— Довольно, Аттила! — пришлось мне грубо оборвать его болтовню. — Посмотри лучше, как замечательно играет солнце на мраморе и порфире. Тебе не кажется, что мы попали в рай?
— Думаю, что в рай мы попадем после того, как встретимся в бою с проклятыми магометанами, — отвечал мой оруженосец. — Вон, как они разделали этих, которые пришли за Готье и Пьером. И правильно сделали — не суй свой нос куда не спрос.
Покуда мы гостили у василевса, Алексей несколько раз заговаривал о необходимости прочного союза между им и нами, а когда все изрядно напробовались различных лучших сортов вин, он улучил момент и напрямик заговорил о том, что если мы принесем ему присягу, это будет самым надежным ручательством взаимной дружбы, которая непременно принесет замечательные плоды. Мне показалось, что Роберт Фландрский внутренне качнулся в сторону этого предложения, но, увы. Годфруа вновь решительно отказался принести омаж византийскому василевсу. Если бы он только знал, чего будет стоить этот отказ.
Сразу после нашего визита в Вуколеонский дворец резко ухудшилось снабжение продовольствием, за ту же цену, что раньше, греки стали привозить плохое мясо, плохое вино, рыбу с дурным запахом. Бодуэн и в особенности Евстафий настаивали на том, что нужно как следует проучить спесивых греков, но Годфруа приказывал терпеть до тех пор, покуда подойдут другие отряды крестоносцев, хотя бы норманны — Боэмунд и Роберт. Однако в один далеко не прекрасный день подданные Алексея и вовсе прекратили поставку продуктов. Мы с Эрихом и Дигмаром, уже став как бы постоянными послами Годфруа при дворе Алексея, отправились во Влахернский дворец выяснить, в чем дело. Василевс принял нас, как водится, с изысканной учтивостью, но в отличие от предыдущих посещений, мы не были приглашены к столу. Вежливо выслушав все последние константинопольские новости, которые нас вовсе не интересовали, мы, наконец, решились спросить о главном. Выслушав вопрос, Алексей изумленно поднял брови и взглянул на сидящую рядом дочь, на лице которой тоже, выразилось удивление. Ну, слава Богу, подумал я, как видно, тут простое недоразумение, которое вскоре будет устранено. Но вопреки моим ожиданиям, василевс вдруг сказал:
— Как?! О каком продовольствии вы говорите? Я решительно ничего не понимаю.
— Простите… — пробормотал Дигмар, — но-о-о…
— То есть как — о каком продовольствии?.. — промолвил Эрих.
— О том, которое мы покупали у вас все это время, с тех пор, как прибыли под стены вашего великолепного града, — спокойным голосом произнес я.
— Но ведь вы, если не ошибаюсь, прибыли прямо к Рождеству, так? — спросил Алексей.
— Именно так, — подтвердили мы.
— А три дня назад начался Великий пост, — сказала Анна.
— Разве вы не знаете об этом? — продолжая изображать на лице удивление, спросил хитрый василевс. — Разве у вас в Европе не соблюдается Великий пост установленный святыми отцами в память о тех сорока днях, когда Спаситель постился в пустыне, и о Страстной неделе? У нас он соблюдается очень строго, мы отказываемся от развлечений, смеха, всяких удовольствий и пищи.
— Как, совсем? — спросил Дигмар.
— Почти совсем, — ответила Анна. — Только сухари и вода.
— Вот именно, — добавил василевс. — Воды у вас в лагере достаточно, там течет отличный ручей, а хлеба, если не ошибаюсь, вам завезли в последний раз больше, чем обычно, на Великий пост хватит.
Разговор после такого объяснения не клеился. Конечно, мы соблюдали Великий пост, но не так отчаянно, как предлагалось греками, и тут явно была хитрость. Вернувшись в лагерь, мы слово в слово передали Годфруа весь разговор, после чего всех нас одолели мрачные раздумья.
— Прежде всего, — сказал, наконец, Годфруа, — нужно разведать, так ли они постятся, как утверждает Алексей, а уж потом принимать какие-либо решения.
— Да, но как это разведаешь, вот вопрос, — вздохнул Дигмар.
— Предоставьте это моему оруженосцу, — сказал я, потому что никого другого, кто мог бы справиться с этим делом, у меня на примете не было. За то время, покуда мы стояли лагерем под стенами Константинополя, многие крестоносцы успели перезнакомиться с местными жительницами, но в основном лишь с теми, которые обитали в окрестных селениях, да и то, чаще представительницы прекрасного пола бывали гостьями лагеря, а не крестоносцы гостями у гречанок. Но мой пронырливый оруженосец, обладая непонятным мне дарованием привлекать женщин и по уши влюблять их в себя, умудрился завести себе любовницу в самом городе. При том, эта женщина, по имени Трантафиллия, что значит «роза» знала все городские сплетни: кто на ком женится, кто с кем разводится, кто кому изменяет, кто что приобретает или продает. И он поклялся, что разузнает не только о том, чем питаются константинопольцы во время Великого поста, но и даже принесет несколько образчиков их великопостных блюд. Однако это дело оказалось не таким простым, поскольку по приказу василевса охрана городских ворот была значительно усилена и крестоносцу проникнуть в город было почти немыслимо. Несколько дней прошло, прежде чем Аттиле удалось-таки попасть на свидание к своей Трантафиллии, а когда он вернулся в лагерь, сообщения, которые он нам принес, только подтвердили, что мы не зря опасались. Во-первых, сам факт того, что гречанка во время Великого поста принимала у себя любовника, противоречил словам Алексея о воздержаниях; во-вторых, Трантафиллия простодушно призналась Аттиле, что очень мало кто в Константинополе по-настоящему соблюдает Великий пост, большинство постников позволяет себе рыбу, но даже те, кто постится строго, вовсе не ограничивают себя сухариками и водой, едят всякие сушеные овощи и фрукты, грибы и каши, горох, фасоль, орехи и многое другое из растительной пищи. Все это могли спокойненько поставлять к нам в лагерь, а значит, Великий пост — лишь предлог, на самом же деле Алексей начал давление на нас, дабы мы в конце концов последовали примеру Гуго Вермандуа и принесли ему омаж.
Шла уже вторая неделя нашей голодной жизни, но пост не смирял сердца обитателей лагеря, а напротив, распалял их. С каждым днем ропот все усиливался, а когда все узнали, что в Константинополе жители вовсе не постятся так же, как крестоносцы, Годфруа не успел удержать рыцарей, и те малыми и большими отрядами устремились грабить окрестные села. Еще три дня понадобилось для того, чтобы возвратить Христовых воинов в лагерь и навести должную дисциплину. Было принято решение атаковать ворота, ведущие к Влахернскому дворцу, ворваться в них и, показав свою силу, высказать справедливые требования. В бой было брошено полторы тысячи конных и три тысячи пеших воинов. Неожиданного нападения, конечно же, не получилось, но выяснилось, что Алексей только и ждал, когда лопнет наше терпение. Войско его было готово дать нам отпор, и едва мы приблизились к Влахернским вратам, как они распахнулись, и навстречу нам вышло не меньшее количество пеших и всадников, чем было с нашей стороны. Битвы не последовало. Истощенные крестоносцы, потеряв в стычке нескольких человек, стали отступать. Греки тоже явно не хотели сражения и только при крайней необходимости пускали в ход оружие. Когда мы вернулись в лагерь, он тотчас же был со всех сторон окружен печенежской конницей. Видя такое неуважение, крестоносцы вновь обозлились и принялись строиться для нового наступления, на сей раз всеми силами, но тут на лагерь посыпались стрелы. Печенеги стреляли превосходно, наши лучники действовали гораздо хуже, да и немудрено — слишком в неудобном положении мы оказались, отлично просматриваясь отовсюду.
— Что будем делать? — спросил я у Годфруа, видя, как его братья безрассудно рвутся в бой, готовые ради своей непомерной гордыни здесь, у стен Константинополя, закончить крестовый поход, даже ни разу не сразившись с мусульманами.
— Бери своих друзей и отправляйся к этому чортову греку, — отвечал герцог Лотарингский. — Узнай, чего он хочет, каковы его требования на сей раз.
Спустя несколько дней император Алексей Комнин принимал омаж у герцога Годфруа Буйонского и его братьев Бодуэна и Евстафия. Принятие вассальной присяги лотарингских рыцарей византийскому василевсу проходило в торжественнейшей обстановке в храме Святой Софии в присутствии всех наших командиров отрядов и самых видных сановников и военачальников Алексея. Церемонию освящал Константинопольский патриарх, он же благословил вкушение вина и пищи, обычно не дозволяемой во время Великого поста, и после принятия омажа василевс пригласил нас всех во Влахернский дворец, где был приготовлен такой стол, что с голоду мы все чуть не ошалели. Нам подавали великолепные вина, рыбу такую, какой нам доселе не доводилось пробовать, а икра этой рыбы, отличающаяся черным цветом, была так вкусна, что слюна бежала с губ, как кровь из свежей раны. Надо было видеть, как лучшие рыцари Европы жадно набросились на еду, урча и давясь, брызгая слюной и громко отрыгивая. Немудрено, что коварные греки взирали на нас с брезгливостью. У Бодуэна однажды вырвалось негодование:
