— Туда ему и дорога! — сорвалось у меня.

— Нельзя быть таким жестоким и мстительным, — с укором в голосе сказала Евпраксия. — В мире столько жестокосердия, но вместо того, чтобы искоренять его, люди постоянно ищут ему оправдания. Уже христианином считается тот, кто умеет доказать, будто творит зло во имя Господне. Мне все-таки жалко Шварцмоора, хотя он развратен и подл. Ведь может статься, что с годами он поумнеет, раскается. И его раскаяние будет лучшим подарком Иисусу. Посоветуйте, как лучше отвадить его.

— Очень просто, — сказал Адальберт. — Не нужно сообщать императору. Предоставьте все дело нам. Сегодня вы получили письмо?

— Да. Представьте, один из монахов подошел ко мне и вручив письмо от Гильдерика, сказал, что утром в обитель пришел некий человек и попросил передать письмо мне, если я явлюсь поздравлять насельников с праздником.

— Шварцмоор назначил свидание там же? — спросил я.

— Да, в той же пещере на склоне Винной горы.

— Прекрасно, — сказал Адальберт. — Можно попросить вас об одолжении? Мне нужно будет ваше платье и головное покрывало. Я единственный мужчина в вашей свите, который .способен надеть ваше платье, благодаря моей сухощавости и невысокому росту. Я пойду на свиданье вместо вас. Так делают у меня дома, в Ленце, когда хотят проучить татя. Как только он бросится в мои объятья, я выхвачу дубинку и как следует угощу его. Потом мы с Зегенгеймом свяжем его, а завтра утром, не объявляя его имени, провезем голышом по рыночной площади как пойманного прелюбодея. После этого отпустим его, пригрозив, что если он снова появится в Бамберге, мы опишем всю историю императору. Как вам мой замысел?

— А что скажете вы, Зегенгейм? — обратилась ко мне императрица.

— Мне не нравится, — ответил я. — Предлагаю сделать все проще и честнее. Я отправлюсь туда ночью вдвоем с Аттилой и повторю свой поединок. Это будет лучшее наказание для него. Ему предоставится возможность смыть свой позорный грех кровью. И если ему суждено погибнуть от моего Каноруса, то душа его отправится в рай.

— Нет, — перебила меня Евпраксия, — мне больше нравится предложение Ленца. Я выбираю его. Только прошу вас захватить всю мою личную гвардию, включая Димитрия и Годфруа, ибо герцог Лотарингии выражает желание тоже быть моим телохранителем. А вот, кстати, и он направляется к нам. Об одном только прошу вас. Не сообщайте ему о целях своего ночного путешествия до тех пор, пока Гильдерик не будет связан. И обязательно предупредите его потом, чтобы он ничего не рассказывал императору.

Мы поступили так, как приказала нам наша госпожа. В полночь все восемь рыцарей Адельгейды под покровом темноты покинули пфальц, спустились с главного бамбергского холма и направились к Винной горе. Когда мы вышли к берегу Регница, выглянула полная луна, река заблистала серебряной лентой, мы углубились в лес и довольно быстро нашли то место, где была пещера, о которой сообщал Гильдерик. Ленц натянул на себя длинную далматику императрицы, сшитую из плотной и тяжелой материи, с широкими рукавами, голову он тщательно укутал накидкой и смело направился к пещере. Мы, стараясь двигаться неслышно, расселись в окрестных кустах, готовые в любую минуту ринуться на помощь Адальберту. Только неуклюжий Дигмар умудрился-таки громко хрустнуть сломанной веткой, но тотчас, слава Богу, поблизости грузно вспорхнула какая-то большая птица.

Едва лишь Адальберт исчез в пещере, оттуда стал доноситься шум — крики, ругань, удары. Мы тотчас покинули нашу засаду и бросились туда. Внутри пещеры горел факел и метались тени — несколько человек, со всех сторон окружив фигуру в женском платье, остервенело дубасили несчастного Ленца. Первым ворвавшись в пещеру, я мощным ударом в челюсть сбил с ног одного из нападающих. Тут же рядом со мной зазвенели мечи и уже чей-то душераздирающий рев огласил гулкие пещерные своды. Все вокруг мелькало, и невозможно было определить, где свои, а где — злоумышленники. Кто-то бросился на меня с мечом, и я не помню, как у меня получилось выхватить мой Канорус и пронзить им насквозь человека, нападающего на меня. Будто Канорус сам все сделал, а я лишь держался за его рукоять. Пронзенное моим мечом тело екнуло и, не издав ни крика, ни рева, ни стона, мешком повалилось на землю. Это был первый человек, которого мне довелось убить в жизни.

— Стойте! — крикнул тут кто-то, и в следующую секунду я узнал голос Зигги, оруженосца Гильдерика. — Прекратите бой, здесь император Генрих!

Откуда-то объявился еще один факел, его зажгли о первый, сделалось светлее, и теперь можно было как следует разглядеть внутренность пещеры и тех, кто в ней находился. Первым делом я увидел, что человек, которого пронзил прямо в сердце мой Канорус, есть ни кто иной, как сам Гильдерик фон Шварцмоор. Он лежал в исковерканной позе, рука его продолжала замахиваться, пальцы сжимали рукоять меча, лезвие которого стало последней подушкой этого навсегда прилегшего соблазнителя императриц. Еще одним из пострадавших в этой сумбурной пещерной битве оказался уже немолодой рыцарь из свиты императора, Клотар фон Кюц-Фортуна. Он уже перестал реветь, молча катался по полу пещеры, обхватив руками живот. Дернулся несколько раз и затих навеки. Кроме того, здесь оказались Удальрих фон Айхштетт и сам епископ Рупрехт, который спрятался в самом углу пещеры и явно не принимал участия в сражении.

А у ног Зигги и впрямь сидел не кто-нибудь, а сам император Священной Римской Империи Генрих IV.

— Кто из вас, идиоты, своротил мне челюсть? — со стоном глухо спросил он.

— Это сделал я, государь, — сказал я, припоминая свой первый удар, когда мы только что вбежали в пещеру. — Но я не мог знать, что здесь окажетесь вы, ибо…

— Молчать! — проревел Генрих, резким движением вставляя свернутую челюсть на место. — О-о-о, какое глупое сражение! Никогда мне не приходилось драться в столь позорном бою!

— Господи Иисусе, неужто они мертвы? — разглядывая распростертые на полу тела, бормотал епископ. — Ведь это была такая шутка. Помилуй нас, Боже, по великой милости Твоей, и по множестве щедрот Твоих, прости нам наши прегрешения.

— Боюсь, что епископам не пристало принимать участие в подобных развлечениях, — грозно обратился к нему Годфруа.

— Ни слова о развлечениях! — рявкнул император. — Зигфрид, помогите мне подняться на ноги.

Зигги помог ему встать. Генрих внимательно оглядел всех посетителей пещеры и усмехнулся. В лице его появилось знакомое всем насмешливое выражение. Он посмотрел на мертвецов и, наконец, вымолвил:

— Бедные Гильди и Клоти! Чьи мечи обагрились их кровью?

— Я пронзил Клотара, — признался Эрих фон Люксембург.

— А я — Гильдерика, — сказал я.

— Снова Зегенгейм? — грозно воскликнул император. — Челюсть императора и сердце одного из лучших воинов Германии — не много ли тебе для одной ночи?

— Я готов нести наказание, государь, — потупясь, пробормотал я, собрался с духом и добавил: — Но мы пришли сюда, чтобы защитить честь императрицы.

— Да, государь, — сказал Кальтенбах. — Ибо мы — ее рыцарство.

— Мы сражались за ее доброе имя, — добавил герцог Лотарингии.

— Да здравствуют Генрих и Адельгейда! — мудро смягчая обстановку, воскликнул Маттиас.

— А меня, между прочим, кто-то ранил в плечо, — не к месту проскрипел Дигмар Лонгерих, наш увалень. — И я подозреваю, что это сделал ты, Иоганн, — добавил он, обращаясь к Кальтенбаху, — ты так дико махал своим Медузеусом.

— Медуларисомnote 4, — поправил его Кальтенбах, он страшно гордился именем своего меча, хотя до сих пор ему ни разу не довелось разрубить кого-либо до мозга костей.

— Мне от этого не легче, — поморщился от боли Дигмар.

— Вот что, рыцари, — глубоко выдохнув, произнес император, — сами понимаете, то, что случилось здесь, не должно получить широкой огласки. Сейчас не место и не время разъяснять все подробности, почему тут оказались вы, и почему тут оказались мы. Мертвых до завтра оставим здесь, им все равно уже никто не в состоянии помочь. Святой отец, помолитесь о них. А теперь — по домам. Завтра утром я жду вас всех у себя.