке. Кутаясь в одеяло, я лишь с опаской кивнула.

Он улыбнулся мне, и я сразу поняла, что он сочувствует мне. Мой разум оставался настороже, но сердце мое уже исполнилось доверия к нему.

– Я Мальвин из Бирнау, викарий Констанца, а это мой писарь, Бернард, – он указал на прыщавого юнца, стоявшего неподалеку с дощечкой и пером в руке. – Должно быть, ты не знаешь, кто такой викарий. Кое-где так называют священнослужителей, у нас же викарий – представитель суда. Что-то вроде судьи. Моя цель – выяснить, кто убил графа. Ты можешь помочь мне. Как тебя зовут?

Я понимала, что стоит мне только открыть рот – мне даже говорить ничего не нужно было, – и он поймет, что я владею его языком. Доверие и здравый смысл вели борьбу в моей душе. Мне нужно было выиграть время, чтобы подумать. Я встала и жестом попросила викария подержать для меня одеяло, чтобы я могла одеться. Он выполнил мою просьбу.

– Конечно, и у твоего народа есть судьи, – продолжил Мальвин. – Значит, ты знаешь, что они стараются судить непредвзято. По крайней мере, я стремлюсь быть объективным, – он немного помолчал. – Скажи мне, на родине у тебя остался муж? У вас вообще есть такое понятие как брак? Мужья, жены? Можно спросить иначе. Ты принадлежишь одному мужчине? Какие чувства ты испытывала к Агапету? Он унизил тебя?